KYKY: Расскажи, как ты начал заниматься фотографией? Ты же не был изначально фотографом?
Максим Сарычев: Я начал с фотографирования концертов, где получил довольно хорошую техническую базу самого процесса: как ловить момент, работать с меняющимся светом. Потом учился образовательных курсах в Беларуси, Латвии и России. Там мне удалось столкнуться с совершенно разными людьми – фотографами, редакторами, исследователями, философами. Пришло понимание, что фотография – это больше, чем фиксация реальности или рассказ историй. Медиум фотографии может быть как сильным высказыванием на серьезные темы или инструментом исследования, так чистым эмоциональным переживанием. Первая тема, за которую я взялся в 2011 году, была инициатива «Еда вместо бомб», год работы над которой сжался в 4-х минутный документальный материал, сделанный на стыке фотографии и видео – мультимедиа.
KYKY: Как ты совмещаешь свою работу с фотографией?
М. С.: У меня нет богатых родственников, но в тоже время и нет сильных якорей в виде кредитов или семьи. Я разрабатываю программное обеспечение. Это даёт мне определённую финансовую свободу, возможность работать над важными проектами, путешествовать, инвестировать деньги в своё развитие. Моя задача – суметь вырвать себя из лап капитала. Капиталистической системе выгодно максимально эксплуатировать человека: чем больше часов мы работаем, тем больше выгода. Коллеги из США часто просто не понимают как это возможно – уйти в отпуск на три месяца. Сейчас я пробую зарабатывать фотожурналистикой, снимая для иностранных изданий, которые могут платить адекватные деньги. К сожалению, в Беларуси таких медиа нет. К тому же редакторы беларусских изданий просто не понимают, почему они должны платить за долгосрочные проекты больше, чем за однодневный репортаж с митинга. Они не в состоянии монетизировать качество материалов и берут количеством.
KYKY: Но ты не хочешь заниматься коммерческой фотографией?
М. С.: Да, я рад, что у меня есть возможность выбора. Мне проще пару дней спокойно программировать, чем переступать себя и снимать то, что я не люблю.
KYKY: Во временном соотношении: сколько времени чему ты уделяешь?
М. С.: Сейчас зарабатывание денег занимает большую часть свободного времени. Но несколько раз в году я беру длительные отпуски для работы над проектами, которым нужно сильное погружение или постоянные перемещения. В то же время, некоторые художественные проекты могут идти параллельно с основной работой. Если говорить о распределении времени работы над проектом, то иногда выходит 80% чтения, исследования, переписки, отправки заявок на конкурсы, фестивали, гранты, 5% уходит на съемки и 15% – на работу с отснятым материалом. А иногда проект превращается в один большой затяжной трип. Когда я проживаю события, даже не просматривая результаты месяцами. Так последние два года я работаю с волонтёрами из поискового отряда «Ангел» над проектом «404: Not found».
KYKY: Ты уже давно работаешь с темой охоты. С чего ты начинал знакомство с ней и как искал охотников?
М. С.: Я работаю над тем, что для меня важно и интересно. Если браться за темы, которые я не чувствую или не вовлечен, выйдет плохо или искусственно. В последнее время я обращаюсь проявлениям жестокости и силы: как со стороны власти, так и внутри общества или капиталистической системы. Мне одинаково важны как люди, так и животные, и экосистема. Для охотников есть понятная иерархия, где человек стоит на верхушке пирамиды и имеет безоговорочное право использовать природу и живых существ, называя это словом «ресурс». А найти охотников несложно. Белорусское общество охотников и рыболовов даёт цифры в 45 тысяч таких людей. Нелегально, думаю, охотится столько же. Уверен, что у каждого второго твоего знакомого есть родственник, занимающийся охотой.
KYKY: Твой проект «Привет, оружие!», который занял Гран-при на конкурсе «Прафота» 2016 – тоже про охоту. Для какого зрителя этот проект?
М. С.: В проекте «Привет, оружие!» я работаю с ореолом таинственности, который сложился вокруг такого явления как охота в нашей культуре и традиции, а также изучаю образ охотника. Я использовал фотографии, которые сами охотники публикуют в сети: на форумах, в социальных сетях. Это принципиальный момент их самопрезентации - они так живут, так отдыхают и так хотят показать себя другим. Медиапространство становится важной частью процесса современной охоты – точно так же, как смартфон и Вконтакте заменили живописцев, писавших статусные полотна охотников в Средние века. Но когда такие фотографии попадают в сеть, уважение к животным и к их смерти уходит. Я хочу выйти на неподготовленного зрителя, который не задумывался об этом, был в стороне. Важно его завлечь на эту территорию чистого насилия, которой и является охота. В проекте – жестокие фотографии и сильные образы, но я убежден, что мы должны видеть это, осознавать, что это происходит ежедневно.
KYKY: Для чего они всё-таки охотятся – разве поесть? Понятно, что провести время, но куда они это всё потом девают?
М. С.: В деревнях охотники то, что ловят – съедают. Но спортивная охота – это просто развлечение, и большинство охотников не едят свою добычу. Это скорее адреналин, жажда насилия, отдых, трофеи. Сами по себе охотники – это взрослые люди, которые, обладая высокотехнологичным оборудованием и оружием, идут в лес и убивают животных. Они объясняют это традицией, необходимостью регулировать численность животных, любовью к природе. Каждый из аргументов более чем спорен. Так, например, последние исследования показывают, что охота только провоцирует увеличение популяции волков. Эти животные сами регулируют свою численность, подстраиваясь под территорию, которая сохранилась без вмешательства человека. Похоже, что природа способна на саморегуляцию и без нас. А разговоры об охоте как традиции в современном информационном меняющемся обществе я могу воспринимать не иначе как дикость.
KYKY: Давай поговорим про твой проект о собаке Лойде и про резонанс, который он произвёл во время публикации на tut.by, когда мнения людей о содержании животных-инвалидов разделились. У нас люди неподготовленные к тому, что показана не совсем нормальная собака, двулапая? Либо они просто жестокие?
М. С.: Я не знаю, как оценивать комментарии, которые писали к истории про Лойда, я не психолог. Фотопроект лишь указывает на проблему. Но в мультимедиа я уже работаю с этой реакцией. И тут вопрос не в норме, а в уважении к животным и признании их прав. Эта проблема, как и многие другие болезни общества, идет от воспитания. Как художник и автор я задаю вопросы себе, задаю вопросы обществу, государству и надеюсь подтолкнуть людей к размышлению. Меня волнует то, что взаимодействие человека и живого мира сходятся в одной точке – использование животных как ресурса. Мы потребляем, не задумываясь не об этической, не об экологической стороне.
KYKY: Именно поэтому ты стал придерживаться такой зелёной позиции? Мне интересно, что у тебя первым сформировалось: ты как фотограф, или ты через фотографию пришёл к зелёной теме и как следствие, вегетерианству?
М. С.: Я перестал есть мясо десять лет назад, мне сейчас 28. К вегетарианству пришел достаточно поздно – после того, как задумался, откуда берётся колбаса в моём холодильнике, и что стоит за моим образом жизни. Животные точно так же чувствуют боль, как и люди. Для меня это является достаточным, чтобы признать их право избегать страданий.
KYKY: Ты сейчас изучаешь тему зоопарков. Приносят они пользу или, наоборот, ущерб?
М. С.: Я не являюсь экспертом в зоопарках. Но когда я туда попадаю, то вижу: не может здоровая обезьяна лежать сутками в углу, глядя в потолок. Я понимаю, что здесь что-то не так. И для этого не надо иметь докторскую степень в зоологии. Мне больно это видеть. Конечно, это можно назвать проецированием человеческих эмоций на животных, но я надеюсь, что это чувствуют и другие люди. Подтверждение своим чувствам я нахожу в исследованиях специалистов в области зоологии и зоопсихологии, которые специализируются на жизни животных в неволе. Хороший пример такой работы учёных – книга «Исследование зоопарков» фонда «Рожденные свободными» и Всемирного Общества защиты животных. В ней описано, как в 1985 году исследователи оценили, сколько времени посетители проводят в лондонском зоопарке у клетки того или иного животного. Получилось 46 секунд на животное!
В наших зоопарках я чаще всего слышу от посетителей единственную оценку: «о, посмотри, какой он большой!» или «посмотри, какой он пушистый!». И ради этого животное всю жизнь сидит в этой клетке.
Просто я не понимаю, какую образовательную и природно-охранную функцию может нести зоопарк, в котором животные страдают психическими заболеваниями или находятся в постоянном стрессе. Это особенно характерно для зоопарков бедных стран. Одна из самых распространённых проблем – стереотипное поведение – когда животное сходит с ума и начинает совершать однотипные моторные действия, например, постоянно бегая вдоль клетки.
KYKY: А владельцы зоопарков как к относятся к таким исследованиям?
М. С.: Зоопарк не заинтересован вкладывать дополнительные деньги в улучшение условий содержания. Это лишние финансовые затраты, которых он старается избежать. Зоопарки богатых стран работают над тем, чтобы разнообразить жизнь животных, приблизить её к естественной среде, заставить животных в неволе думать, чтобы они не сходили с ума. Этому вопросу посвящены международные конференции и исследования. В наших зоопарках хорошо, если мы видим висящее колесо вместо игрушки. Чаще это просто бревно, которое не меняется годами и раскрашенная бетонная клетка в духе «дикие джунгли».
KYKY: В наших – это именно в белорусских?
М. С.: В постсоветских. Индивидуальная территория обитания бурого медведя в дикой природе – 70-400 квадратных километров. В Минском зоопарке он живет в клетке размером 55 квадратных метров. Зато у него есть персональная ванна. Есть практика, когда в мире все больше на смену зоопаркам приходят заповедники, где запрещена охота и вмешательство людей в природу минимизировано. Там есть возможность увидеть животное в естественной среде обитания, услышать рассказ профессионального зоолога или биолога. Это информативнее и впечатлительнее, чем наблюдение за бегающим по периметру клетки волком или прыгающими через обручи дельфинами.
KYKY: Тогда давай поговорим про роль СМИ в освещения темы животных. Ты же понимаешь, что СМИ создают образ зоопарка: люди туда идут и говорят, «вот какой он пушистый», не думая о том, что не хватает места или животное шатается туда-сюда. Это от недостатка информации? Достаточно ли наши СМИ освещают тему того, что у животных есть права? И насколько нужно её освещать?
М. С.: Журналисты из-за недостаточного биоэтического и экологического образовании превращаются в лоббистов-эксплуататоров дикой природы: охоты, зоопарков, меховой индустрии. Журналист едет на загонную охоту и делает романтичный материал об удачном открытии сезона. Репортаж с меховой фермы выглядит так: пушистые песцы, довольный директор. В убойный цех фотограф не попадает, и на этом успокаивается. Сюжет из дельфинария: чудесные дельфины, прекрасные трюки, довольные зрители. Я не могу назвать подобное однобокое освещение тем журналистикой. Это больше напоминает результаты проплаченного пресс-тура или статьи в рубрике «реклама». В целом складывается впечатление, что большие СМИ – TUT.BY и Onliner – намеренно игнорируют тему прав животных. Если вопросы насилия над животными не будут подниматься журналистами, о них не будет задумываться и общество.
KYKY: Может, аудитория больших СМИ не будет про это читать?
М. С.: Конечно, тут есть определенный коммерческий расчет. Секс и криминальная хроника явно пользуются большим спросом, чем аналитические материалы на сложные социокультурные темы, вынуждающие читателя думать и делать выбор. Но если писать и показывать только то, что хочет массовый читатель, то это путь в никуда. Чешский режиссер Карел Вахэк, размышляя на тему подобного баланса на телевидении, считает, что если начать делать только качественные материалы, рассчитанные на думающую аудиторию, то сперва часть аудитория уйдет, но позже её станет еще больше. Людям нужно показывать то, к чему они еще не готовы, нужно постоянно поднимать качественную планку.
KYKY: Я хотела ещё спросить, как тебе, вегетерианцу, живётся в Минске?
М. С.: Не очень комфортно. Есть небольшие островки, где можно перекусить: Beetlejuice, «Лавка», «Депо», MonkeyFood, «ТакиДа», Doner Kebab, легендарная фалафельная на Комаровке. Но для двухмиллионного города мне кажется это недостаточным. Чаще всего это один и тот же фаст-фуд: фалафель и хумус, на этом вариации заканчиваются. Мне кажется, бизнес пока не рассматривает всерьез сегмент тех, кто придерживается вегетаринской, веганской, сыроедческой и других диет. А мигрантов, которые приносят свои национальные кухни, у нас практически нет. Вот и приходится ждать по полчаса в очереди за вега-бургером. А задача купить одежду не животного происхождения в Минске превращается в настоящее приключение. Так что иногда я вообще отказываюсь от покупки здесь и решаю проблему в Вильнюсе или Варшаве. Хотя стоит отметить, что с косметикой, не тестируемой на животных, сейчас ситуация гораздо лучше, чем пару лет назад. Есть проблема с овощами в магазинах: каменные авокадо, исчезающие шампиньоны, безвкусные помидоры и огурцы. В целом, цены на овощи и сыры в Беларуси высоковаты. Уезжаешь в Италию и чувствуешь себя там гораздо комфортнее. Ну, и на весь Минск есть один вегетарианский магазин с космическими ценами на привозимые соевые изделия. С зарплатой программиста я не могу себе позволить купить килограмм соевого сервелата!
KYKY: Расскажи, про свой новый проект о молодежи, над которым ты работал в прошлом году – в чём заключается его идея?
М. С.: Идея очень простая. Мне было интересно узнать, чем живут люди на 5-10 лет младше меня. Одна из надежд на перемены в стране у меня связана с молодым поколением. Мне было интересно проверить, насколько мои надежды оправданы, насколько это поколение готово рисковать, отстаивать шаг за шагом свою свободу, и насколько оно чувствует себя свободным здесь и сейчас. Я просто вышел на улицу и начал говорить с ними.
KYKY: С какой реакцией ты столкнулся?
М. С.: Три четверти людей отказались под различными предлогами даже разговаривать со мной. Всего в серии около двадцати человек.
KYKY: Но ты же поговорил с большим количеством людей, чем двадцать?
М. С.: Да. Двадцать у меня в проекте. А, соответственно, я около сотни спросил.
KYKY: Как ты отбирал в проект людей, по какому принципу?
М. С.: Сначала я отбирал людей случайно. Конечно, тут есть фильтр по внешности. Когда в десятый раз молодые люди в сером и в чёрном отказывались даже поговорить со мной, я понял, что надо искать более ярких, более открытых людей. Конечно, это субъективная выборка. Но всё равно – мне важно соблюсти баланс в конечном проекте, чтобы звучали разные голоса, вот это вот многоголосие, где ты видишь проблему, понимаешь гораздо лучше мнения общества. Очень важно, чтобы это не была однобокая пропаганда в духе «За Беларусь» или «Долой кровавый режим». Это скучно и абсолютно не интересно. Должен быть хор разных голосов, которые и составляют наше общество.
KYKY: Это были студенты?
М. С.: Это неважно, на самом деле. Это и студенты и не студенты.
KYKY: А как происходила работа над проектом? Как и когда ты к ним подходил?
М. С.: Я искал героев прямо на улице, это был эксперимент и преодоление себя одновременно. Потом я понял, что процент адекватных людей недостаточен для проекта, и стал искать знакомых знакомых, которые могут связать два слова и не будут бояться говорить. Многих я отсеивал после трёхминутного разговора, когда понимал, что уже ничего не могу из этого человека достать, потому что нечего доставать. Многие не просто боятся говорить, они правда ничем не интересуются. Большое количество людей, у которых нет ни собственного мнения, ни какого-то интереса к тому, что выходит за их зону комфорта, и жизненная ситуация в виде дома-учёбы или дома-работы – это всё. Мне близки размышления Светланы Алексиевич о том, что, да, поработаешь ты N-ное количество лет менеджером в крупной IT-компании, купишь машину нужного класса, построишь квартиру, но что ты вспомнишь через десять лет своей жизни? Что ты поменяешь в той среде, которая тебя окружает? Что останется в твоей памяти?
KYKY: Слушай, но в то же время, есть и другие люди!
М. С.: Я же не про всех говорю. Я говорю про огромное количество людей, которое встроено в эту систему, и им комфортно находиться в системе с потребительскими ценностями. Где гипермаркет – новая церковь, а айфон – икона.
KYKY: К каким выводам ты пришёл по ходу проекта? Совпали ожидания и реальность?
М. С.: Я убедился ещё раз в том, что любые изменения будут идти не от масс, а от индивидуальностей, которые готовы чем-то жертвовать, рисковать. Которые не боятся высказывать своё мнение и готовы отойти от нормы, задаваемой обществом, государством, экономической системой. Потому что это очень разные противоположные мнения. И такая же проекция, которая есть в обществе, где есть зашуганные люди, где есть смелые, где есть приспособленцы. Я всё это увидел, услышал. И это хороший персональный опыт. Я понял, что нет смысла надеяться на какое-то молодое поколение, которое вырастет и всё поменяет для нас. Надо самим шаг за шагом пробовать, ошибаться, делать инициативы, пространства, какие-то изменения, поддерживать друг друга.