Белорус, который нашел в Китае вторую родину

Места • Саша Романова
Мы встретились в Ў-баре. Про Евгения я знала лишь то, что он занимается чаем и разбирается во вкусовых нюансах. выглядит он колоритно: свитшот с китайским символом, прическа в хвост, выбритые виски и странные кроссовки, в которых его ноги напоминают то ли ступни аватара, то ли старого доброго гоблина. Женя говорит, к нему в Китае порой подходят фотографироваться, когда ездит чайным плантациям в маленьких городах, причем, «не потому, что я иностранец, а потому, что высокий». Мы говорим с ним добрых два часа о китайском менталитете, мифах про чай, особенностях бизнеса, подделках и даже тусовках фанатов Apple.

KYKY: Сколько лет ты живешь в Китае?

Евгений Смолей: Почти пять лет. До этого просто был фанатом чая, а заниматься этим бизнесом начал в тот момент, когда понял, что мне надоело работать просто в трейдинге

KYKY: Что такое трейдинг в Китае?

Е. С.: Это то, чем занимается 70% иностранцев. Оставшиеся 30% преподают английский язык, даже если они белорусы. Пару месяцев убивают на то, чтобы сделать себе британский или австралийский акцент, потом – поддельные документы о том, что являются внебрачным ребенком британца, и потому native. Надо отдать им должное – ребята неглупые. Я не знаю откровенно глупых белорусов, которые занимаются предпринимательской деятельностью в Китае: у меня в Шанхае живет лучший друг, который знает 20 языков. Хотя есть отрицательный момент: белорусы не особенно имеют право работать за рубежом. Вот у меня есть своя компания в Беларуси, здесь всё ещё сидят люди. Перед отъездом в Китай я занимался разработкой софтов для айфонов и андроидов. Я не подпадаю под закон о тунеядстве, потому что моя компания платит налоги.

KYKY: То есть ты занимался софтом, достаточно перспективным направлением. А как можно из айтишника попасть в чайный бизнес?

Фото: Антон Мотолько

Е. С.: Просто у меня несколько высших образований, очень разноплановых. Есть программистское образование (это БГУ, прикладная математика и информатика), есть экономическое образование, есть международное экономическое в Чехии в Карловом университете, а есть московский Бауман (МГТУ им. Н.Э.Баумана – прим. ред.). Я учился где-то на заочном, где-то на вечернем, и параллельно получал несколько дипломов. После БГУ пошел работать в Белэнерго, замерять потери тепла на турбинах заводов и фабрик – проверять качество ремонта. Пришел к руководителю и сказал: «Выделите мне средства, время и персонал». Это были маленькие средства на тот момент, в общей сложности 20 тысяч долларов за полгода работы. Мне купили приборчик тепловизор, дали студентов в подчинение. Познакомился с профессурой Института физики твердого тела, чтобы они помогли написать методику, потому что старая была еще с 80-х годов. Потом мне пришлось отучиться в Бауманке, чтобы я мог защитить методику, ее в итоге приняли в семи университетах. Все было в Белэнерго хорошо, у меня была цель – перейти на хозрасчет, потому что я убил много сил: подготовил команду, разработал нормальный научный подход и написал методику на 150 страниц. Но у нас не получилось перевести эту лабораторию на хозрасчет.

KYKY: Хозрасчет означает – вывести из-под государства в частные руки?

Е. С.: Ну смотри. Три моих человека выезжали на завод, фоткали, изучали, строили графики, а потом приходили к директору: «У вас был ремонт месяц назад. На этом участке все классно, а вот тут проблемы». Директор звонил ремонтной организации, и за ее счет пере-делывали проблемный участок. Востребованность была большая, и если бы я перевел лабораторию на хозрасчет, мог бы увеличить количество работников с десяти до тридцати человек. У меня самого была бы больше зарплата, и я мог бы лучших специалистов приглашать, а так все деньги проходили через компанию, которая продолжала платить этим работникам ту же зарплату, что и раньше. Руководство у меня было хорошее, я их очень уважаю, но так получилось, что я уперся в стену. Не решал вопросы, кому и сколько платить, а хотел их решать. И когда в 2008-09 году вступил в силу антимонопольный закон, я ушел с этой работы и начал заниматься айфоновским и андроидовским софтом, который на тот момент начал подниматься, появились мобильные платформы.

Фото: Антон Мотолько

KYKY: Говорят, раньше были тусовки эппломанов – такие комьюнити по интересам?

Е. С.: Да, была Пилотовка и Маковка или MacClub – две белорусские суполки. Тогда еще не было андроидов, а были электронные устройства и карманные компьютеры, и тусовка собирала всех дилеров и будущих директоров компаний. Туда приходили трейдеры, которые ездили на выставки в Мюнхен и Америку и привозили тестовые девайсы – показать, как работает. Первый айфон появился у нас на следующий день после анонса. Его привезли из Америки, за неделю до официального выхода. На второй день ночью мы его взломали с моим другом. Собирались на Пилотовке раз в месяц, пили пиво и разговаривали. У нас даже Антон Мотолько появился с свое время – такой жесткий малолетка, у которого в тот момент даже фотика не было. Просто приходил и смотрел. Вообще, их было двое, Антон и Виталик Каленик, который сейчас руководит первым и единственным авторизированным сервисным центром Apple в Беларуси: у него на втором этаже ТЦ «Немиге» есть кафе Connect. Вот эти два пацана были наши «малые». Главная фишка была в том, что на сайте Apple официально выкладывались комьюнити, и в Беларуси их представлял наш кусок тусовки.

Мы еще с Виталием Шуравко на этой теме очень сильно разругались, потому что он хотел MacClub подобрать под «Онлайнер» и сделать mac.onliner.by.

Помню, я приехал к ним с Ксюшей, когда они снимали квартиру недалеко от площади Победы. Они сказали: «Так, забирай кружку «Онлайнер» и уходи от нас!» Но реальных войн не было, и сейчас мы с Виталиком дружим.

KYKY: Так «Онлайнер» вырос из той тусовки?

Е. С.: Не совсем так, «Онлайнер» в то время уже набирал обороты, хотя у них не было даже каталогов, это был просто форум, интернет-комьюнити. Параллельно в то время я занимался софтами и разработкой мобильных платформ. Собрал команду из студентов ФПМИ, и мы потихоньку работали на аутсорс. Естественно, тогда за софты платили не те суммы. Сейчас стоимость программы начинается от 50-100 тысяч долларов, а на тот момент за маленькую программку платили и три, и пять тысяч. Но я уехал в Китай, собрав 13 человек отметить там Новый год и День рождения. Из Китая я вернулся другим человеком.

KYKY: А что там произошло? С чего начался переворот в сознании?

Е. С.: Я ехал для галочки. В моем сознании страна представляла собой некое грязное столпотворение, вроде Северной Кореи. В принципе, так о Китае думает большинство белорусов. Многие, конечно, знают, что там небоскребы и супер технологии, но основная масса людей считает, что там маленькие зарплаты, огромные производства и миллионы людей работают в адских условиях. Это правда, но Китай разный, как и Беларусь. Можно пойти в центр Минска, а можно поехать в деревню на Кузькину гору и увидеть совсем других людей с другим достатком, которым ничего не надо. Я ехал в Китай из Хельсинки. Вышел в аэропорту Пудун в Шанхае. Аэропорт был нереально крутой: объявления на английском языке, все карточки работают, любые валюты меняются – мы были в шоке. «Может, нас высадили в Хельсинки и мы не полетели никуда?» Сели в скоростной поезд, который ехал 431 км/ч, вышли в центре Шанхая и увидели нереальные здания, ярких людей (в стрит стайле китайцы копируют Японию и Корею), чистые улицы, где даже окурков не было – так перевернулось мое мировоззрение по отношению к Китаю. Потом за несколько дней мы посмотрели разный Китай, реально объехали половину: и в Суджоу были, и в Гуанчжоу, в горах Хуаньшань, на остров Хайнань и в Гонконг скатались. Осталось впечатление, что это очень интересная страна, где люди довольны жизнью. Когда китаец с тобой знакомится, он дает тебе плюсовую фору – изначально доверяет.

Наши же люди, как и европейцы, которые знакомятся с иностранцами, особенно с русскоговорящими, сразу подсознательно опускают тебя ниже плинтуса, а потом ты уже поднимаешься в их глазах, доказывая, что тебе можно доверять и с тобой можно иметь бизнес. А китайцы говорят сразу: «Давай прямо сегодня компанию открывать».

Потом он начинает проверять, насколько ты адекватный и как у тебя с деньгами. Но изначально его отношение очень подталкивает к действиям. Наверное, это и есть для меня главный фактор притягательности Китая. Я не очень общаюсь с русскими, украинцами и белорусами в Китае, потому что этот контингент – всевозможные трейдеры, которые пиезжают с четкой целью заработать, а потом вернуться назад в свой Владивосток или Минск.

KYKY: Почему трейдеры хотят вернуться, а ты не хочешь?

Е. С.: Основная масса русских любят Россию и не воспринимают Китай как вторую родину, для них это как рынок: приехал, купил, уехал и у себя продал. Я же нашел в Китае вторую родину, у меня нет планов уезжать. С каждым годом все больше ассимилируюсь, у меня улучшается китайский язык. Если раньше работал преимущественно с иностранцами, то сейчас у меня одни китайцы в офисе. У меня нестандартный подход – много бонусов и свободы, чего никогда не дают на китайской работе, поэтому от меня ни один работник еще не ушел сам по той причине, что какой-нибудь Джон Ху предложил ему на 200 юаней больше зарплаты. Иногда ко мне приходят и говорят: «Меня переманивали в такую-то компанию» – «Хочешь уйти?» – «Неа».

KYKY: А что они делают?

Е. С.: У меня чайная торгово-креативная компания. Началось все, конечно, с торговли: мы оказывали услуги по поиску фабрик и документации. Когда русская или американская компания заказывает товар напрямую с китайской фабрики, в случае проблем, в суде бесполезно что-то доказывать, потому что международное законодательство в Китае не работает. Поэтому мы заключаем договор, например, с международной компанией на поставку чего-либо, а дальше наша китайская компания заключает договор с китайским заводом. Вот тогда китайцам сложнее что-то сделать не так. Мы не занимаемся чисто трейдингом, больше – сервисной поддержкой. У меня в торговой компании было два партнера: один русский, который занимается этим уже восеми лет, второй француз. Вот так мы и работали на протяжении трех лет.

KYKY: А какой у вас был годовой оборот?

Е. С.: Компания ориентировочно может зарабатывать полмиллиона долларов в год. Для китайского рынка это очень мало. Опять же, это оборотка, которая пускается на зарплаты работникам – у нас как у учредителей тоже есть своя зарплата, естественно, больше, чем у китайских работников. Так мы продолжали работать вместе, пока я не захотел заниматься чайным бизнесом. Сначала пытался убедить своих партнеров подключиться, они даже поработали немного, но не захотели влезать плотно в тему. Русский продолжает заниматься трейдингом, и я остаюсь партнером в его компании. Он меня привлекает к решению вопросов с китайской стороной, потому что я хорошо завязываю общение с китайцми, знаю, чем их зацепить, они мне доверяют. А у него лучше получается общаться с русскими заказчиками. У французского партнера основной рынок – Евросоюз и Африка, где он работает с большими госзаказами, в частности на строительство дорог. Про мой чайный бизнес они сказали: «Здесь надо разбираться, это твоя загонная тема». А я реально люблю схемы – у меня математический склад ума. Я не хотел просто покупать китайский чай и продавать его куда-то. Первой задачей было найти дырку – то, чем никто в чайном бизнесе не занимался. Так я начал работать с китайскими чайными фабриками, у которых нет отделов иностранной поддержки. Они говорят: «Хотим появиться на полках во Франции». Отвечаю: «С каким продуктом?» – «Мы не знаем. А что любят пить французы?» Получается, моя работа – взять их бренд, оставив специфику, перевести информацию и сделать упаковку. Если в Китае чай покупают как чай, то во всем мире покупается упаковка. Только 2% людей ищут продукт и загоняются качеством. 98% покупают упаковку, исходя из своего стереотипа о том, какой чай нужен: или классическая китайская, или нордическая с северными простыми формами, или русский чай, где на пачке много матрешек и хохломы. На сегодняшний день у нас в клиентах 60 китайских компаний, это в основном самые крупные производители чая.

KYKY: А из мировых клиентов кого можно назвать?

Е. С.: Я не могу называть иностранных клиентов. Они не любят разглашать информацию о том, что закупают чай не напрямую с фабрик, а пользуются услугами кооператора и трейдера. Есть одна крупная американская компания, которая заказывает у нас аудит качества чая. Наши специалисты выезжают на поля, на стоки и склады и запрашивают образцы, и перед отправкой контейнера в США тестируем сырье. А там говорят: «Нужен белый чай для миксов сезона, чтобы укладывался в цену $7 за кг». Мы им подбираем такой чай на той фабрике, с которой они работают. Им проще, чтобы мы контролировали процесс, то есть это сервисная работа, причем, достаточно простая: я сам эксперт по чаю, и у меня есть китайские работники-эксперты. Параллельно мы сейчас занялись розницей. Уже сделали пять брендов за год: один чай для девчонок (там восемь фруктовых сортов), один take away бренд для американского рынка, и еще три бренда для китайского рынка: «Четыре сезона», где 12 видов чая под каждый месяц, бренд LongGeCha – high grade чай в черных лакированных коробках с золотым напылением. Он называется так потому, что мое старое китайское имя Xiao Long или Маленький дракон – такое же, как у Брюса Ли.

KYKY: В смысле твое китайское имя? Ты поменял имя?


Е. С.: Мне его дал китаец, когда мы были первый раз в Ханчжоу. В Китае мужики мужикам дают имя, женщины – женщинам. Ты можешь приехать в Китай и попросить какую-то китайскую девочку придумать тебе китайское имя. Но вернусь к чайному бизнесу. Мы отошли от схемы продажи сырья, интересно делать собственные бренды. Скажем, бренд take away – наборы стаканчиков с разными вариантами качественных пирамидок внутри. По сути, ты по-купаешь за очень дешево стаканчик и добавляешь горячую воду. В Китае горячая вода есть везде, аппараты с сифонами стоят по всему городу в государственных учреждениях на всех этажах. Поскольку вода бесплатная, у тебя за 0,5 доллара получается нормальный чай. В кафе выйдет совсем другая цена, что имеет значение для человека, который считает бабки. Для американского рынка take away будет дополнительной темой: мы в магазине ставим сифон, и стаканчик с чаем продается за 1 доллар (сравни со Starbucks за 4-5 долларов). Но наш основной бренд называется TeamoTea, а уже в него входят другие бренды. Сейчас мы хотим открывать свои магазины, чтобы не просто насыпать по 50 грамм чая на развес как в минском «Гурмане», а продавать брендированный чай. Из 430 видов чая, которые есть у нас, будет 20 брендов, в каждом бренде – по 10 видов чая.

KYKY: Раз ты упомянул «Гурман» – можно там в Минске купить качественный чай?

Е. С.: Там главная проблема – неодинаковые поставки. Ты можешь купить чай «Зеленая обезьяна» в этом месяце, а следующем это будет абсолютно другой чай с другой плантации. У них меняется поставщик, и они не парятся по этому поводу: откуда выгоднее купить, там и заказывают. Сорт тот же? Ок. Цена дешевле? Нормально. Даже если качество чая хуже при той же цене.

KYKY: Почему китайцев не любят в мире?

Е. С.: Они работоспособные, быстро учатся и выщемливают местных. У них другой менталитет и подсознание – как с другой планеты. Например, как креативщики они нулевые. Я сам уйму времени потратил на то, чтобы найти в Китае дизайнера. Была мысль пригласить его из Беларуси: то, что мне здесь делают за два часа, китайцы могут рисовать месяц. Китайские дизайнеры меряются мощностью компов и тем, на сколько каналов в Pinterest они подписаны. У меня был дизайнер, которому даешь задание: нужна картонная упаковка, такой-то тематики. Он открывает Pinterest, вываливает двести картинок: «What do you like?» А дальше просто копию фигачит. Я говорю: «Можешь что-то свое придумать?» – «Ну ты же сказал, тебе это нравится!» Китайцы не креативят, поэтому у них на всех компаниях работает куча иностранцев, которым платят любые бабки за творческие навыки. Зато у них хорошие ресурсы управления, они муштруют людей как в армии. Я считаюсь фристайл руководителем, потому что у меня можно отпроситься или опоздать на работу – сильно ругать не буду. На работе лежит стопка денег на нужды офиса, я не контролирую их, потому что у меня работают люди, которым полностью доверяешь. Если я перестаю доверять человеку, он увольняется.

KYKY: Ты специально положил эту пачку?

Е. С.: Нет, пачка просто лежит в одной из коробок. Физически вынуть деньги может любой, но это лакмусовая бумажка – не настолько серьезная сумма, чтобы о ней убиваться. Скорее, проверка. Плюс я не дрючу и не контролирую работников. Просто говорю: «Нам до конца месяца надо закончить это и это, иначе мы потеряем клиента. Если мы потеряем клиента, все получат меньше зарплаты, и мне придется уволить одного-двух человек». Стоит это сказать, как все разговоры в рабочее время затихают. Я же все вижу: у меня в офисе камеры стоят, и можно следить за людьми со смартфона.

KYKY: А какой годовой оборот чайной компании для сравнения? Если трейдинговая компания дает оборотку полмиллиона в год?

Е. С.: Не могу сказать сходу, потому что вливаю в продвижение чайного бизнеса практически все свободные средства. Если, допустим, в этом месяце был приход 20 тысяч долларов, я эти деньги отдаю бухгалтерии: «Надо заплатить компании, которая ждет с прошлого месяца, купить вот эту штуку и офис переделать». У меня сейчас на складе только в Гуанчжоу лежит три тонны чая, и для пяти брендов делается 35 тысяч коробок и металлических баночек. Я из чайного бизнеса еще ни копейки не вынул, и в принципе, тема cash out в Китае не очень популярна. Моя компания может зарабатывать много, но лично я беру столько денег, сколько надо: квартира обходится в 600 долларов в месяц, на машину я трачу 200 долларов, потому что езжу много, за парковку плачу 130 долларов, и еда в общей сложности тянет на 200-300 долларов. Плюс рабочие поездки – может, в 2 тысячи и обходится стоимость моей жизни в Китае. Все деньги, которые идут плюсом, я кладу в бизнес, и ближайшие три года буду класть. На 5-6 год работы компании, когда будет хотя бы десять офисов и физических магазинов, 100 человек работников и 3-4 разных языковых сайта, я подумаю над тем, чтобы сделать cash out. Если я эти деньги заработаю, потому что если прогорю с этим бизнесом, буду заниматься чем-то другим. Но у меня нет семьи и каких-то срочных вливаний. Я просто оплачиваю свою жизнь, а все остальное подкидываю в топку общего очага. В принципе, мои ребята поступают точно так же. Я включил дизайнера и одну из директоров в учредители компании на маленький процент, чтобы они были заинтересованными лицами, поэтому никто не капает мне на мозг, мол, давай сделаем cash out хотя бы 10 тысяч долларов и поделим в зависимости от наших процентов. Никто даже не дергается по этому поводу.

KYKY: На каких фабриках делают хороший чай в Китае?

Е. С.: А что такое хороший чай? Его нельзя оценивать только сертификатом качества, потому что в Китае свои градации. Например, молочный улун, который производится в провинции Фуцзянь, очень отличается от молочного улуна, который производится в Тайване. Там используются разные химикаты.

KYKY: Разве молочный улун не делают на молоке?

Е. С.: Нет, ни на каком молоке он не сушится. Это обычные дешевые чаи, в которые добавляется химикат молочного чая. То же самое с женьшеневым улуном, куда никакой перемолотый женьшень не крошится. Но химикаты химикатам рознь. Тайваньцы любят использовать американские химические добавки высокого грейда, которые по дефолту проходят экоконтроль Америки. У нас в свое время были проблемы с фруктовыми чаями, потому что таможня не пускала их на территорию Евросоюза – не проходили карантин. Это не было связано с тем, что они плохие. Просто некая компания в свое время заплатила таможне за то, чтобы их химикат проходил по нормам, а китайцы не заплатили. Естественно, есть куча левых кустарных производств в той же России, куда идет куча чая из Китая мешками: то, с чем он смешивается на территории России, значительно хуже того чая, который идет прямиком из Китая. Поэтому это все относительные понятия: хороший чай или плохой.

KYKY: А какие еще есть мифы про чай?

Е. С.: Главный из мифов заключается в том, что китайский чай пахнет. Единственный чай, который действительно пахнет – свежий тигуанинь с плантации, только что сорванный и заваренный. Тягуанинь хранится не больше года. Полуторагодовалый чай, который по китайским меркам уже сдох, продается за границу за копейки: 2-3 доллара за кг. Пахнут зеленые сорта чая, который жарится, например, сихулунцзин – чай с озера Сиху в Ханчжоу с ярко выраженным вкусом семечек, в который не добавляются химикаты, и если его правильно хранить в холодильнике, он в течение года сохранит аромат за счет аромамасел. В китайском чае много сортов, имеющих ярко выраженный вкус, тот же лапсанг сушонг, любимый чай Уинстона Черчилля, который коптится на сосновых дровах. Правда, если в минской кафешке заказать лапсанг сушонг, вам подадут такую копченую рыбу с химикатом дыма. Также в мире распространен темный улун дахунпао, или «Большой красный халат». Прикол в том, что этого чая уже не существует в природе. Единственные кусты дахунпао были в горах Уишань в Фуцзене, и последние 150 гр чая были проданы за 50 тысяч долларов на аукционе четыре года назад. Но весь мир до сих пор покупает дахунпао.

KYKY: Грубо говоря, у нас есть два чая: зеленый и черный. Насколько я понимаю, в Китае все чаи – зеленые?

Е. С.: Тот, который у нас называют зеленым, может быть и зеленым, и желтым, и белым, и улуном. Белый чай – не ферментированный, по сути, просто сушеный. Желтый – с минимальной обработкой. Дальше идет улун, скрученный и ферментированный. Я пытаюсь переубеждать друзей и заказчиков, что улун нельзя называть зеленым чаем. Это фиолетовый чай, имеющий фиолетовый оттенок листков. Самый переработанный – темный чай или dark tea, к которым относится пуэр. А тот чай, который мы называем черным, в Китае называется красным. У них есть дорогой красный чай дзиндзюнмэй, который пахнет медом. В него негласно в соответствие с технологией добавляют пыльцу. Когда его берешь в руку, эта пыльца на руке остается. Чай не моется, его не надо первый раз сливать. Дзиндзюнмэй подделывают: берут дешевый денхон и добавляют туда даже не химикат, а некую субстанцию, которая выглядит как пыль. Люди говорят: «Столько пыльцы, наверное, натуральный» – и покупают этот чай за большие деньги. Китайцы ведь вообще мастера по подделке.

KYKY: Это у них свойство характера?

Е. С.: Да они даже куриные яйц подделывают! Я иногда включу телевизор – таких вещей насмотрюсь. Китаец пробивает дырку с двух сторон, выдувает яйцо, потом задувает туда пластик, чтобы был нужный вес, и яйцо крутилось как надо. Потом это яйцо заваривается штукатуркой и продается как настоящее. Когда этого китайца взяла полиция, он объяснял в интервью, зачем это делал: «Смотрите, куриное яйцо стоит 6 мао, а я продаю его за 1 юань. У моего друга Джон-Хуа я могу купить пластиковое яйцо за 2 мао, в три раза дешевле – представляете, сколько дохода я получаю?» Кто-то водку разбавляет, а этот чувак яйца разбавлял! Ну, китайцы подделывают любой бренд, потому что и у них нет понятия копирайтинга. Скажем, креативный директор Yves Saint Laurent берет деньги за то, что разрабатывает уникальные модели сумочек, плюс ему надо оплачивать штат и магазины, чтобы бренд продолжал развиваться, и в следующем году были новые модели – вещь, естественно, становится дороже. Есть неземные бренды типа Hermès, которые берут цены из головы, накручивая маркетинговую стоимость, но Prada или Yves Saint Laurent реально просчитывают, сколько платить дизайнерам, столько за показы и открытие магазинов. А китайцы говорят: «У нас есть оригинальная сумочка Prada, мы ее раскроим. Купим кожу точно такую же, замочки закажем на той же фабрике, заложим свои две цены, потому что это наша прибыль, меньше двух цен мы не можем заработать – сумочка будет стоить 300 юаней (или 50 долларов). Зачем ее продавать за 5 тысяч долларов?» Многие европейцы в Китае не хотят покупать копии. Мне это не очень понятно, и на меня куча людей обижается: «Ты поддерживаешь тех, кто подделывает товар! А если твой чай начнут подделывать?» Но если чай начнут подделывать, это немного другая схема.

KYKY: Почему?

Е. С.: Потому что это продукт питания. Например, я не считаю зазорным носить поддельный пуховик Moncler. Мой, правда, оригинальный, но он куплен за 100 долларов у людей, которые работают в неурочное время на фабрике, отшивающей Moncler.

Они дошивают ночью еще пару тысяч «монклеров» и сливают их на сторону.

В Китае можно найти места, где продаются копии, а также места, где можно купить оригинал. Это может быть ворованный оригинал, правда, ворованные точки быстро закрываются, их проверяет полиция. Откуда китайцы берут ворованное? Скажем, китайцу приносят копии, а он их подбрасывает в магазин вместо оригинала. Или же просто выносит с фабрики, что происходит повсеместно, особенно если речь идет про запчасти к мобильным телефонам. В Китае айфон нельзя купить дешевле, чем он стоит в Америке. Но найти оригинальный экран к айфону очень легко, потому что комплектующие выносят, а готовый продукт находится под усиленным контролем секьюрити. Производственные цеха, куда поставляются защитные пленки и батареи, не так сильно контролируются. Вот почему в Китае одно время продавались абсолютно идентичные айфоны, которые собирались из оригинальных запчастей, взятых от десяти разных поставщиков. В зависимости от того, насколько хорошей получилась сборка, твой телефон работал хорошо или плохо. Но когда ты приезжал с ним в гонконгский Apple Store, его могли обменять на новый: смотрели по внутренним кодам, что детали оригинальные.

KYKY: Почему китайцы тащат все, что плохо лежит? Они настолько мало зарабатывают?

Е. С.: Работники на фабриках зарабатывают очень мало. На заводе Foxconn, который собирает продукцию Apple, стоит очередь в отдел кадров на 4 км из людей, которые пришли устраиваться на работу. Они проходят даже не собеседование, а скорее, физические отбор: руки и ноги есть, не дохлый – проходишь. Там работает по 20-30 тысяч человек за 200 долларов в месяц, а это маленькая зарплата.

KYKY: А компании знают, что у них тащат запчасти?

Е. С.: Естественно, они пытаются это нейтрализовать. Но Китай – все еще страна подделок, причем, есть как кустарные вещи, так и качественные. Вдобавок в Китае распространено сливать некондицию – большинство брендов так делают, тот же Abercrombie, Hollister или H&M. Где-то пуговицу не так пришили, где-то в цвет не попали, или же на производстве сделали двадцать видов футболок, а в продажу пошло только два варианта – весь минимальный брак оптом сливают: приезжает китаец на самосвале, забирает тюк, а потом аккуратненько разглаживает вещи в стоковом магазине. Причем, это не как у нас магазин б/у одежды из Европы. Это стоковый магазин оригинальных вещей, единственное место в Китае, кроме официальных магазинов в центре, где можно купить оригинальные вещи. Если говорить про рынки, то там 99% товара – подделки, даже если оно выглядит очень круто. «Same, same but different» – любимая фраза китайцев.

KYKY: А ты распознаешь подделки? Если у тебя глаз наметан, можешь оценить ситуацию по Минску?

Е. С.: В Минске подделок много. Я знаю людей, которые поставляют в один из сетевых магазинов брендовой косметики (надеюсь, он не принадлежит кому-то из моих друзей) копии парфюмов, просто разбавляя ассортимент. Несколько одежных брендов в Минске тоже разбавляют ассортимент, причем, не все, что они продают, является копиями. Один из примеров – магазин «Мустанг», который торговал джинсами. У них основной сток товара шел из Польши, но они реально разбавляли ассортимент китайским, и им это выходило в 3-4 раза дешевле. Причем, на сейлы пускали только вот этот пиратский сток и никогда – оригинальные вещи. Если вспомнить, в «Мустанге» всегда были огромные скидки, 70-90% – никто таких цен не делал никогда.

KYKY: Китайцы – традиционалисты или революционеры?

Е. С.: Для них традиция значит много: нужно делать, как все. Они очень легко подхватывают новые веяния, особенно это касается интернета и социальных вещей. Если в мире идет тренд, он за день облетает весь Китай. В Китае сейчас 460 Starbucks. Они моментально подхватывают международные темы, копируют и открывают свои заведения. Бывает, я уеду из Гуанчжоу на 2-3 месяца по делам, приезжаю: дофига всего поменяли. В прошлый раз меня не было пять месяцев, потому что меня сорвал с подогретого места бывший министр Украины, который решил, что ему надо создать в Шеньчжене транснациональную корпорацию. Когда я вернулся в Гуанчжоу после пяти месяцев отсутствия, я свой район не узнал: возле дома новый торговый центр, все рестораны поменялись. Просто ошалел.

KYKY: Их интересует бизнес и быстрый заработок?

Е. С.: Их интересует бизнес, быстрый заработок и огромные сети – в Китае одна кафешка не работает, но если открыть сразу 100, это нормально. Причем, банки дают нереальные кредиты. Я недавно помог другу взять кредит на 10 млн юаней, а это полтора миллиона долларов под 1,5% – такой кредит в принципе сложно представить. Можно положить на швейцарский счет и просто зарабатывать, прикрывшись документами. Обычно китайские банки дают кредиты под 4-6%. Моему знакомому дали в китайском банке кредит после того, как он открыл два магазина чая, и они за год отбились на 50%. Что такое 50%? Это ничего, слабенький бизнес в принципе, потому что затратники нулевые, а прибыль ерундовая. В банке его спросили: «Сколько один твой магазин стоит?» – «Примерно 100 тысяч юаней» – «Сколько тебе надо?» – «Миллионов пять» – «Зачем?» – «Я 50 магазинов хотел бы открыть» – «Давай мы тебе дадим 1 млн, но беспроцентный». Вот такая страна счастья в плане денег. Причина в том, что большинство людей в Китае боится что-то делать. Они предпочитают работать в госконторах, зарабатывать по 300 долларов в месяц, получать страховку, и, может быть, беспроцентный кредит на квартиру. Они не парятся: ходят в клубы с друзьями, едят в ресторанах каждый день.

KYKY: 300 долларов хватает на это?

Е. С.: Да, в Китае можно каждый день в ресторане есть. Там 34 разных вида кухни, в зависимости от провинций и городов. Распространенное заблуждение, что китайцы едят червей и личинок – это представлено в некоторых ресторанах, но реально их никто не покупает.

KYKY: А куриные лапки, которые похожи на человеческие детские руки с ногтями?

Е. С.: А вот куриные лапки очень вкусные.

KYKY: Как в Китае досуг проходит? Там развито клубное движение или китайцы вечером идут спать?

Е. С.: Клубов очень много, но танцевальных зон там нет, никто не танцует. Вместо этого стоит много маленьких столиков, за которыми китайцы играют в кости с друзьями. Бухают они сильно, причем, пить не умеют вообще и плохо воспринимают алкоголь. У меня дизайнер один раз выпил в клубе, и до утра ему было плохо, после чего сказал, что пить не будет никогда. Пьют чаще всего пиво – оно в Китае номер один.

KYKY: Сейчас в Минске пытаются сделать что-то вроде китайского квартала. Что ты об этом думаешь?

Е. С.: По поводу Минска не знаю. Вот в Гомеле китайцы строят целлюлозный комбинат – там огоромный проект полностью на китайские деньги. В Минске в институте Белпромстройпроекта работает проектная китайская компания, я знаю переводчицу оттуда: у них столько документации для китайских строительных объектов. Могу сказать, что в Москве происходит. Китайцы каким-то образом вышли на правительство и попросили выкупить захоронение отходников – целый район за городом. В правительстве сказали: «Мы вам отдаем эту территорию в собственность, вы ее чистите под ноль, куда деваете мусор: продаете или утилизируете – нас не волнует. На этом месте строите чайна-таун. За это мы вас обязуем сделать полный ремонт московского метрополитена и построить новое третье кольцо с веткой на чайна-таун. Сделаете все это – получите район». Причем, по слухам: сначала сделайте, а потом мы вам разрешим. Теперь вопрос для китайцев: как бы успеть, чтобы правительство не поменялось? Но они вроде согласны, потому что начались закупки китайких поездов для московского метрополитена, и подписан контракт на скоростные поезда, которые в Китае ходят в метро. Думаю, если в Москве построят чайна-таун, квадратный метр жилья будет стоить там 10 тысяч долларов, как в Нью-Йорке в чайна-тауне, где это коммуна, страна в стране.

KYKY: Что про тебя говорят знакомые китайцы?

Е. С.: Говорят, что я сумасшедший, потому что не хочу уезжать домой. Все китайцы хотят уехать. Для большинства целью номер один является Австралия, Новая Зеландия или Америка. Это как девушка блондинка, которая хочет быть брюнеткой – ты хочешь того, чего у тебя нет. А мне не нравится жить в Беларуси. В Минске холодно и неприятно, и люди на улице злые – если сравнивать общее настроение, то люди у нас как серые мыши, и каждого своя тельняшка беспокоит.

Фото: Антон Мотолько

KYKY: Я ровно то же про китайцев слышала! Что серые и очень практичные. Нет?

Е. С.: Ты просто не представляешь, сколько китайцев мне помогало в жизни. Люди, которые приезжает в Китай по делам, не обращают внимание на хорошее. Оно воспринимается это как само собой разумеющееся. Я же, наоборот, стараюсь пропускать плохое: за время жизни в Китае два телефона сперли, а с одним обманули – но это не важно. Я помню все позитивное, что со мной случилось во время жизни в Китае. Из позитива, который случился со мной в родной стране, я не много вещей помню. Работа? Да ничего особенно не было. Какие-то классные клиенты? Да здесь проблемы с каждой конторой, с которой пытаешься работать.

Такое ощущение, что белорусские заказчики – сплошь кидалы. Каждый пытается тебя обмануть, даже если ты даешь им заработать и сам пытаешься заработать в ответ.

В Китае на малый бизнес, объем которого не превышает 1 млн юаней в год, всем наплевать. Если у тебя оборотка в 150 тысяч долларов в год, хочешь – плати налоги, хочешь – не плати. Если ты становишься корпорацией, и в состав твоей компании входят десять других компаний, или у тебя пять офисов и больше 50 человек сотрудников, ты сам придешь. Я сам в свое время несколько месяцев не парился по поводу налогов. Когда у меня стало работать пять человек, пришел к юристу: «Давайте всех оформлять». Мне не хочется, чтобы в один прекрасный день ко мне пришла полиция и устроила разборки. Здесь же, как ни приеду и с кем ни пообщаюсь, только и разговоров о том, как бы уйти от налогов, нивелировать прибыль по документам, финочку открыть и в офшорчик деньги завезти. Может, мне легче расставаться с деньгами там, потому что там я плачу налоги в 5%? Но я заинтересован жить в этой стране, и у меня даже мыслей не было уклоняться от налогов.

Заметили ошибку в тексте – выделите её и нажмите Ctrl+Enter

Секретный Минск: еврейский фастфуд для веганов

Места • Дмитрий Мелеховец

На улице эстонской разведчицы Леэн Кульман в доме № 14 под по-китайски яркой вывеской «Итальянская пицца» работает ухоженный черноволосый араб, который готовит вкуснейший еврейский фастфуд – фалафель.