Команда SKVO's
Ольга Скворцова: В команде восемь человек. Мы довольно долго работали над новым спектаклем, поэтому те люди, которые заняты в предыдущих постановках, не участвуют в процессе сейчас. Команда несильно меняется — есть основной костяк, и их участие зависит от концепции: от того, как люди монтируются друг с другом в нужном для спектакля соотношении. У всех разных бэкграунд: Андрей − инженер, Аня − лингвист, научный работник.
Аня: Все мы когда-то танцевали в одной студии. Из этого сложилась команда. Все работают на обычных работах, а после них приходят сюда. Получается, что это осознанный выбор, ведь сюда никто не тащит силой. Я на работе и в театре − два абсолютно разных человека.
Лера: Все родилось в студии при театре D.O.Z.S.K.I, куда мы все ходили.
Оля: Я была педагогом. Как-то у меня случился момент истины. Я села в углу, ребята повторяли комбинации, а я заплакала. Долгий период я была увлечена, смотрела через пелену, а за это время ребята стали настоящими танцорами. Случайное прозрение было. Я забилась под станок, хотя обычно танцую с ними и пошел процесс осмысления: что-то с ними надо делать. Все поняли, что мы — команда. Это было неспециально, не запланировано. Получилось как танец.
Семиотика contemporary dance.
Аня: Зритель понимает все на ассоциативном ряде.
Лера: Порой некоторые вещи так ярко срабатывают композиционно, что человека наводит на череду мыслей.
Оля: Нет конкретного месседжа «мы об этом вам хотим сказать». Спектакли о живых людях. Мы придумали себе, внутри коллектива, определенные правила игры. Они не озвучиваются, ни пишутся в аннотации, зритель видит странные проявления — это игра с восприятием. А наши внутренние правила игры дают пространство для ощущений танцовщика.
Аня: Зрителю предоставляется пространство для многовариантных трактовок того, что он видит. Он не знает правил. У нас есть поле деятельности, чтобы максимально себя выразить, а у зрителя - поле деятельности для того, чтобы максимально проявить фантазию.
Темы. О чем говорят спектаклем
Оля: Чтобы почувствовать себя живым, в моменте, нам почему-то нужен какой-то катаклизм, который даст пинок и придет прозрение «а, столько запахов, столько вкусов, столько прекрасных людей вокруг». Но иногда для этого нужен очень деструктивный толчок.
Интересно говорить об отношениях человека со временем и пространством через личный опыт. Я люблю гуманизм. Я за человека, я верю в то, что это очень мощный комок энергии, который не просто так здесь со своими возможностями. Они не реализованы даже на десять процентов в виду того, что мы постоянно подставляем себе костыли.
Новый спектакль «Бардо»
Оля: В тибетской книге мертвых «бардо» - промежуточное состояние. По всем загонам реинкарнации, в которые мы особо не внедрялись, это состояние, когда душа меняет тело. По большему счету мы все находимся в бардо, потому что их — несметное количество. В целом, спектакль про человека, про его отношения со временем, с себе подобными. Мы не брали какие-то совсем гендерные штуки.
Вам не хочется, чтобы человек приходил в театр за сюжетом, как в фильме?
Оля: Мы не хотим, чтобы люди приходили за сериалом. Хочется создать пространство пустоты и сомнений, постоянных колебаний, когда нет центра, нет точки сборки и человек находится в промежуточном состоянии. Мне важно, чтобы зритель уловил это общее ощущение, а не разгадывал кто и кого любит.
Аня: Там нет сюжетной линии.
Лера: Есть общая идея. Каждый находится в задаче. Есть сцены, есть какие-то композиционные решения, которые мы сами себе трактуем. Но нет такого «вот он пришел, а потом пришла она».
Оля: Это больше про отношения человека со временем и пространством - оно пустое или в присутствии кого-то. Если простым языком, то для меня спектакль про дефицит близости и сострадания, в независимости от пола.
Вам кажется, что это большая социальная язва сейчас?
Оля: Огромная. Мы разобщены и не подключены. Даже с собой не можем подружиться, не говоря уже о других людях. Мы все сейчас все по сути в бордо. Не хватает внимания, оно — самая ценная валюта в наше время
Спектакль отражает какие-то социальные настроения, есть ли у него такая задача?
Оля: Такую роль определил для себя постсоветский театр, хотя я не считаю, что это основная задача.
А какая основная?
Оля: Я не знаю. Сейчас все очень размыто — понятие «художник», «художественное произведение». Нет повода для культа личности, для продукта кого-то. Нет монументальности. И задачи уже нет. Вернее, она только лишь в диалоге. Воздействовать, но не лечить. Не надо никому ничего доказывать — только делиться.
Люди, которые приходят на спектакли
Оля: Разные. У нас уже есть специфическая аудитория, которая хочет увидеть что-то новое или покритиковать это новое. Мне лестно, что нашими работами стала интересоваться особенная для меня прослойка людей, которые задают себе вопросы, у которых происходит переоценка. Естественно, что в этом есть и псевдомоменты. Это люди, не потерявшие интерес к движению вперед. Стала появляться не театральная и околотеатральная публика, но и больше людей с открытым восприятияем. Мне кажется, что сейчас охват стал более широким. Определенная прослойка зрителей, которая пытается выдать анализ, прийти домой и рассказать с умным видом, о чем все было, меня раздражает. Все умом объяснить и показать, что они в тусовке — мне эти люди перестали быть интересными. Типа интеллектуальная публика — не верю.
Лера: У нас быстрее изменится менталитет, если мы будем больше делиться, внимать, погружаться в то, что мы видим. Будем меньше залипать.
Как все происходит
Оля: Мы существуем год и пару месяцев. Сделали пять спектаклей. Это реально много. Сижу и не понимаю, как это успело произойти. За этот год меня прорвало, потому что я слишком долго молчала творчески.
Есть процесс - если ты внутри махины contemporary dance, то накопление происходит перманентно. Опыт в начале хаотичен и происходит его постоянное накопление. Я за то, чтобы менялись хореографы, чтобы танцоры получали многое от разных людей. Ты уже подключен - на мир смотришь через призму contemporary dance.
Аня: Весь твой опыт выражается через танец. Это как в любом виде искусства. У музыканта все выражается через ноты, а у танцора через тело — рисует хореографию, образы, потом все структурируется.
Влияние на зрителя
Оля: Сейчас время, чтобы разобраться. В первую очередь, в себе. Пока искусство — поле для этого исследования. Слишком много схем, возникает цикличность, натыкаемся на одни и те же вещи — нашему восприятию мешают эти наработанные трафаретные системы взаимоотношений. Предсказуемые реакции
Аня: Момент «понравилось» уже хорош. потому что я понимаю, что это означает, что понравилось не то, насколько высокими и плавными были поддержки — потому что мы не на это работаем, а значит, что что-то попало внутрь. Эти люди придут во второй раз.
Оля: Например, мой коллега и близкий человек, Женя Корняг, действует на зрителя шоковой терапией. Это жесткий отбор своего зрителя. Момент шока будит — если что-то сложилось не так, человек не прийдет во второй раз. Я пыталась работать с шоком, но это не мое нутро. Я больше ухожу вглубь.
Человек и тело
Оля: Человеку нужно подружиться с телом — порой он даже не знает, в чем живет. Есть куча практик. Через танец понять, кто ты, гармонизировать. Контактные импровизации — Стив Пэкстон стал это систематизировать. Триша Браун добралась до скелета в танце. Они стали думать над тем, как работает механизм. Законы физики — ускорение, торможение, гравитации танцоров касаются как никого другого. Каждый человек способен к своему танцу. Танец — это поток.
Слежка за миром
Оля: Мы порадовались, что у нас с миром коллективное сознание — все сейчас заморочены теософическими темами по поводу отношения человека со временем и пространством. То есть на сцене ставят не милые, локальные истории, а вопросы, которые витают в воздухе. Все исследуют человека с более отстраненной позиции. Момент отчаянного поиска своего центра присутствует сейчас везде.
Планы
Оля: Есть идея сделать школу, но это уже скорее необходимость. Мы преподаем для людей, которые изначально не танцоры. Люди, у которых танец потом не становится профессией, у них он в сердце. Есть резонанс — людям интересно, что такое contemporary. У нас очень узкая культура, нет специализированной инфраструктуры — необходим институт менеджмента современного искусства и танца. В Европе это стало продаваемо. Если есть идея, то 70 процентов, что найдется кто-то, кто ее оплатит. У нас же нет доверия, что за странные танцы, принесут ли они профит. У меня есть чувство ответственности, так что мы будем работать над этим в Беларуси: хочется щколу, хочется приглашать хореографов, хочется создавать движ по этому поводу.
Посмотреть на «Бардо» можно 19 июня
Автор видео: Никита Шатер