Человек, который улыбается вам с этой фотографии, шутит в твиттере с 2017-го. Раньше его ник Gypsуnkov был широко известен в узких кругах, но после 2020-го этот аноним стал звездой байнета. В январе 2022-го Gypsуnkov’a задержали — и сдеанонили его реальное имя — Михаил Цыганков. Отсидев «сутки» на Окрестина, он уехал в Тбилиси. Мы собирались сделать это интервью ещё до того, как началась война. И давайте всё же поговорим о юморе — ей назло.
Если вы хотите, чтобы команда KYKY продолжала делать интервью с интересными беларусами – подпишитесь на наш Patreon за мерч и другие бенефиты. Или сделайте быстрый донат прямо на нашем сайте (окно для донатов – прямо под этим материалом).
Электрик из твиттера
KYKY: Один из запросов в гугле по твоему никнейму звучит так: «Gypsуnkov — кто это?». Давай для начала ответим на этот вопрос.
Михаил Цыганков: (смеется) Это я, Миша Цыганков — все гениальное просто. «Gypsу» в переводе с английского — цыган, очень давно кто-то на курсах по английскому закаламбурил, так и появился никнейм Gypsуnkov.
KYKY: А за никнеймом кто? Программист, юморист, беларус, отсидевший 14 суток на Окрестина?
М.Ц.: Все разом. Сейчас меня начали узнавать, но до задержания я никогда не хвалился своим твиттером, и при знакомстве с людьми о нем вообще не упоминал. Говорил, что я Миша и работаю в ИТ, а до этого был электриком.
Я окончил БНТУ и получил профессию инженера-электрика, четыре года отработал в двух разных компаниях по специальности, а потом — не без труда — переучился на frontend-разработчика.
KYKY: Сколько тебе лет тогда было?
М.Ц.: 24 года, а сейчас мне — 26.
KYKY: Расскажи про детство, где ты вырос?
М.Ц.: Я не минчанин. Рос в Бобруйске, в Минск перебрался только в 2012-м, когда в универ поступил. У меня было самое обычное детство, мы с пацанами играли в футбол, лазили по пустырям и взрывали петарды. Папа работал слесарем на заводе, работает там и сейчас, а мама, в основном, всегда была в торговле.
KYKY: Родители понимали, что тебя могут задержать из-за шуток? Наверняка, и ты сам это понимал.
М.Ц.: Но в итоге пришли не из-за шуток. Силовики узнали про мой твиттер, когда там уже было много-много подписчиков — в то время останавливаться было бы бессмысленно. Причины, из-за которых ко мне пришли, — это все то, о чем я сказал в ролике (речь про «покаянное» видео Михаила, которое было опубликовано в провластных тг-каналах — Прим. KYKY), твиттер был вообще не при делах. Хотя, вероятно, я бы не отделался так легко, если бы не успел вовремя припрятать аккаунт.
Конечно, я думал о том, что за мной могут прийти — причем постоянно. Приходили вообще ко всем. Если ты в Беларуси хоть куда-то ходил и в чем-то участвовал, в какой-то момент просто свыкаешься с мыслью, что тебя могут задержать.
KYKY: Раз уж мы заговорили об этом, расскажи про свое задержание — как это было? Нам показали только часть картинки, как в твою квартиру ломают дверь.
М.Ц.: Восемь утра, я еще спал, потом услышал стук в дверь — и понеслось. Насчет дверей, к слову, даже смешно было — они пришли с постановлением на обыск по уголовному делу и могли совершенно легально зайти. Стали ломать дверь, потому что я замешкался с принятием гостей, но не доломали до конца — в итоге я сам им открыл. До этого успел быстро удалить твиттер. Со мной в тот момент находилась моя девушка, ее не задержали, поэтому она всем чуть позже рассказала, что произошло.
Сначала меня уложили лицом в пол и надели наручники, потом посадили на диван и стали проводить обыск. Я видел, что бывает с квартирами после таких визитов, поэтому могу сказать, что в моем случае все было очень неплохо.
Не понимаю, как митингующие беларусы умудряются лозунгом «Нет войне» перекрикивать звон своих стальных яиц.
— Gypsуnkov (@gypsynkov) February 27, 2022
После отвели на допрос в ГУБОПиК и записали ролик. Когда вышел, посмотрел его, и увиденное меня впечатлило — я подумал, он стоит дороже 14 суток. А потом я попал на Окрестина. Не расскажу ничего нового о том, как там сидят люди — все еще в скверных условиях. С включенным по ночам светом, без передач и с превышающим в 2-3 раза количеством людей в камерах. Но самое сложное даже не все это, а постоянная мысль в голове «что будет дальше?». В РУВД мне сразу сказали, мол, посидишь две недели — и всё. И я постоянно думал: «Две недели или дольше?» — это самое страшное, когда ты не знаешь, выпустят тебя или нет. А к бытовым условиям привыкаешь быстро. Кстати, я сидел с мужчиной, которого взяли за репост ваших «Кулуаров KYKY».
KYKY: Как ты смог выехать из страны?
М.Ц.: Да очень просто. Меня выпустили, как и обещали, ровно через две недели. Отдали все передачи, которые мне успели отправить за 14 суток, и сказали: «Иди к воротам». Пока до них шел, в голове крутилась мысль: «Все, вот сейчас точно задержат». Но потом ты выходишь, понимаешь, что тебе в этот раз повезло, поэтому надо думать, что делать дальше.
Меня встретила моя семья сразу с адвокатами. Оказалось, они все придумали за меня и полностью спланировали мой переезд, согласовав его даже на моей работе. По сути, мне оставалось выбрать только страну. BYSOL в этой истории появился позже. Изначально я планировал выехать из страны на поезде, но для этого нужен был отрицательный ПЦР. После Окрестина мой ПЦР был положительным — что не удивительно, ведь там все болеют по очереди. Из-за теста пришлось придумывать альтернативные варианты, и как раз ребята из BYSOL дали контакты людей, которые помогли выехать в Россию без тестов. Уже в РФ я без проблем сел на самолет и улетел в Грузию.
KYKY: Я не была в Минске уже полтора года — можешь рассказать, насколько за это время он изменился?
М.Ц.: Это уже не тот город, из которого ты уехала — сейчас он больше напоминает Минск образца 2012-2013 годов, когда после 2010-го все и всех зачистили. В Минске ощущается хирургическая стерильность. Город, в котором ничего не происходит — просто тишина (Михаил уехал до того, как минчане массово вышли на антивоенный протест в день референдума — Прим. KYKY).
Паранойи у людей я не замечал, но большинство активно чистит все соцсети и архивы с фотографиями, чтобы при столкновении с системой легко отделаться. Есть и те, кто не парится по этому поводу, но такие ребята, как правило, после «суток» не выходят.
Многие уехали, многие хорошие места закрылись — сейчас все это бросается в глаза, потому что происходит быстро. Я вот часто ходил в «Карму», столько там всего было выпито! А когда приехал в Грузию, узнал, что и этот бар закрылся.
KYKY: Когда ты вышел из самолета в Тбилиси, что почувствовал?
М.Ц.: Если честно, было грустно — я не дождался развязки в Беларуси, а мне этого очень хотелось. Процесс перемен неизбежен, он в любом случае начнется пусть и не сейчас, а в течение 5-10 лет. И я думал, что застану его, но не досидел и отъехал, теперь придется наблюдать издалека. Это обидно, хотя я понимаю, что и внутри Беларуси мог бы этого не увидеть, потому что присел бы надолго. Хотя… Если бы мне дали неделю подумать — скорее всего, я бы все же додумался остаться (смеется).
О чём шутить во время войны
KYKY: После задержания ты развиртуалился.
М.Ц.: (перебивает) Не по своей воле. Кто-то в СМИ, кажется, написал мое ФИО — и я понял, что смысла скрываться больше нет. Но как эта информация всплыла, для меня до сих пор загадка.
KYKY: Кто из популярных людей в твиттере тебя заметил первым?
М.Ц.: Из больших первым был [блогер и активист, политзаключённый Эдуард] Пальчис. Он увидел какой-то из моих твитов на политическую тему и подписался, от него ко мне начала заходить аудитория, которой была интересна политическая тема. Затем меня стал читать твиттер [блогера] Игоря Лосика — и я начал подбираться к первой тысяче подписчиков, что в твиттере считается солидным. Потом еще пару больших ребят начали меня ретвитить — и количество подписчиков стало расти само по себе.
KYKY: Людям сложно поверить, что электрик может вести популярный твиттер с политическими шутками?
М.Ц.: На деле, многие большие аккаунты в твиттере ведут самые простые ребята, как и я. Я же — типичный беларус. Вырос в Бобруйске, окончил школу, поучился в университете, поработал на «плохой» работе и переучился на айтишника. По-моему, это классика.
KYKY: Отвечай честно: когда твои твиты начали расходиться по СМИ, ты стал постить шутки с расчетом, что их заберут к себе медиа?
М.Ц.: Наверное, нет. Не помню, чтобы я писал под кого-то специально. Скорее, когда что-то придумывал, заранее понимал, мол, вот эта шутка смешная, точно разлетится. Уже потом стал разбираться, какой контент интересен разным каналам. У каждой шутки есть свой вайб — что-то более хипстерское, мемное и современное чаще уходит в «Кулуары KYKY», что-то более жесткое, например, про власть и систему, скорее улетит на «Радыё Свабоду» или тг-канал «БГМ». Можно пошутить про экономику и уровень жизни, и это пойдет в каналы, связанные с этими сферами напрямую.
Вообще, кроме твиттера, телеграма и инстаграма я не сижу ни в каких соцсетях. Помню, как обалдел, когда увидел, что мои твиты расходятся и во «ВКонтакте», на «Пикабу» и в «Одноклассниках» с фейсбуком.
KYKY: При этом ты не монетизируешь свой твиттер, почему?
М.Ц.: Я вообще никак на этой деятельности не зарабатываю — а зачем? Мне не хочется быть привязанным финансово к этой истории. В какой-то момент ты неизбежно начнешь больше думать о заработке, станешь больше стараться — и в итоге шутки превратятся в работу, что может их сделать куда менее смешными. Я не юморист и никогда не стремился на сцену, хотя в универе мне нравилось участвовать во всяких театральных фестивалях. Но чтобы профессионально связывать с юмором свою жизнь — такого желания не было никогда.
KYKY: Ты же знаешь актера Юрия Стоянова? Как-то он сказал, что «юмор высекается из беды» — согласен?
М.Ц.: (задумывается) Что-то в этом есть. Многие шутки — это моя нервная реакция на события. Если вспомнить, самые смешные панчи мы придумывали, стоя под кабинетом перед экзаменом: когда ты еще ничего не выучил, а идти надо через пять минут. В тюрьме тоже хорошие шутки — хотя, по сути, люди говорят в них о своих проблемах. Так что Стоянов прав, юмор может высекаться из беды.
На Окрестина с нами сидел врач, который работал наркологом в диспансере. Наша камера была рассчитана на четверых, нас в ней уже сидело девять человек. И вдруг зашли еще трое и говорят: «Господи, а где мы будем спать?». Им ответил врач: «Как говорит наш министр здравоохранения, коек хватит на всех!». Смешно было, потому что спать на койках без матрасов ни у кого не получалось, и их хватало независимо от того, сколько человек было в камере
KYKY: Ты шутил о чем-то вечером 9 августа? Я пыталась долистать твой твиттер до этого дня, но, если честно, мне не хватило усердия.
М.Ц.: А у тебя бы и не получилось — я удалил всё, что было, до ноября 2021-го. Готовился к визиту гостей, когда уже не в первый раз пошли слухи о зачистке. Но именно 9 августа ничего особо и не публиковал, потому что интернет пропал.
KYKY: Я вела к вопросу о том, как шутить во время революции и войны. Знаю, что у тебя есть принцип — не оскорблять никого, даже если очень хочется.
М.Ц.: Я максимально стараюсь не скатываться в прямые оскорбления, но, например, в случае с Путиным это не всегда получается (смеется). В августе 2020-го мне тоже было сложно удержаться, особенно когда речь шла про отношение государства к людям. Какие-то из своих постов я перечитывал и удалял, думая, что это был уже зашквар. Я же тоже живой человек, у меня есть эмоции — и иногда они берут верх.
KYKY: Я слышала историю, что якобы в Батуми и Тбилиси не все грузины готовы сдавать свои квартиры беларусам и россиянами.
М.Ц.: Потому что сейчас как раз россияне и беларусы массово ищут жилье. Возможно, люди просто столкнулись с одним и тем же человеком, который принципиально отказывает всем русскоязычным, а теперь форсят эту историю. Все мои друзья-беларусы — а только через мою квартиру прошли 7-8 человек, которых я вписывал к себе на первое время — смогли найти жилье за неделю.
KYKY: Как ты в целом относишься к тому, что людям приходится писать оправдательные посты и в очередной раз доказывать, что беларусы — не равно Лукашенко?
М.Ц.: Это один из этапов становления и самоощущения нации — и это полезно. Многие почувствовали в эти дни стыд. А почему? Потому что закралась мысль, что если бы мы или еще наши родители включились в политические процессы, эту ситуацию можно было бы предотвратить. Нам всем нужно прожить этот момент, сделать выводы и пойти дальше.
Дизайн нашего паспорта мне тоже не особо нравится, но чувство стыда за нацию — плохое и ненужное. За что нам стыдиться? Любой адекватный человек, в том числе украинец понимает, как и почему беларус оказался в этой ситуации. А если такого понимания нет, вероятно, человек не совсем в адеквате, об этом тоже стоит помнить.
В Тбилиси есть тусовочное место — Ploho Bar. Туда обычно приходят люди, кого в своих странах прижал режим. В основном это беларусы, казахи и россияне. Я тоже там был и общался с россиянами, на которых в их стране заведены уголовные дела — отличные ребята, как и все остальные.
KYKY: И последнее: если бы всё происходящее с беларусами можно было описать одной шуткой, как бы она звучала?
М.Ц.: Мне очень понравилась такая: беларус сейчас чувствует себя, как в 1941-м — только ты немец и еврей одновременно.
Ирина Михно, рубрика «Герои»,