Работал в МИД, дважды был в тюрьме, уволился из Всемирного банка: откровенное интервью Валерия Ковалевского — «теневого министра» Тихановской

Герои • Мария Мелёхина

Валерий Ковалевский окончил факультет международных отношений БГУ, бизнес-школу ИПМ и магистратуру Джорджтаунского университета. Работал в отделе США и Канады МИД Беларуси, в посольстве в Вашингтоне. Ушел с дипслужбы в 2006-м, работал в частном бизнесе и был консультантом Всемирного банка. А в декабре 2020-го ушел с работы (зарплату в банке Ковалевский называть отказывается, но признаётся, что мог купить машину с месячного заработка) и возглавил Кабинет представителей Светланы Тихановской. KYKY решил узнать, стоило ли оно того.

«Стучать — это другое». О детстве и работе КГБ

KYKY: Про вас почти нет информации в сети. Расскажите, где вы родились, каким было ваше детство?

Валерий Ковалевский (В.К.): Я родился в деревне Бережное Столинского района – это Полесье на границе с Украиной. Учился в сельской школе – у нас были прекрасные преподаватели. Родители развелись, когда мне было три, поэтому рос я в неполной семье, но вниманием или ресурсами обделен не был. Мама много в меня вкладывала и делала все, чтобы я развивался. Она всегда была очень активной, работала в обществе «Знание», была методистом районной киносети и даже преподавала у меня в школе беларуский язык и литературу.

В деревне много приходилось работать руками и между детьми была большая конкуренция, чтобы летом устроиться на подработку. Ведь ты все равно будешь работать: или дома условно бесплатно, или на государство – за деньги. Поэтому с 9 лет я всегда был на сезонных работах.

Первая моя работа – на свинокомплексе отделял массу от зеленого горошка на переработку.

И мне нравилось в деревне, у меня было много друзей, поэтому свое детство я могу назвать счастливым.

KYKY: Кем вы мечтали стать в детстве?

В.К.: Я хотел быть военным, служить во флоте, но ближе к концу школы мне настойчиво рекомендовали поступать в медицинский. Хороший доктор ведь никогда не останется без куска хлеба, но меня это не цепляло. Когда Беларусь получила независимость, я пересмотрел свои приоритеты. В 1992 году мы поехали на День открытых дверей в БГУ, где в том числе было представлено отделение международных отношений при истфаке БГУ. И я понял, что это – мое, но для поступления нужно было выучить английский.

Валерий Ковалевский

Мне нашли репетитора в 15 километрах от нашей деревни, и за семь месяцев я смог поднять уровень языка так, чтобы поступить в БГУ. Конечно, это было непросто. В то время (1993-1994) были перебои с поставками бензина, поэтому транспорт ходил нерегулярно. Помню, что несколько раз мне даже приходилось возвращаться домой пешком за 15 километров.

KYKY: Вы всегда были либеральных взглядов, либо на каком-то этапе действительно верили в политику партии?

В.К.: Мне всегда была интересна общественная работа. Я был пионером, но не был комсомольцем. И советская идеология не вызывала у меня отторжения, потому что в конце 80-х не было какого-то жесткого навязывания. Никого «не топили» за их взгляды и убеждения, но у меня не было возможности сравнивать. Хотя как-то я поехал в «Артек» и увидел детей из США. Мне было 14-15 лет, и я совсем не понимал, почему они такие раскрепощенные, свободные, громкие. Этот момент мне ярко показал контраст между нашими культурами. Причем не могу сказать, что это сравнение было в пользу американцев. Мне было странно, почему они себя так ведут, почему могут столько себе позволить? Их поведенческие признаки были шокирующими. Поэтому мои либеральные взгляды развивались и эволюционировали постепенно. Мне было 15, когда закончилась советская история. Всё менялось стремительно, возможно, поэтому у меня и такой характер. Мне не нравится, когда все статично, когда нет развития. Мне постоянно нужны новые вызовы, трудности, преодоление, перемены.

KYKY: Вы как-то обмолвились, что вам пришлось составлять проект письма от Горбачева к Джорджу Бушу с просьбой об улучшении отношений. И еще про теневую часть дипломатии. Расскажите подробнее про эту сторону.

В.К.: Много дипломатической работы приходится делать не публично. Даже так: любое интервью дипломата, где он озвучивает позицию – это результат дней, недель, иногда месяцев консультаций и согласований. Особенно, если это международная позиция. Поэтому теневая часть – это нормальная и неотъемлемая практика. Есть еще кулуарная дипломатия, когда нужно ходить на приемы, чтобы познакомиться с нужными людьми. Неофициально получить информацию намного проще, поэтому личные отношения во многом определяют эффективность работы. Что касается письма, – это из той же серии, когда нужно находить какие-то неизбитые каналы коммуникации и затрагивать людей на персональном уровне.

KYKY: Курируют ли беларуских дипломатов сотрудники КГБ?

В.К.: Конечно, это присутствует на разных уровнях. Одна из основных функций дипломатической службы за рубежом – собирать информацию, в том числе о конкретных людях: политиках, дипломатах. Но все это легально, из открытых источников. И эта информация через МИД может быть передана разведслужбам, если она представляет для них интерес.

KYKY: То есть я правильно понимаю, что все беларуские дипломаты за рубежом стучат в КГБ?

В.К.: Стучать – это другое. Например, дипломат описывает какие-то события или встречи и передает отчет в МИД, а там уже решают, что делать дальше с этой информацией. Это нормальная практика – так делают все: и британцы, и американцы. В Британии, например, министр иностранных дел является одновременно и главным дипломатом, и главным разведчиком.

Фото: Jean Gaumy

KYKY: А бывает обратная схема, когда из КГБ поступает запрос в МИД, либо напрямую дипломатам для выяснения какой-то информации?

В.К.: Да, такое тоже может быть. Но я бы отделял официальную работу, которая подразумевает выполнение должностных обязанностей с термином «стучать». Стучать – это негласно информировать КГБ.

«Нас объединял налёт провинциальности». Об отношениях с семьёй Лукашенко

KYKY: Вы были однокурсником Виктора Лукашенко. Что вы можете о нем сказать как о человеке?

В.К.: С Виктором нас объединял налет провинциальности, поскольку мы оба были из деревни. Не могу сказать, что у нас сложились дружеские отношения, но мы приятельствовали, вместе занимались спортом. Это было еще на первом курсе, когда он был сыном депутата Верховного Совета. Они с отцом тогда жили в гостинице, я – в общежитии. И если я сразу окунулся в студенческую жизнь, городскую среду и быстро адаптировался, то у Виктора такой возможности не было. Помню, когда Лукашенко стал президентом, к Виктору сразу же изменилось отношение преподавателей, стало больше пиетета, чем следовало бы. Но он всегда отличался скромностью, интроверсией. И хотя к нему было особое отношение, он никогда этим не злоупотреблял и не бравировал своим статусом.

KYKY: У него были садистические наклонности?

В.К.: Нет.

KYKY: Вы были вхожи в семью Лукашенко?

В.К.: Нет, мне не поступало таких предложений, и я сам не инициировал каких-то попыток сблизиться.

KYKY: Вы помните становление на престол Лукашенко? Вы за него голосовали?

В.К.: Я голосовал за Шушкевича. Мне было сложно воспринимать популизм и ложь, которые исходили от Лукашенко. Хотелось бы, чтобы страной управляли лучшие из лучших, а не сельские болтуны. Но вот уже 26 лет вместо решения проблем мы получаем только «забалтывание».

Я учился на истфаке, а это по определению оппозиционная Лукашенко среда. Там люди знают и ценят свою историю, они готовы ее отстаивать. И когда в 1995 году прошел референдум о замене символики, когда русскому языку вернули статус государственного, – это было трагедией для истфака. Студенты протестовали, устраивали акции.

KYKY: По «ашчушчэниям» в 90-х в Беларуси была демократия?

В.К.: Демократия была, но она была сырой и непонятной – все структуры только формировались. Да, была партия БНФ с хорошей организацией, но важную роль все равно отыгрывало советское наследие и «красные директора» на уровне связей. Но даже тогда остро чувствовалось, если происходило что-то вопиющее. Например, референдумы 1995 года, 1996-го. Хотя до 1996-го Лукашенко десятки раз нарушал Конституцию – всё это освещали СМИ, была даже создана комиссия для импичмента. Но нестойкость демократических институтов привела к тому, что в 1996-м был проведен референдум, который сделал из Конституции рекомендательный документ. Лукашенко официально получил право игнорировать основной закон по своему усмотрению.

KYKY: В одном из интервью вы сказали, что выборы 2001-го были сфальсифицированы, а вы входили в рабочую группу, чтобы добиваться признания этих выборов. Если вы все понимали, почему пошли на это?

В.К.: Впервые в такую рабочую группу я был включен в 2000-м для признания результатов парламентских выборов. Я этому честно сопротивлялся. Мне не нравились вещи, которые происходили в системе, но в рабочую группу включают по приказу. Ситуация повторилась и в 2001 году, но уже с президентскими выборами.

В МИДе готовились к серьезному удару со стороны европейцев и США, но через два дня после выборов в Беларуси 11 сентября 2001 года в США произошел теракт, – американцам, как и всему миру, стало не до беларуской проблематики. Лукашенко повезло, и такое везение повторялось неоднократно.

Много раз накануне или после выборов происходили какие-то вещи, которые отвлекали внимание и создавали пространство для его политических маневров.

Фото: Reuters

В МИДе с начала нулевых я часто задавал себе вопрос: «Что я здесь делаю? Почему я – часть этой системы?». Я не воспринимал Лукашенко, но в своей работе видел возможность применить знания, полученные в университете. В МИДе я сразу попал в отдел США и Канады, а Штатами я всегда интересовался. Поэтому для меня это было идеальным попаданием в плане и профессионального и личностного роста. Я мог принести пользу стране, повлиять на решения, которые могли еще больше ослабить национальные интересы. И эта личностная эволюция продолжалась до 2006 года, когда я принял решение об уходе из дипслужбы. Лукашенко тогда пошел на третий срок, и это противоречило всем демократическим принципам.

KYKY: Давайте все-таки конкретизируем вашу мотивацию вхождения в рабочую группу по признанию сфальсифицированных выборов. Вы просто не хотели жертвовать карьерой?

В.К.: Решение о включении в рабочую группу со мной никто не обсуждал. Я просто был должен, потому что пришло такое указание. Нужно было идти и работать, несмотря на то, нравится тебе это или нет. Не было права выбора. Да, цели и задачи были сомнительные, но при этом ты попадаешь в среду, где быстро развиваешься. Ты работаешь на уровне министра, замминистра. В то время я был еще молодым специалистом, и все это мне было безумно интересно. Было бы неправильно сдаться в тот момент и уйти из МИДа. Более того, знаю, что многие дипломаты мечтали войти в ту рабочую группу. Фактически это гарантировало развитие карьеры и отъезд из страны в посольство.

KYKY: Дипломатия в Беларуси – это про налаживание связей или про угадывание настроений администрации президента?

В.К.: И то, и другое. Конечно, должно быть про налаживание связей, укрепление национальных интересов, но с течением времени все это больше превращалось в обслуживание внешнеполитического видения Лукашенко. Все мы знаем о его антизападных настроениях, непринятии демократии, прав человека. Кроме того, у Лукашенко всегда были яркие пророссийские стремления – он хотел стать лидером объединенного государства. Ему было тесно в Беларуси – он хотел быть в Кремле. И подписание соглашения о Союзном государстве – это была его авантюра, которая до сих пор нам дорого стоит. Соглашение о создании Союзного государства – это дорожная карта по поглощению Беларуси Россией. Этот документ незаконный, он не соответствует Конституции. И эта авантюра Лукашенко поставила Беларусь в такое положение, когда мы только усугубляем свою зависимость от России и не можем нормально развивать отношения со странами-соседями.

KYKY: То есть интеграция с Россией – это не уступка Лукашенко? Изначально она была призвана удовлетворить его амбиции к большей власти?

В.К.: Да, это был для него инструмент. В 1999 году, когда был подписан договор о Союзном государстве, у власти в России был Ельцин. И Лукашенко хотел занять его место, поэтому очень торопился с формальностями. Договор тогда мгновенно ратифицировали в беларуском парламенте, но все пошло не так. В России появился Путин, у которого было достаточно сил и амбиций противостоять Лукашенко. Тем не менее, договор уже был подписан – капкан захлопнулся. И с тех пор более 20 лет этот договор не может быть исполнен, потому что он и не должен быть исполнен – не в том была изначальная цель.

KYKY: Я еще хочу уточнить про вашу работу в МИД. Вам спускали четкие указания сверху, либо все это происходило намеками из администрации президента?

В.К.: Это всегда были четкие указания – никакого пространства для самодеятельности не было. Один из популярных инструментов МИДа при Лукашенко – саботировать выполнение абсурдных поручений, делая их еще более абсурдными. Чтобы не совершать глупость, ее нужно утроить и довести до абсурда.

KYKY: С профессиональной точки зрения как вы можете оценить обращение МИД Беларуси к посольству США «О совместном управлении землями штата Аляска»? Это тот самый троллинг?

В.К.: Не думаю, что МИДу можно опускаться до такого уровня. Этот дешевый троллинг хорош для студенческих вечеринок, но не для дипломатической службы независимого государства. Это просто недопустимо. Беларусы не такие токсичные и злобные.

KYKY: Какое-то время вы работали с Владимиром Макеем. Что вы можете сказать про его взгляды?

В.К.: У него всегда была отличная репутация, он учился в Европе и придерживался прозападных либеральных взглядов. Тем не менее, именно Макей на посту главы администрации Лукашенко в 2010 году был причастен к разгону «Плошчы», арестам, разгрому демократических сил. Либеральный Макей наглядно показал свою темную сторону.

Потом он стал министром иностранных дел, и началась нормализация отношений с Западом на фоне аннексии Крыма и начала войны на Донбассе. Но вся его работа оказалась бессмысленной – в августе 2020-го Макей не смог защитить внешнюю политику. Внешней политики Беларуси больше нет – остались жалкие ошметки. Макей потерял все влияние в системе, и делами сегодня заправляют совсем другие люди. Думаю, если бы он оценивал ситуацию с самолетом Ryanair, высказался бы против этого позора, понимая возможные последствия. Но, вероятно, у него просто не спросили, – он больше не играет серьезной роли, он потерял влияние.

KYKY: Тогда почему он продолжает поддерживать Лукашенко?

В.К.: Думаю, это просто страх, жадность и мелочность. Он не смог побороть свои шкурные соображения, и им движет страх все потерять.

KYKY: Интересная история. Человек с либеральными взглядами и прозападными настроениями устраивает разгон в 2010-м, а в 2020-м продолжает поддерживать Лукашенко. И в тот же момент его старший сын постоянно критикует режим. Значит, в семье все же идут разговоры?

В.К.: Я хорошо знаком с Виталием Макеем – мы с ним работали и дружили. И его уход из МИДа – это поступок. Хотя его там и не должно было быть: обычно не принято, чтобы сын и отец работали в одном министерстве.

«Заставили раздеться, приседать, ставили «на растяжку». О тюремных сроках с разницей в 10 лет

KYKY: В 2006-м вы ушли из МИДа, чтобы не идти в третий раз на сделку с совестью и не становиться таким же, как Макей?

В.К.: Я ушел из-за противоречий. С одной стороны, я всегда выступал критиком власти, а с другой – вынужден был делать то, что защищает эту власть. Причем речь не о защите национальных интересов, а о персональной власти Лукашенко. Поэтому нужно было делать осознанный выбор: оставаться собой либо ломать себя и становиться инструментом власти. Мне сложно далось решение об уходе – мне нравилась моя работа, коллектив. Но я сделал выбор и ушел в частный бизнес.

KYKY: В 2010-м вас арестовали за поддержку оппозиции в Беларуси. Как происходил ваш арест?

В.К.: Это случилось после «Плошчы» в январе 2011-го. Ко мне на работу пришли сотрудники КГБ, которые вычислили меня по распечаткам телефонных разговоров. Перед выборами 2010 года я был на связи со штабом Андрея Санникова, но велась прослушка. Сначала мне устроили допрос с пристрастием на рабочем месте – им нужны были какие-то имена.

Потом меня вызвали на 4-часовой допрос в КГБ, где я выбесил всех, потому что воспользовался правом письменно отвечать на вопросы.

И еще через несколько дней меня забрали с работы, отвезли в РУВД, а потом на Окрестина, где я провел 12 суток. Ко мне продолжали приходить кгбшники, но ничего нового я им не говорил. И уже с Окрестина меня перевели в СИЗО КГБ, где я пробыл три дня. Это был интересный опыт: допросы, «американка», маски-шоу, дикий холод. Зато я изнутри посмотрел, как работает система.

KYKY: СИЗО КГБ – специфическое место. На вас оказывали давление, били?

В.К.: Меня не били, но было жесткое обращение. Когда я только «зачекинился», вечером того же дня нам с сокамерниками устроили маски-шоу. Загнали в какое-то помещение, заставили раздеться, приседать, ставили «на растяжку» – это когда берцами максимально широко расставляют ноги. Конечно, все это крайне унизительно и непонятно, зачем так обращаться с людьми. Я ведь и так был под их контролем. Наверное, это был акт устрашения, чтобы перед допросом достучаться до умов и сердец. Мне тогда сказали: «Не выпендривайся или пожалеешь». Сокамерники со смехом потом пояснили, что это представление было специально для меня, чтобы произвести впечатление.

Фото: Jean Gaumy

KYKY: Впечатлило?

В.К.: Запомнилось. Я понял, что эти люди могут сделать всё, что угодно. Любые «сутки» могут превратиться в годы тюрьмы, ведь закон уже тогда не работал – власть была сосредоточена в одних руках. На суде я спросил, на каком основании велась прослушка, но мне ничего не ответили и вменили уголовную статью за организацию, финансирование и проведение массовых беспорядков.

KYKY: Не зря вас называют «теневым министром» иностранных дел Тихановской. Оказывается, вы финансировали протесты еще до того, как это стало мейнстримом!

В.К.: Получается, что так, хотя я не знаю, кто меня так называет (смеется). Так вот, с января по август 2011 года я находился в статусе подозреваемого, а потом дело закрыли.

KYKY: Потому что вы согласились сотрудничать, либо не нашли доказательств?

В.К.: Тогда было какое-то массовое закрытие дел. В том числе, например, закрыли дело Анатолия Лебедько.

KYKY: В 2020-м вы работали консультантом во Всемирном банке и жили в США, но вернулись в Беларусь и опять оказались за решеткой. Зачем вам это было нужно?

В.К.: В мае-июне 2020-го я еще был в Вашингтоне, но отслеживал ситуацию в Беларуси. Происходящее меня невероятно вдохновляло, поэтому я решил увидеть все собственными глазами и за неделю до выборов прилетел в Минск. Были опасения, что меня не пустят в страну, либо арестуют на границе, но все прошло хорошо. Я ходил на все марши и акции протеста в августе, а 15 сентября обратно улетел в Штаты на День рождения сына. Там я пробыл несколько недель, но не смог оставаться в стороне и обратно полетел в Минск. У меня всегда было осознание, что я хочу жить в Беларуси, а не в США, но решение было принято именно на фоне тех событий.

KYKY: Как проходило задержание?

В.К.: Это произошло 22 ноября во время одного из маршей: я увлекся видеосъемкой и не заметил силовиков.

Меня отвезли в Первомайское РУВД, – там уже было около 70 задержанных. Это были лучшие люди этого города, с каждым из них я бы хотел пойти на пиво, как говорят американцы.

Потом был переезд на Окрестина, где я провел двое суток. По скайпу мне присудили штраф в 300 долларов по народной статье 23.34 и отпустили. У меня были обратные билеты в Вашингтон – через несколько дней я должен был выступать с докладом на конференции. Естественно, никуда я не полетел и остался в Минске. И уже потом мне поступило предложение присоединиться к штабу Светланы Тихановской. После 2010 года второй арест воспринимался намного легче – у меня уже был иммунитет к восприятию этой действительности.

«Сейчас сумма в разы меньше». О зарплате, заложниках и Беларуси будущего

KYKY: Как ваша семья отнеслась к решению присоединиться к штабу Тихановской?

В.К.: Когда мне поступило это предложение, я не колебался ни секунды. Профессионально я к этому готовился всю жизнь. Это было сугубо мое решение.

KYKY: С какой зарплаты вы уходили во Всемирном банке?

В.К.: Я не буду называть цифры, но компенсация, которая у меня сегодня есть при штабе Тихановской, – в разы меньше. Во Всемирном банке у меня была стабильная работа, комфортное окружение, но я решил все изменить. Меня многие спрашивали в своем ли я уме, но я не могу без изменений, развития, перемен.

KYKY: С одной зарплаты вы могли купить, например, машину в США?

В.К.: Если подержанную, то да.

KYKY: А сейчас?

В.К.: Да, но подержанную машину можно купить и за тысячу долларов.

KYKY: Кто финансирует штаб Тихановской?

В.К.: Финансирование идет за счет пожертвований беларусов. Это сложный вопрос.

KYKY: Вы часто общаетесь со Светланой. Расскажите, какой она человек?

В.К.: Трудолюбивый. У нее жесткий график и сумасшедшие нагрузки, но она со всем справляется. Для меня Тихановская – человек, который показал глубину потенциала. И это напоминание, что в каждом из нас скрыт потенциал, который надо раскрывать. В ней столько энергии, уверенности, ответственности за общее дело. Она на равных встречается с политиками, при виде которых у многих коленки трясутся, – у нее ни разу не дрогнул голос. Я лично видел, как на встречах с диаспорами люди плачут – она символ перемен, с ней связаны надежды беларусов. И рядом с ней легко быть смелым.

KYKY: Вы когда-либо жалели о своих решениях: об отъезде из Минска или отъезде из США?

В.К.: Я жалел об отъезде из Минска, когда в 2012-м уехал в США. Я никогда не хотел жить вдали от дома. Поучиться, поработать, получить опыт – да. Но мне сложно быть оторванным от своей культурной среды. Я уважаю и понимаю американскую культуру, но не могу ее сделать своей.

KYKY: Если бы у вас сейчас была возможность оказаться на один день в Минске, как бы вы его провели, с кем встретились?

В.К.: Наверное, я бы прогулялся по центру города, сходил в кафе. Просто бы бродил по улицам, рассматривая архитектуру и людей, устанавливая визуальный контакт, обмениваясь энергией. Обязательно бы прошелся по улице Карла Маркса – это моя любимая улица. Долгое время я жил напротив филфака – там было общежитие. Сейчас это учебный корпус Академии управления при президенте. Вечером, конечно, встретился бы с друзьями. Я бы не стал кого-то выделять – это люди, с которыми я через многое прошел в жизни.

KYKY: Что за последнее месяцы вас больше всего обрадовало?

В.К.: Наша встреча с сыном в Киеве. Ему сейчас 12 лет, и ему меня сильно не хватает. Я это понял по тому, как он льнет, как разговаривает. Мы побыли с ним три дня, а потом я уехал в Вильнюс. Знаете, я всегда ему читал на беларуском. Хотел, чтобы он знал родной язык.

И когда я уже уехал из Киева, мне прислали фото, как Ян сидит с книгой «Миколка-паровоз» на мове. Это было так трогательно, ведь он взял эту книгу только потому, что беларуский язык у него ассоциируется со мной.

Я очень хотел, чтобы на летние каникулы он прилетел в Беларусь, несмотря на все обстоятельства и вероятность того, что моя фамилия, возможно, уже в каких-то условно «расстрельных списках». Для меня было важно, чтобы он увидел свою прабабушку, бабушку, всех родных. Но произошел эпизод с Протасевичем, и самолеты просто перестали летать в Беларусь. Поэтому наша встреча состоялась в Киеве – туда же приехали его бабушки. 

KYKY: Не боялись, что вашего сына могли взять в заложники в Минске?

В.К.: Это маловероятно, но если бы так произошло, я бы сделал все возможное, чтобы исправить ситуацию. Но его бы никто не тронул.

KYKY: Когда вы плакали в последний раз?

В.К.: Когда были протесты, от гордости меня пробивало на слезу. Еще эмоционально цепляют революционные песни, например, «Женщины не гуляют» от PyLai. Ну, и когда ты видишь жестокое бесчеловечное обращение, особенно по отношению к женщинам, подросткам – к тем, кто слабее, кто не может дать отпор.

KYKY: Новая Беларусь – какая она для вас?

В.К.: Это страна, где ценят потенциал людей. Беларусы – невероятные, с огромным желанием делиться, поддерживать, выражать себя. Для меня Беларусь образца августа 2020 года – это та Беларусь, о которой я всегда мечтал, в которую верил. Мы не забитые провинциалы, а люди, которые способны удивлять мир. И я бы хотел, чтобы это впечатление мы принесли в новую Беларусь.

Фото: Павел Кричко

Блиц

KYKY: Какой суперспособностью вы бы хотели обладать?

В.К.: А мне чего-то не хватает? (смеется)

KYKY: Как бы вы хотели умереть?

В.К.: Дома, в Беларуси. И в свое время.

KYKY: Работа или семья?

В.К.: Работа. Я не смогу чувствовать себя счастливым, если у меня не будет дела, которое бы позволяло реализовываться и быть полезным для людей.

KYKY: Какой ваш главный недостаток?

В.К.: Способность рисковать. Но это и недостаток, и достоинство одновременно.

Заметили ошибку в тексте – выделите её и нажмите Ctrl+Enter

«Я абсолютно точно буду политиком». KYKY задал Колесниковой, Тихановской и Цепкало одинаковые вопросы — вот, что они говорят

Герои • Ирина Михно

16 июля 2020-го в беларуской политике случилось историческое событие: штабы не допущенных к выборам Бабарико и Цепкало объявили, что объединяются со штабом Тихановской – и беларусы впервые за много лет почувствовали, что политика может стать темой номер 1 в стране. По случаю годовщины объединения KYKY решил задать одинаковые вопросы Колесникой, Тихановской и Цепкало. Но так как Вероника отказалась, публикуем ответы Светланы и Марии.