Проекты по «раскрепощению» бизнеса в Беларуси: чего ждать от государства, и на какие реформы оно сейчас способно?
Давайте начнем с того, что мы долгое время жили, да и отчасти продолжаем жить в «государстве-рантье». Термин этот принадлежит Хуссейну Махдави. В теории это ситуация, когда значительный доход государство получает извне, и у него снижается зависимость от налоговых поступлений от собственного частного сектора. Такое государство «стрижет купоны» и щедро тратит ренту на крупные инфраструктурные объекты, раздувает расходную часть бюджета, и покупает лояльность общественных групп через различного вида субсидии.
На практике, для Беларуси внешняя рента служила анестезией. Эта анестезия позволила отложить болезненный вопрос о полномасштабных структурных реформах в долгий ящик еще с середины 90-х. В цифрах: в 2006 году доля нефтегазовой ренты из России составила рекордные 24,5% от ВВП, в 2012 чуть более 20%, а в 2016 году – только 4.6%. Падение более чем в пять раз.
Естественно, когда доза анестетика снижается, обостряются все симптомы болезни, и возникает четыре вопроса. Политический вопрос: а как бы это сократить затраты таким образом, чтобы те, по кому это ударит, поняли и простили? Силовой вопрос: как сделать так, чтобы те, кто не понял и не простил не мобилизовались? Прагматичный вопрос: а где же перехватить недостающее, чтобы справиться с «кассовым разрывом»? Ну и четвёртый, рациональный и самый сложный вопрос: а что нужно поменять в правилах игры, чтобы болезнь отступила, но можно было обойтись без ампутации и наркоза?
И все эти вопросы государство пытается решать одновременно: одно ведомство работает над привлечением инвесторов, второе над улучшением правил игры для бизнеса, третье – поигрывает мускулами, а четвертое – ищет новые рынки. А одновременно эти вопросы не решаются: что-то все равно нужно делать приоритетом.
В Беларуси уникальная ситуация. Шаблоны, которые сработали у соседей, были актуальны четверть века назад. Стране в идеале нужно «догоняющее развитие»: отстав на круг, нужно как-то исхитриться и возглавить забег.
Дальше могла бы начаться длинная лекция на тему синхронизации реформ, модернизации системы принятия решения, выбора образа будущего, но она не начнется.
Так реформы все же будут?
Мне кажется, вы демонизируете само слово «реформы». Я вообще думаю, что в Беларуси слово «реформы» являются, скорее, препятствием для реформ. Понимаете, одни убеждены в том, что «реформы» – это когда молодые демократы-камикадзе в правительстве состоят на зарплате у коварных олигархов и пилят общественное благо в пользу этих самых олигархов. Или же там заняты подрывной деятельностью по велению вашингтонского обкома.
Другие искренне убеждены в том, что «реформы» – это когда молодые демократы, но уже честные, самоотверженно собирают на себе все проклятья простого народа и жертвуют политической карьерой, но таки ведут общество в рай демократии и капитализма через «долину слез». В ЕС, например.
Так вот, я убежден: в этом вот самом значении в Беларуси не будет реформ. Это будет называться по-другому. А вот если отбросить весь пафос этого слова и понимать под реформами «изменения правил игры», например, в экономике, то все это происходило, происходит и будет происходить. Институты медленно, но меняются, а государство постепенно становится более и более рациональным.
За что сажают всех бизнесменов? Почему их всех стригут, как шерсть с овцы?
Причины разные. Иногда государство путем арестов «перезаключает» контракт со своим национальным бизнесом. Так корейский лидер Генерал Пак в 1960-х начал возрождение Кореи, посадив десяток крупнейших предпринимателей под декрет «О нелегальных накоплениях» и выпускал их потом в обмен на компенсацию нелегально накопленного и на дальнейшую лояльность и желание совместно с государством возрождать экономику.
Иногда посадка бизнесменов нужна для консолидации власти. У Путина во время второго срока возникла необходимость после проведенной либерализации (это когда рынок освобождается от влияния государства) освобождать уже само государство от влияния самых сильных рыночных игроков. Так началась борьба с «семибанкирщиной», и отсюда знаменитый тезис Путина о равноудаленности бизнеса от Кремля в начале 2000-х. Там, правда, закончилось все далеко не так удачно, как в Корее.
Касательно Беларуси. Я начал с того, что когда у государства случается кассовый разрыв, одной из задач становится поиск новых источников доходов. И возникает искушение вспомнить обо всех тех, возможно «кое-где у нас порой». Тем более, что перед некоторыми ведомствами, видимо, ставятся конкретные KPI. И вот эти ведомства под микроскопом, через лупу или иногда даже в бинокль начинают пристально разглядывать тех, у кого очень много денег. Если же при этом обнаруживаются факты, которые могут быть трактованы как нарушение неформальных правил игры и противоречащие государственному пониманию того, что справедливо, а что нет, то происходит то, что происходит.
Эти «красные линии справедливости» могут быть разными: инвестировал вне страны, вывел деньги за границу, нарушил неформальные обязательства, просто разочаровал, оптимизировал налоги, сработал через оффшор. Да мало ли.
Во всей этой истории возникает большая проблема. Я с нее и начинал. Все ведомства усердно работают над решением своих задач: кто-то развивает диалог с ЕС и США, а кто-то гоняет водометы по Минску, кто-то работает над инвестиционным климатом, а кто-то устраивает конвейер дел о субсидиарной ответственности. Все вроде как стараются. И тут система начинает откровенно давать сбой из-за собственной же многовекторности. Никто не пытается на цифрах просчитать эффекты от действий. Сколько, например, Беларусь получит денег в виде штрафов и компенсации ущерба от бизнесмена Х, а сколько потеряет при этом от того, что у потенциальных инвесторов, которые внимательно смотрят на кейс бизнесмена Х снизится аппетит к риску в Беларуси? Это я к тому, что пока нет долгосрочной стратегии, разнообразные ведомства будут друг другу мешать.
Какая эволюция отношения к бизнесу была в Беларуси? Как оно развивалось в государстве?
Начну с того, что в Беларуси государство как монополия на законотворчество, правоприменение, сбор налогов и насилие, в общем-то, было воссоздано в самом начале 90-х. В отличие от соседей, например, России и Украины, где оно появилось многим позже. Там эти функции какое-то время принадлежали различным соревнующимся группам: олигархам, мафии, региональным элитам – кому угодно, но не только государству. Крупные игроки там капитализировались на масштабе, плохих институтах и близости к власти, и политика оставалась самым выгодным бизнесом. Мафия создала альтернативную и гораздо более эффективную судебную систему: решение хозяйственного спора через братков было и дешевле, и быстрее. Вадим Волков называл это «силовым предпринимательством».
Лукашенко, придя в власти, во многом начал с того, чтобы вернуть государству его искомые функции. Здесь не было, в отличие от России, сильной экономической школы, здесь не было эффективных лоббистов-либералов, а те, кто был, проиграли в результате референдума 1996. И бизнес тут поначалу казался чем-то инородным, потенциально опасным, и с ним всячески боролись. Во многом бизнес тут состоялся не благодаря, а вопреки. Отношение государства к бизнесу помешало молодым, резким и наглым увязнуть в том, что Павел Данейко (гендиректор бизнес-школы ИПМ – Прим. KYKY) как-то назвал «проклятьем приватизации».
Им попросту не дали пилить сложные и неспасаемые активы. Многим из них пришлось уйти в те сектора экономики, которые не зависели от государства напрямую, и создать свои успешные бизнесы, в том числе, экспортноориентированные. Это сделало их конкурентноспособными.
А что касается изменения отношения – всё начиналось с отторжения, и бизнес долгое время оставался чужеродным элементом, которого не было в привычном социализме. Потом пришло понимание, что это все же не чужеродный элемент, а вполне себе полезная дойная корова, с которой нужно аккуратно. Своеобразное принуждение к любви. Очень многое было сделано для улучшения делового климата: в 2006 году мы были на 126 месте в мире в отчете Всемирного Банка Doing Business Report, а сейчас мы 37-е. Да и по ряду параметров и для определенных секторов в Беларуси государство создало исключительно хорошие условия. И корову приняли умом, но, увы, так и не полюбили всем сердцем.
Насколько влияют общественные обсуждения на решения властей? Прислушивается ли кто-нибудь к мнению бизнеса?
Тут нужно разделять общественные обсуждения, слушания и консультации с экспертным сообществом. Все по-разному. Пожалуй, консультации с экспертами в рамках общественно-консультативных советов (ОКС) наиболее эффективны, так как в этом случае государство получает обратную связь от профессионалов. В целом я вижу тут положительный тренд, количество и тематика обсуждаемых вопросов расширяются, хотя, безусловно, есть обсуждения формальные, проводящиеся с одной целью: поставить галочку о том, что они были проведены.
Кстати, немного не на тему общественных слушаний и консультаций, но о влиянии общественности на решения властей: недавно был интересный кейс с защитниками Куропат. Есть инвестор, который получил на аукционе земельный участок под обязательство застройки. Есть инициативная группа, которая мобилизовалась и заставила частного инвестора эту стройку остановить. Есть итог: инициативная группа добилась своих целей, при этом Мингорисполком не снял с инвестора обязательств реализовать проект, и инвестор остался один на один со всеми наступившими рисками. И строить нельзя, и не строить тоже вроде как тоже нельзя, по крайней мере, без потерь. Да, звучит аргумент: мол, никто застройщика не заставлял этот аукцион выигрывать и застраивать заведомо конфликтную площадку – так чего его жалеть. Но это как раз тот случай, когда общественное мнение повлияло на решение и властей, и бизнеса, и сам эффект коллективного гражданского действия оказался довольно своеобразным.
И я пока так и не увидел да и вряд ли увижу альтернативный аргумент – Куропаты-то от инвестора спасли, но вот теперь вроде как нужно спасать инвестора от требований государства.
Если бы завтра все наше правительство отправилось в экспедицию на Марс, и вам бы поручили реформировать беларускую экономику, давайте глобально пофантазируем: какой был бы план?
Виктория, на такие вопросы нельзя отвечать всерьез и кратко. Хотелось бы понимать, а почему правительство в полном составе улетело, что оно полетело искать на Марс, или от кого или чего оно скрывается. Главное, в этой задаче не очень ясно: а где, собственно, президент?
Лекция Алексея Пикулика «Политэкономия рентных режимов» начнется сегодня, 19 апреля, в 20:00. Подробности здесь.
