Александр Кнырович приводит несколько примеров того, как разные страны в Европе по-разному называют друг друга, и никто против этого не возражает. Со всем уважением к автору: могу заметить, что рассмотрел он вопрос с точки зрения лингвистики. И, как профессиональный лингвист, хочу сделать несколько замечаний.
Горючая смесь транслитерации и фонетической транскрипции
При передаче иностранных имен собственных в том или ином языке, существуют два способа: транслитерация и фонетическая транскрипция. Первое – передача названия по буквам, знак в знак. Вторая – передача звучания. Самые простые примеры: Paris и Peugeot во французском, Madrid в испанском, London в английском. Если следовать транслитерации, то в русском соответственно должны быть «парис» и «пеугеот», «мадрид» и «лондон». Если следовать фонетической транскрипции, то в русском появляется «пари» и «пёжо», «мазрис» и «ландан». Понятно, что в случае с английской и испанской столицами мы видим чистой воды побуквенную передачу названия. В названии автомобильной компании – немного искажённую фонетическую транскрипцию. Но что делать с городом любви? Ведь, по-сути он должен был бы называться либо «пари» либо «парис». Однако по-русски город называется Париж. Откуда «ж»? В английском, например, он так и звучит – «Пэрис».
Ещё интереснее факт передачи имён и фамилий. Откройте свои паспорта на той странице, где они написаны на латинице. Можете прочитать? Моя простая, казалось бы, фамилия, знаете, как написана? Не упадите со стула: Hryhoryeu. Нормально, да? А это фонетическая транскрипция с белорусского звучания, где переданы все фрикативные «г» и «у краткое» на конце. Тем, кто разрабатывал правила передачи имён собственных для белорусских паспортов, было, похоже, лень понять, что в половине европейских языков прочесть это просто невозможно. Многие из вас недоумевали, на каком языке написаны наши указатели в метро. Ответ прост – там использована та же самая фонетическая транскрипция с белорусского. Отягощенная дополнительными профессиональными знаками, которые могут распознать разве что дипломированные лингвисты. Меня, например, эти надписи нисколько не удивляют.
Но меня страшно злит, когда в Европе вместо своей фамилии я слышу невнятный хрип попавшего в засаду подобного перевода человека. Как злит и тот факт, что «дорогие россияне» по-прежнему называют мою страну «Белоруссия».
И если в первом случае смотрящий в мой паспорт человек совершенно не виноват, то во втором я сделаю замечание. Дело, действительно, не в названии. Дело в отношении, а название – всего лишь повод. Одна моя знакомая развелась с мужем. Когда я спросил, почему, она, задумавшись на секунду, сказала: «Он заваривал слишком крепкий чай». Хорошая причина, не правда ли? Но мы-то понимаем, что чай стал последней каплей, «лакмусовой бумажкой» этих отношений. Нежелание русских называть нашу страну так, как называем её мы – из того же разряда.
Почему тогда немцы не судятся с французами за Allemagne
Итальянцы не возмущаются, что поляки называют их странным словом Włochy. И немцы не судятся с французами по той простой причине, что в их реальности за этим скрывается всего лишь лингвистический аспект. Белорусов задевает другое. За нежеланием называть Беларусь «Беларусью» скрывается нежелание россиян видеть в нас отдельную, свободную, независимую нацию и страну. Попробуйте назвать шотландца англичанином. Хотя все признаки, если следовать логике нашего «старшего брата» дают на это полное право: границы как таковой нет, говорят на одном языке. Ну, со своим акцентом, так что? Ну, ходят мужики в юбках – ничего. Но страна-то одна, язык-то один. Так вот, попробуйте, а я посмотрю и послушаю, какую реакцию вы получите в ответ. Рискните сделать это в Уэльсе, где говорят прямо: «Мы хотим, чтобы англичане понимали – мы нация, отдельная от них, хотя и живём на одной территории».
Александр предлагает представить немца, который устроил трепку латышам за называние Германии словом Vācija. А давайте представим другое. Давайте представим баска, которому предлагают умереть за Испанию. Или ирландца, которому сообщили, что он должен грудью стать на защиту Англии. Мы же слышим это едва ли не каждый день с экранов телевизоров. Вот и весь ответ.
Слово «Белоруссия» звучит унизительно
Проблема в том, что все европейские названия сложились в ходе исторического развития. За ними нет унижения, пренебрежения национальной составляющей. Тогда как в нашем случае – есть. Мы были Белоруссией в составе Российской империи и СССР. Теперь мы – независимая нация, так будьте любезны называть нас так, как мы себя называем. Или зовите нас «Бульбаленд», если угодно, но тогда перестаньте считать нашу страну жалким придатком «великой и могучей», научитесь уважать и не считать себя «старшим братом», который имеет право учить и указывать, что нам и как делать. И то, что этот вопрос постоянно возникает, свидетельствует совершенно об обратном: мы состоялись как нация и страна, по крайней мере, в части своего имени. И никакого одобрения со стороны нам не нужно.
Страны Белоруссия уже нет. Ни по-русски, ни по-белорусски. Есть официальное название страны, которое надо использовать. И есть масса тому примеров. Остров Цейлон называется теперь Шри-Ланка. Название появилось, когда страна страна независимой от Португалии. Ключевое слово – независимой. Была страна, которая называлась Берег слоновой кости. Теперь используется Кот-Д'Ивуар. В октябре 1985 года съезд правящей Демократической партии постановил, что слово «Кот-Д'Ивуар» является географическим названием, и его не нужно переводить с французского. Заметьте: съезд партии страны.
И даже русские приняли слово Кот-Д'Ивуар и согласились. По вашему выходит, что мы хуже африканской страны?
Не исключаю, что португальцы и теперь говорят «Цейлон». Но очень сомневаюсь, что они лезут в чужой монастырь со своим укладом и диктуют жителям, как их себя называть.
