Это был абсолютный фейк. Во-первых, я бы не стал снова делать акцию на Красной площади. Она уже была использована во время «Фиксации» (акция, во время которой Павленский разделся и прибил собственную мошонку к брусчатке — прим. ред.), и занимать эту площадь как свою персональную трибуну я не хочу. Меня даже в Москве не было в этот день. Во-вторых, суицид как жест предполагает некую линейность, когда ряд акций, основанных на деструктивных действиях по отношению к собственному телу, идет по нарастающей и заканчивается самоубийством. В таком случае, все эти действия можно предугадать и, по большому счету, все акции превращаются в один замедленный суицид. Мне это неинтересно.

Фото: Глеб Ханский

Тем не менее, это стало высказыванием, которое отражает сегодняшнюю информационную ситуацию — когда мы обсуждаем события, не имеющие под собой никакого реального основания. Это можно отнести даже к ситуации на востоке Украины: люди едут туда, теряют руки-ноги, гибнут, не имея действительного основания для этого. Людьми попросту манипулируют. В России, кстати, на этом очень многое держится: фейковые партии, фейковые новости, подающиеся на очень серьезном уровне — на уровне федеральных телеканалов. И с помощью этого и формируется окружающая действительность, когда человек верит в то, что он слышит или видит, и начинает себя вести в соответствии с этой информацией.

Зачем я это делаю

Акция 'Фиксация', фото: Максим Змеев, reuters

На самом деле, я не ставлю перед собой цель причинить себе увечья или шокировать публику тем, как я обращаюсь со своим телом. Моя цель — заставить власть действовать в целях политического искусства, заставить их это искусство продуцировать. Сама акция — только один из этапов, который находится на поверхности. То, что происходит потом, например, возбуждение уголовных дел, тоже является частью художественного процесса. Просто это другой этап, в котором утверждаются уже границы и формы политического искусства. Есть такая общепринятая формула «заботы о безопасности». Под маркой заботы о безопасности своих граждан государство часто делает совсем противоположное. И вот, одна из моих задач — поколебать эту декорацию руками самой власти. Именно реакция власти начинает создавать нарратив. Моя задача — сформировать некое высказывание, продумать техническую сторону и создать прецедент, ситуацию. Я в этой ситуации ничего не делаю. Все делают представители власти: полицейские, которые меня забирают, медики, которые осматривают, и так далее. Моя задача — заставить как можно большее количество инструментов власти участвовать в этом.

Можно сказать, что я делаю искусство руками власти

Фото: Глеб Ханский

Власть всегда заинтересована в том, чтобы сузить область дозволенного. С помощью определенных инструментов, таких как СМИ, образовательная система, правоохранительная система, она аппелирует к страху. А это очень мощный инструмент управления людьми. Человек рождается субъектом и впоследствии всю жизнь борется за право им оставаться, тогда как государству он нужен как объект. Общество нужно государству как биологический материал для построения этого самого государства. И задача государства — превратить человека в послушную, исполняющую свои обязанности частичку себя, в чистую функцию. Задача человека — сопротивляться этому. А задача искусства — помогать ему в борьбе. Причем, любое государство использует человека. Даже если бы режим в России изменился, я продолжил бы делать акции. Критическое отношение к власти я бы сохранил. Без этого вообще невозможно существовать.

Я живу достаточно скромно. Деньги зарабатываю лекциями. Зарабатывать с помощью своих акций я никогда не буду. Это очень важный и принципиальный момент: я не стал бы делать акцию на какой-то грант. Никогда.

Свое тело я использую в акциях по определенным причинам. Одно дело — сказать о чем-то, совсем другое — показать ситуацию. Я оперирую понятиями социального тела и тела индивидуального. Социальное тело — это общество. Заметьте, кстати, что многие его части носят биологические названия: органы охраны правопорядка, например, а потому в социальном теле происходят схожие процессы. Например, рефлексы. Почему в Украине смогли осуществить переворот, а в России — нет? Это разница в рефлексе общества на действия власти. Поэтому я использую наиболее доступное средство — собственное индивидуальное тело — чтобы немного повлиять на тело социальное. Гвоздь и мошонка — в некотором смысле тоже оружие, с помощью которого можно бороться.

Совершая действия с телом, я показываю отношения власти и общества. Власть — это аппарат насилия. Почему бы не показать эту ситуацию, сделав ее буквальной? С людьми изо дня в день происходят события, которых они не замечают. Например, акция «Туша», в которой я использовал тело внутри мотка колючей проволоки: власть точно так же обматывает человека бесконечными законами, чтобы контролировать каждое его движение. Когда я зашил себе рот, это была утрированно идеальная ситуация для власти: человек вообще не может высказаться. Что касается «Фиксации», то люди находятся в таком же положении на своих рабочих местах у мониторов, дома, у экранов телевизоров. Причем, фиксируют-то они себя добровольно. Власть заинтересована в этой фиксации, но фиксирует себя человек сам.

Я не боюсь ни тюрьмы, ни психиатрической лечебницы

Фото: Сергей Ермохин, Лента.ру

Допускаю, что такое может случиться. Я не могу заранее сказать, как я себя поведу в такой ситуации и что буду делать. Например, когда возбуждали дело после одной из акций, следователь, который меня допрашивал, по большому счету не получил от меня показаний, но начал говорить об искусстве. Я получил и записал огромный материал о человеке, который находится на противоположной стороне. Он хотел, чтобы я был его объектом, а получилось, что он, сам того не зная, создал интереснейший текст.

Сейчас в России идет реставрация Советской империи в декорациях клерикализма. Общество расщеплено. Люди расколоты на уровне мышления — это довольно шизофреническая ситуация. Все куда-то движется, погружается, но каким будет дно, и когда мы его достигнем, я не знаю.