Анархо-предыстория:

Косинеров был одним из фигурантов резонансного «дела граффитистов». Он и еще два человека были задержаны в августе 2015 года по подозрению в нанесении граффити «Беларусь мае быць беларускай» и «Рэвалюцыя сьвядомасьці, яна ўжо ідзе…», а также порче краской социальной рекламы на двух билбордах с изображением сотрудников милиции в Минске. Около месяца все трое находились под арестом, затем их освободили под подписку о невыезде. 29 января 2016 года по решению суда Косинеров был оштрафован на 30 базовых (на тот момент неденоминированных 6,3 миллиона рублей) по ст. 341 УК (осквернение сооружений и порча имущества).

Позже активист подвергся уголовному преследованию за перформанс в центре Минска 12 марта 2017 года. В знак протеста «против милицейского беспредела» он накинул петлю на недавно установленную скульптуру царского городового и два раза похлопал его по лицу. Более месяца Косинеров находился под стражей, однако за неделю до суда был освобожден под подписку о невыезде. Но потом его все равно оштрафовали.

В 2019-м семью Косинеровых снова оштрафовали за «распространение экстремистских материалов». Вячеславу присудили штраф в 50 базовых величин (1275 рублей), а его жене Марине – 40 базовых (1020 рублей). Всё это – за шапку с надписью «классовая война», причем уже во второй раз. 

Мы уверены, что перечислили далеко не все моменты давления на эту пару, но суть точно ясна. Сейчас уже 2021-й – и в Беларуси к любому нелояльному к власти человеку относятся, как к анархистам. Но давайте разбираться, откуда это началось.

Чего хочет анархист?

KYKY: Анархисты часто ассоциируются с беспредельщиками и террористами. Что вы думаете на этот счет? 

Марина Косинерова (М.): Анархизм – это философия, которая ставит во главе свободу человека. И мы верим, что сообщества людей могут сами устанавливать правила и следовать им.

Вячеслав Косинеров (В.): Нас часто считают террористами из-за непримиримости к любой государственной системе. Мы выступаем за развитие общества вне системного угнетения, вертикали власти и придерживаемся радикальных взглядов в решении некоторых вопросов, например, освобождения животных, экоактивизма. И это многим не нравится. Но существует много направлений анархизма: анархо-феминизм, анархо-коммунизм, экоанархизм, анархо-индивидуализм, анархо-примитивизм и другие. 

KYKY: К какому течению вы себя относите? И какое движение наиболее популярно сегодня в Беларуси?

В.: Наиболее популярным считается анархо-коммунизм, основной посыл которого – свобода, равенство, братство. Отрицание расизма, нацизма, гомофобии и любой другой дискриминации. Мы же придерживаемся анархо-индивидуалистического подхода. Наша борьба против системы направлена на реализацию личной свободы. И на пути к этому есть ограничения: от репрессивной законодательной базы до этических и моральных норм. Главная цель – освобождение личности.

KYKY: Нескромный вопрос – за какие средства вы живете?

М.: Я работала инженером в ЖКХ Первомайского района Минска. Раньше – подрабатывала официанткой, а Вячка – кладовщиком, а до этого – тренером по тайскому боксу и научным сотрудником в музее.

В.: На складе я проработал около пяти месяцев. Один звонок «сверху» – и ты там больше не работаешь. Мне сложно с моим бэкграундом. В лучшем случае я могу продержаться на работе несколько месяцев.

М.: У меня такая же история. Из ЖКХ меня уволили по звонку «сверху» с формулировкой «анархистка». Директора потом тоже уволили. Сейчас нашла подработку в интернете. Так что мы не безработные, вопреки асоциальному образу, который рисуют силовики. Также мы выступаем за разумное потребление. Мы – этические веганы, одежду покупаем в секондах, квартира в Минске у нас была своя, передвигались по городу на велосипедах.

KYKY: Вячеслав, вы – профессиональный тренер?

В.: Да, и эта отдельная история. Если раньше спорт был более независимым, то сегодня боевые виды искусств взяло под плотный контроль МВД. Это произошло после того, как Федерацию тайского бокса возглавил министр внутренних дел. И крупные соревнования сначала стали проходить в милицейских частях, а потом на базе военной части 3214. Там же устраивают так называемый смотр спортсменов, чтобы отбирать людей для службы в силовых структурах.

Соревнования превратились в канал поставки новых кадров. Как в 90-е, когда в спортзалах так же отбирали бойцов в бригады.

Только бандитизм сегодня стал узаконенным и структурированным. Я это понял в 2015 году, когда мне сломали челюсть и завели первое уголовное дело. В группе задержания был человек, с которым мы пересекались на соревнованиях.

KYKY: Как вы оказались в Варшаве? Предшествовала ли этому какая-то история в Минске?

В.: Мы постоянно попадаем в какие-то истории последние лет десять, а перед выборами слежку усилили, звонки из ГУБОПиКа стали регулярными. Было постоянное психологическое давление. И к тому времени уже посадили Тихановского и Статкевича. Уже в июне мы понимали, что нас хотят изолировать перед выборами заранее и надолго.

KYKY: Когда вы уехали из Беларуси?

В.: Мы хотели уезжать в августе, но я уехал раньше – еще в июне. И если до августа думал, что светит уголовная статья, потом осознал, что вполне мог оказаться в числе пропавших без вести или повешенных. Даже я недооценил той жести, которая началась.

М.: Я решила остаться в Беларуси до августа из-за работы. На 7-е число у меня был билет в Украину, а милиция постучала к нам в двери 6 августа.

В.: Марина успела уехать раньше – я на этом настоял, когда узнал, что в Минске началась жесть перед выборами. Стали закрывать даже девчонок, которые занимались правозащитной деятельностью, поддержкой политзаключенных.

KYKY: Получается, вы поехали в Украину, а потом в Польшу по гуманитарной визе?

М.: Да, мы приехали во Львов, а потом нас пригласили в фонд «Погоня» в качестве волонтеров помогать репрессированным беларусам в Польше. Сегодня мы продолжаем заниматься активистской деятельностью: инициируем лекции, презентации на тему гражданской активности и политических репрессий, экологии, продолжаем инициативу по поддержке политзаключенных в Беларуси. 

За что государство не любит анархистов?

KYKY: Давайте уточним: чем конкретно вы занимались в Минске? Это плакаты, агитация – что вообще делают анархисты?

В.: Мы занимались поддержкой политзаключенных, создавали вокруг этих дел общественный резонанс. Проводили образовательные курсы и мероприятия и реализовывали ряд инициатив, о которых нельзя говорить открыто – они подпадают под статьи УК РБ. Но что обычно делают анархисты? Например, Никита Емельянов и Иван Комар атаковали краской здание Мингорсуда и бросили коктейль Молотова в дверь СИЗО на Володарского в знак солидарности с политзаключенными. Во время протестов некоторые анархисты вблизи РУВД и УВД шиповали дороги, чтобы до протестующих не доехало хотя бы несколько автозаков, уничтожали камеры наружного видеонаблюдения, агитировали на улицах, участвовали в маршах и регулярно атаковали административные здания.

М.: Думаю, в Беларуси на нас уже не одно уголовное дело – они просто ждут своего часа, идет сбор доказательной базы.

 KYKY: Вячеслав, в Беларуси на вас было заведено два уголовных дела…

В.: У меня большая практика общения с правоохранителями – часто задерживали. Например, в 2017 году задержали за перформанс со статуей городового. Приехал ОМОН, меня заковали в наручники и начальник отряда сказал: «Вот бы сейчас эту веревку завязать тебе на ногу и потаскать вслед за машиной по городу, а потом на этой же веревке повесить в Куропатах».

В 2020 году мы узнали о странных случаях повешения в парках. Поэтому насилие в Беларуси в отношении инакомыслящих было всегда. И даже если у нас будет демократическое государство, люди с дубинками никуда не исчезнут – они основа любой государственной системы.

KYKY: Первое дело на вас было заведено в 2015 году. Скажите, уровень насилия тогда и сейчас сопоставимы?

В.: В 2015-м мне сломали челюсть при задержании – лежал в больнице под конвоем. В 2017 году, когда меня задерживали во время концерта, я не оказывал сопротивления, но меня повалили на пол, берцем прижали голову и несколько минут избивали. Потом пришел главный и дал команду «стоп», но уровень насилия был такой, что я понимал: в случае сопротивления могли и убить. И если бы это произошло, написали бы, что я сам виноват в своей смерти. И никаких уголовных дел. Так происходит и сегодня. Мы видим, что уголовные дела заводят на пострадавших, а не на преступников в погонах. В 2017-м в камере меня прессовали, отбирали матрас, но это полная ерунда по сравнению с тем, что происходит в 2020-м. Насилие из системного превратилось в бессистемное. Власть хорошо показала свою суть, с которой до этого сталкивались лишь политические диссиденты. 

KYKY: Что это был за концерт, во время которого вас задержали?

М.: Это был концерт Minsk Edge Day, посвященный международному дню Straight Edge. Это музыкальная субкультура, которая противопоставляет себя потреблению наркотиков. И СОБР сорвал этот концерт из-за анонимного звонка якобы за распространение наркотиков. Это регулярная практика. Когда наши товарищи собираются на даче за городом, туда приезжают силовики. Ребят избивают, пытают электрошокером и макают головой в унитаз. Таким образом в нашей стране борются с собраниям неформальной молодежи.

KYKY: Правоохранители явно знают каждого поименно и следят за вашими перемещениями.

М.: В ГУБОПиКе есть целый отдел, который занимается общественными активистами, в том числе анархистами. И на каждого давно заведена папка, ведется прослушка. Записи наших разговоров часто выкладывают в телеграм-каналы – не стесняются.

В.: Мы сильно раздражаем силовиков, так как не вписываемся в их картину мира. Для них мы – наркоманы, алкоголики и деградирующие личности.

Но когда сержант составляет протокол и узнаёт, что у меня высшее образование и есть воинское звание – причем выше, чем у него – происходит разрыв шаблона.

Он не понимает, как человек в пирсинге и с татуировками на лице может быть нормальным. Их это ужасно злит.

Политзаключённый или военопленный?

KYKY: Вячеслав, вы служили в армии? Почему вас так кардинально развернуло в убеждениях? 

В.: Я закончил военную кафедру и после окончания университета хотел пойти работать в милицию. Думал, буду стоять на страже правды и справедливости. Но изучив систему изнутри, понял, как жестоко ошибался. Понятия свободы и ценности человеческой жизни не просто далеки – чужды этим людям. Они воспринимают только силу – для них это главный авторитет и мерило. И я знаю, что они ищут повод перейти на сторону протестующих, но сделают это только в случае, когда пойдет разговор с позиции силы, когда люди начнут давать силовой отпор. Но ошибка интеллигентных людей в том, что они думают: все такие же, как и мы. Но это не так – к совести силовиков взывать бесполезно.

KYKY: Но если люди пойдут силой, против них могут использовать боевое оружие. Будут тысячи пострадавших и сотни погибших.

М.: А сколько уже было покалечено, сколько находятся в тюрьмах? До недавнего времени за политзаключенных никто не вступался. Люди сидели годами в нечеловеческих условиях и подрывали свое здоровье. Например, антифашиста Илью Воловика фактически каждый день пытали и избивали на «Володарке». И кто сказал, что количество погибших в случае мирных протестов не вырастет до сотни? Ведь непонятно, сколько времени протесты еще будут продолжаться.

В.: Мы можем по-разному оценивать масштабы и последствия выбора беларусов. Но ответственность за то, что было выращено поколение людей, готовых убивать за пайку, в том числе, лежит на беларусах. Пассивность общества породила это системное ужасающее насилие. Многие сегодня удивляются, почему это стало возможным? Но раскройте глаза – так было всегда. Резинку оттягивали много лет, и сегодня она просто больно ударила. Последние 20 лет людей сажали, пытали в тюрьмах, некоторые – пропадали без вести.

Лукашенко начал убивать еще в 90-х – он открыто признавался во внесудебных расправах. Люди с автоматами по его распоряжению вывозили неугодных в лес. И точные цифры мы никогда не узнаем: десятки это были или сотни людей. И каждый день существования режима закрепляет и делает законным такие меры расправы, особенно после того, что произошло в августе. И если сравнивать последствия единичного прямого противостояния и мирного протеста – не знаю, где будет больше жертв и последствий. Это можно будет исследовать только через время. Но в этом вопросе не нужно ориентироваться на эмоции и личное восприятие, что ужас-ужас и кого-то убили. Если бы моя смерть что-то изменила в Беларуси, я бы однозначно уже был в стране. 

KYKY: В одном из интервью вы сказали: «Рано или поздно, если ты анархист, тебе придет п***ец и нужно быть к этому готовым». Что вы подразумевали под этой фразой?

В.: П***ец – это то, что уже с нами произошло. И я прекрасно понимал, что в какой-то момент должен буду сесть на самолет и уехать, либо меня убьют. Но если я увижу, что цена свободы – моя жизнь, то пойду на это.

KYKY: Пока это непомерная цена?

В.: Нет, сейчас она просто бессмысленна. Это как выстрел в пустоту. После революционных потрясений в обществе наступает реакция, которая часто отнимает даже те свободы, которые были до этого. И, к сожалению, люди эту реакцию приняли – третьей волны не случилось. И моя свобода или жизнь сегодня будут бессмысленными жертвами. На алтаре уже и без того много крови. Я один не изменю порядок вещей – нужна реакция общества. А пока я могу быть полезен тем, кто пытается бежать из концлагеря под названием Беларусь.

Но если я увижу, что люди готовы не просто стоять в цепях солидарности, а начнутся какие-то конкретные действия, сразу же вернусь. Как это сделал Игорь Олиневич. Он ведь тоже до недавнего времени жил в Польше, но поверил в беларусов и вернулся в страну. Не знаю, будет ли он официально признан политзаключенным, но для меня он – не просто политзаключенный, а военнопленный. Власть Лукашенко – это хунта, которая оккупировала территорию и держит население в страхе. И с этим нужно бороться всеми возможными способами.

KYKY: Как думаете, какая судьба ждет Лукашенко? Тюрьма, бегство, расправа?

В.: Думаю, это будет зависеть от нашего восточного соседа, а не от беларусов, к сожалению. Вполне допускаю, что Лукашенко может бежать в Россию. Но нужно думать не об этом, а как потом выкорчевать систему, которую Лукашенко выстраивал четверть века. Система сегодня полностью прогнила. И если после Лукашенко оставить без реструктуризации хотя бы один силовой блок, все вернется на круги своя. И в Беларусь будет еще один диктатор.

Когда меня задерживали в 2015-м, силовики уже тогда угорали с Лукашенко. Для них он – мем. При мне в кабинет заходил офицер ГУБОПиКа и показывал ролик своему сослуживцу со словами: «Ты только глянь, что говорит». И оба заржали. Для них он – образ системы, которая кормит. И труднее будет провести делукашизацию в головах беларусов, чем просто свергнуть Лукашенко. 

KYKY: Недавно Лукашенко заявил, что Автухович занимался транспортировкой оружия и готовил серию терактов в Беларуси. Как думаете, насколько это может быть правдой?

В.: На месте СМИ я бы перестал цитировать любые высказывания Лукашенко – это больной человек. Лучше акцентировать внимание на том, как Автуховичу можно помочь. Я считаю Автуховича и Олиневича недооцененными героями, которые пытались сломать монополию на насилие со стороны государства. И пока люди продолжают ходить на работу и платить налоги – они дают согласие на действия режима. К сожалению, таких жертв будет все больше.

М.: Вместе с Олиневичем был и Сергей Романов, который сейчас находится в СИЗО КГБ. В 2020-м у него только закончился превентивный надзор, а до этого он пять лет отсидел якобы за попытку организации теракта. В 2014-м даже сюжет по БТ показали, будто его взяли с тротилом. Я советовала Сергею уезжать, но он решил продолжить борьбу и в 2020-м. Ему светит огромный срок – до 20 лет. И в это же время кто-то говорит, что я не пойду на митинг, чтобы не попасть «на сутки» и не испортить себе праздники.

KYKY: Нельзя никого осуждать за выбор. Каждый делает столько, сколько в его силах.

В.: Мы критически относимся к обществу. Мы многое прошли и знаем многих оппозиционеров, в том числе Нину Багинскую. И считаем, что таких людей и героев нужно заслужить. Неучастие – это пассивное принятие. Человек, который видит насилие и проходит мимо, – это соучастник. И наш отъезд из страны – это лишь временное тактическое отступление, а не признание поражения. Мы продолжаем борьбу.

Анархисты и мирный протест

KYKY: В принципе, как вы относитесь к мирным протестам в Беларуси?

В.: Протест должен развиваться симметрично. Если начинается жестокое подавление со стороны власти, люди имеют право себя защищать. Концепция пацифистов, что ответное насилие порождает только большее насилие – не работает. Хотя я выступаю за любые эффективные действия. Если будет работать формат стояния с плакатами и произнесение речей – прекрасно. Но мы увидели, что это не действует. Силовики – это запрограммированные убивать за деньги машины. Я знаю, о чем говорю. Мы же видели, сколько людей выходили летом в знак протеста. И Лукашенко не сказал: «Всем спасибо! Я ухожу». Он решил действовать кровавыми методами.  

М.: Победа мирных протестов – это миф, популярный в Европе. Такие победы всегда были подкреплены деятельностью подпольных группировок, которые занимались силовым сопротивлением. В Беларуси государство имеет монополию на насилие. Силовики могут ударить, изнасиловать или убить любого, и им за это ничего не будет. Но если ударить в ответ или что-то сделать в отношении госсобственности, сразу запишут в террористы. Это неправильно. 

KYKY: Но есть же примеры цветных революций, когда все обходилось бескровно. Например, в той же Грузии люди с цветами в руках отстояли свои права. Почему у нас так не может быть?

В.: Что касается Грузии и цветных революций в других странах – не считаю эти примеры удачными. Евромайдан – революция достоинства – по сути, ничего не дал. Люди лучше после этого жить не стали – требования были удовлетворены лишь частично. И система в целом не изменилась. Сначала гайки немного раскручивают, чтобы потом еще сильнее закрутить, но создать иллюзию свободы. Это хорошо описано у Оруэлла: «Еще вчера говорилось о том, что пайка шоколада с 30 грамм урезается до 20-ти, а сегодня говорят, что эта самая пайка увеличилась до 20-ти грамм и все должны быть счастливы». Поэтому большинство цветных революций – проигрышный вариант. В итоге изменения системы будут лишь косметическими. Поэтому для нас любое государство – концлагерь. Но только если в европейской демократии мы видим полутона, в Беларуси всё очевидно – диктатура в ее классическом проявлении.

Нужно быть реалистами: если нет рычагов давления на власть имущих и мирные протесты не спасают, значит нужно искать другие способы сопротивления. Поведение «власти» в Беларуси – это фашизм и геноцид. Но странно было бы на месте заключенного из Освенцима видеть за колючей проволокой мирные демонстрации и плакаты с надписью: «Фашисты – это зло». Узники об этом и так знают – дальше что? Союзные войска, когда освобождали концлагеря, входили с винтовками, а не плакатами. Потому что фашизм требует соответствующих мер борьбы. Для меня это выглядит будто хирургическое вмешательство: никто этого не хочет, но это необходимость – я говорю, как историк.

KYKY: Допустим, протесты победят, Лукашенко уйдет, будут назначены новые выборы. За кого вы будете голосовать? И будете ли вообще голосовать?

М.: Для нас госинституты – это системное насилие над личностью. Неважно, кто будет у руля. Мы выступаем не против Лукашенко, а боремся с системой.

KYKY: Если против всех, вы должны отдавать себе отчет, что в Беларуси сохранится система государственного устройства в том или ином виде. Как показывает история, не было примеров, когда анархия воцарялась надолго как успешная модель государственной системы.

В.: Сама формулировка – это оксюморон. Анархисты не могут быть у власти. У власти может быть общество, и для этого есть разные модели самоорганизации. Государство – это придумка последних нескольких тысяч лет, но история знает и другие примеры. Мы выступаем за прямую демократию. И с учетом современных технологий в этом нет ничего сложного.

М.: Есть фильм про Мексику «Люди без лиц», где отлично показано, как может существовать общество на основах прямой демократии без государственной модели.

KYKY: Но в этом случае должен быть мегауровень осознанности, ведь свободу действий каждый может трактовать по-своему.

М.: Свобода – это не вседозволенность, а ответственность, а демократия – не игра раз в пять лет, а повседневность.

В.: Власть должна принадлежать всем и каждому. И каждый должен нести ответственность в равной степени, а не просто подчиняться решению другого и жить в системе, навязанной с рождения. И если каждый будет понимать, что от его решений и действий будут зависеть правила устройства общества – это вовлекает в процесс, порождает активное участие. Если придет кандидат, который отменит системные институты насилия, я проголосую.

KYKY: То есть вы выступаете за некий социальный договор, но вряд ли он возможен в Беларуси 21 века. У общества пока нет такой степени осознанности.

В.: Я отдаю себе в этом отчет, но должны быть маячки для движения вперед. Я не питаю иллюзий, что в Беларуси появятся коммуны, но люди в любом случае должны научиться договариваться между собой и осознать, что свобода – это не вседозволенность, а выбор и осознанность действий для реализации своих потребностей.

М.: Мы не утверждаем, что идеология анархизма идеальна – ничего идеального нет. В конце концов анархизм – это про то, что люди сами вольны выбирать, в каком обществе им жить.