Как создавался проект «Наставничество». Рассказывает Артём Головий:

В Беларуси есть дети-сироты: социальные – когда родителей лишают прав, и круглые – без мамы и папы. Большинство сирот – социальные. Государство помещает их в детские дома и школы-интернаты, и они там воспитываются. Самого близкого человека ребенку заменяет система, и растет он в кругу таких же сверстников со страшными судьбами. Мы с 2009 года занимаемся волонтерством. Привозили конфеты, делали праздники, но было ощущение, что ситуация не меняется. Машина уехала, и они снова вернулись туда, где их и по имени-то никто ласково не называет. Поэтому в 2011 году родилась идея, что этим детям нужен человек, значимый взрослый, наставник. Тот, кто не будет мамой, папой или усыновителем, а станет другом. Который сможет помогать ребенку, советовать, вразумлять. Три года мы испытывали эту идею и заметили, что это гораздо эффективнее конфет.

В Москве делали статистику по детдомам: у ребенка каждый год 17 новогодних ёлок. Белорусский же ребенок съедает за новогодние праздники 8 кг конфет. Я как отец никогда не дам своему ребенку съесть столько шоколада. У детей в интернатах после Нового года массово начинается кариес.

Директор центра усыновления очень хорошо сказала: «Вместо шоколада, приведите детям зубного врача – пусть он им зубы полечит».

Мы создавались по аналогии с киевским проектом One Hope. Они когда-то начали благодаря англичанам – те привезли идею в Украину. Мои друзья из Киева пригласили меня в первую Школу наставничества в 2011 году. Я пробыл там пять дней и вернулся с мыслью, что пора и у нас менять представления о помощи детям. Организация One Hope добилась того, что в Киеве почти не осталось детей без наставников. По всей стране у них около 800 наставников, их поддерживает уполномоченный президента Украины по правам ребенка Николай Кулеба. Недавно в их офис приезжала жена президента Марина Порошенко с одобрением. У них есть ресурсы, есть финансирование из Британии, и они могут добиться колоссальных успехов.

Я был в Штатах и общался с людьми из организации Big Brothers Big Sisters. Идея менторства там настолько не нова, что когда я спросил, «как вы себя презентуете», они ответили: «никак, организация успешно работает уже сто лет, и нам все доверяют». Мы черпаем этот международный опыт, потому что для нас это чуть ли не революционная идея. Киевляне два года вели очень серьезную работу по документации, а потом просто подарили ее нам. Точно так же мы дарим свои наработки ребятам из Бреста или Витебска.

«Кто-то скажет: «это не моя проблема» – это твоя проблема, потому что он женится на твоей дочери, устроится к тебе на работу, украдет у тебя»

Мы проводили исследования, чтобы знать, каких детей усыновляют, а каких нет. 4372 ребенка по всей Беларуси – наша целевая группа. Лично я усыновил ребенка, которому было 10 месяцев. В итоге он стал средним, потому что у меня уже есть трое детей, и сейчас жена еще ждет ребенка. Как правило, люди усыновляют маленьких. Чем старше ребенок, тем больше боятся, что у него свое мировоззрение, и ты с ним не справишься. Тем более, если это парень – девочек усыновляют гораздо охотнее. А на отказников (дети, которых усыновляют сразу после отказа матери – прим. ред.) у нас даже очередь стоит, потому что у них не было материнской депривации: человек не лишился тепла мамы, потому что сразу произошла подмена. Депривация сказывается даже на маленьких детях, что уж говорить о подростках.

Люди думают, что чем младше ребенок, тем легче его обучить – это миф. У ребенка, который был в семье, но лишился ее, мышца любви работает, даже если мама и папа были алкоголиками. Когда такие дети попадают в другую семью, они ценят новых родителей. Иногда даже понимают, что к ним относятся лучше, чем раньше. А детям, которые не видели семьи, не понять, кто такие мама и папа. Они воспитывались в системе. Такой ребенок, даже если ему три или четыре года, как Маугли.

Мы работаем с детьми от 11 лет, потому что их почти не усыновляют. По статистике в семьи попадают только 0.7 % детей – меньше одного процента.

Но эти выросшие дети все равно пополнят общество, в котором мы живем. И вопрос в том, кто они в нем будут, если у них нет стимулов и хороших примеров перед глазами. Кто-то скажет: «это не моя проблема» – это твоя проблема, потому что он женится на твоей дочери, устроится к тебе на работу, украдет у тебя. Из детдомов выходит целая армия (в основном, парней), которая никому не нужна.

Наставником может быть любой человек от 18 лет

Мы работаем в двух сферах: со взрослыми, которые хотят стать наставниками, и с детьми, которые хотят иметь наставников. Для взрослых мы делаем презентацию, рассказываем о проекте. Наставником может быть почти любой человек от 18 лет. Конечно, мы хотим, чтобы он был несудимый и здравомыслящий. Он берет справки о том, что у него нет психических отклонений, но это и так понятно. Главное, чтобы у него было желание, а его ложкой в человека не нагрузишь.

Если человек заинтересовался, он заполняет анкету, и с ним разговаривает наш психолог: вскрывает его мотивы, помогает взвесить, на что наставник может пойти, на что – нет. После собеседования с психологом идет обучение (три дня тренингов), чтобы получить сертификат. Параллельно идет работа с детьми. Мы приходим в детдом, говорим с руководством. Оно, конечно, идёт нам навстречу. И тогда мы рассказываем детям, кто такие наставники. Если ребенок хочет участвовать, мы составляем его оценку потребностей. Есть три направления работы: социализация, профориентация и помощь в учебе. Собрав информацию и о детях и о взрослых, мы их состыковываем в пары и сопровождаем их взаимоотношения.

Наставник общается с ребенком как минимум год – это время, за которое можно стать близкими друзьями. Например, Юра Шатунов рос в детском доме, его там заметил продюсер Андрей Разин и забрал на большую сцену. Сейчас у Юры уже есть сын или даже несколько детей, он живет в Германии, а крестным папой его детей стал его продюсер. Так что, взаимоотношения могут продолжаться всю жизнь.

Но тут нужна ювелирная работа координаторов и самого наставника, чтобы не допустить сильной привязанности ребенка.

Взрослых мы предупреждаем, что ребенок отчасти хочет маму и папу, но мы будем делать все возможное, чтобы в воображении ребенка ты стал другом. Многие сталкиваются с трудностями: как организовать первую встречу, как завести диалог, как подружиться – мы как проект максимально будем помогать наставникам. Мы с взрослыми расписываем на год все встречи: чем заниматься, о чем говорить, во что играть.

На тренингах мы проговариваем правила общения с детьми, в том числе и то, чего нельзя делать по отношению к ребенку. Например, нельзя обещать того, чего ты не выполнишь. Для таких детей твое обещание будет священно. Не надо расспрашивать ребенка о его прошлом: когда он почувствует, что вы близки, он раскроется сам. Какими бы ни были его родители, это его родители, наставник не имеет право их судить. Их истории жизни нельзя списывать, их нужно принимать во внимание, но в них не стоит лезть насильно. Если произойдет какой-то перелом, например, переезд в другую страну или беременность взрослого, мы подготавливаем ребенка к безболезненному завершению отношений. Главное – быть по отношению к детям честными. Если ребенок что-то воспринимает в штыки, мы обязаны помочь разобраться в проблеме. Но если есть веские причины закончить взаимоотношения, мы их закончим, дабы не усугублять.

Выводить детей за территорию интернатов мы не имеем права. Есть возможность вывезти группу детей в присутствии работника интерната. Хотелось бы, чтобы такая возможность была, но это тоже риски. Некоторые спрашивают, можно ли привести его домой. Представим, что ребенок разобьет очень дорогую вазу – ты же забудешь про этого ребенка автоматически! Надо быть готовым выйти с ним в общество: вдруг ребенок поведет себя аморально, не будешь ли ты его стесняться? У наших украинских коллег в этом плане все более открыто и либерально – наставник может выйти с ребенком за территорию интерната.

Почему я этим занимаюсь

Сироты – это факт безответственного отношения взрослых. Мы учимся пять лет, чтобы стать программистами или поварами, а как стать отцом или матерью – каждый должен учиться сам. Пять минут прогресса в отношениях – и у тебя появился ребенок. Мы, к сожалению, не Америка, где интернатов нет априори, где общество не отворачивается от сирот. Наша система была создана еще в Советском союзе, тогда проблему сирот скрывали, но сегодня она видна.

Я когда-то примерил рубашку ребенка-сироты. В 13 лет я стал круглым сиротой: отец рано ушел из семьи, мать умерла. Моими опекунами стали бабушка с дедушкой. Они сделали то, чего многие родственники сегодня не делают: не отдали нас с братом в интернат. Но возраст давал о себе знать, нам нужны были молодые мама и папа. И в моей жизни появился такой человек: женщина, с которой мы вместе ходили в церковь. Она сказала: «Вот двери моего дома, и двери моего сердца открыты. Я всегда готова тебе помочь». Она не вливала в меня никаких денежных средств. Мы сейчас думаем, что сиротам нужны деньги – да не деньги им нужны!

У меня появилась возможность понять взаимоотношения мамы и папы с ребенком, когда я смотрел, как она общается с мужем и детьми. И уже тогда, в 14 лет, я понял, что хочу такую же семью. А приняла она меня несмотря на то, что я был «необузданным проблемным подростком», как у нас принято выражаться. Сейчас мне 32 года, я жду пятого ребенка, а ей небезынтересно, что у меня происходит, она шлет мне СМС-ки о том, что радуется или переживает за меня. Это и есть значимый взрослый.