История №1. «Мне не нравятся мужчины. С ними вроде бы хорошо, но потом становится нестерпимо мерзко и противно»

Пока мы общаемся, Лена качает на руках своего маленького сына. У нее еще есть дочка. Ей пять лет и вскоре она пойдет в школу. Лена не хочет отдавать ее в школу и планирует организовать домашнее обучение. Отцы у детей разные. Ни с одним из них отношения построить не удалось. Да и в целом мужчины Лену хоть и привлекают, но близость с ними ее тяготит, как тяготят флешбеки локальной войны относительно молодых, но безнадежно спившихся ветеранов.

Прежде чем перейдем к сути, оговоримся, что в ее истории не все однозначно. Когда она говорит о своей юности, вспоминает постоянное пьянство и подобие промискуитета:

- Спали все друг с другом, могли парнями или девушками поменяться. Могли спать втроем. И да, нам всем в среднем было по 16, – рассказывает Лена.

Футбольный стадион областного города. Парни и девушки в майках «Арии», «Пургена» и «Короля и Шута». Днем тут тренируются футболисты, а вечером на лавочке пьют пиво другие ребята. Понятное дело, что там, где компания крепко села на стакан, вскоре появится первый, присевший на иглу, – поэтому его сознание часто отключалось, и действия удовлетворяли потребности деформированной психики. Он казался всем неопасным. Мало ли вокруг неадекватных людей?

Лена идет по улице, он появляется из темноты и налетает на нее. Физически сильный, в глазах пустота. На имя не отзывается. Рот открыт, но звуков не издает. Лена одна, он один. Остальные ребята вроде бы рядом, но не докричишься и не дозовешься.

- И вот он бьет меня по лицу, кровь хлещет. На землю валит. Фонарей нет. Была бы юбка – были бы травмы. А так джинсы сорвал. Длилось все... Не помню. Пять минут. Может, меньше. Потом он просто будто бы переключился, да так и лежит на спине, – сейчас на лице Лены никаких эмоций. Она рассказывает об этом так, как рассказывала бы о том, как готовит утром омлет.

На вопрос, спали ли они раньше, отвечает уклончиво. Лена признается: этот опыт дал понять, что есть не совсем приятный секс по легкому принуждению, а есть боль, замешанная на страхе, и минуты, во время которых ты вспоминаешь все молитвы и думаешь, что лучше погибнуть сейчас от удушья, чем потом жить с этим долгие годы.

- Но нет, тогда я не думала о смерти. Хотелось вырваться быстрее. С порванными внутренностями, с разбитым лицом, да хоть без рук! Просто хотелось попасть в какую-нибудь светлую комнату и понять, что я в безопасности! – вспоминает Лена.

Как все внезапно началось, так же и прекратилось. Внезапно «друг» остановился, завалился на бок и уставился на полное созвездий летнее небо. Он так и остался лежать и вероятно «отключился», а она убежала в темноту.

Про этот случай мы вспоминали еще раз – Лена внезапно перешла на истерику и ор:

- Больше всего я жалею, что эту мр*зь тогда не арестовали! Он потом сел. Мне надо было написать письмо, что он меня изнасиловал. Надо было сделать, чтобы в камере узнали об этом (через несколько лет он надолго сел за хранение и распространение какой-то китайской химии). Чтобы его там опустили! Да его и так бы опустили!

Лена плачет и повторяет без конца то, что хотела бы с ним сделать. В милицию они не пошли. Все, что она сделала, – рассказала парню, с которым тогда встречалась. Компания панков и футбольных фанатов знает лишь один метод возмездия – физическая расправа. Лена никогда не обсуждала эту историю с теми, кто помог бы ей психологически пережить это.

- Понимаешь, мужчины. Мне не нравятся мужчины. С ними вроде бы хорошо, но потом... Потом оно возвращается, и становится нестерпимо мерзко и противно. Мне ни от кого ничего не надо.

Иногда она вновь возвращается в воспоминания о том вечере – тогда Лена может истерить и злиться. Но чаще всего она говорит про это спокойно – прошло уже больше десяти лет.

История №2. «Там девять или десять парней. Каждый из них ко мне приложился»

Скажу крамольную вещь: мы привыкли, что насилуют обычно девушек. Свою историю Иван тоже рассказывает с пугающим хладнокровием:

- Сами мужчины мне отвратны, а вот мужской член нравится. Понял это, когда опустили меня. В детском лагере, – рассказывает парень.

Первым делом спрашиваю, причиняют ли ему воспоминания об этом дискомфорт. В ответ он уверенно мотает головой. Говорит, что все равно. Прошу пересказать, как все было. Иван начинает с того, что с детства рос слабым ребенком с поздним половым созреванием, и когда родители отправили его в детский лагерь, его поселили с ровесниками. Те уже были куда более рослыми. Брянская область, конец девяностых. Все юноши тогда восхищались сериалами про бандитов – и в лагере устанавливались порядки на основе «воровских понятий». Разумеется, никто не знал, что это значит. Но фраза «давай по понятиям» звучала регулярно.

- Девушки им не давали. Ну, меня тогда поселили... В кубрик что ли, так мы это называли. А там нарисовался один авторитет – у него брат отсидевший был. Короче, он предложил пустить меня по кругу. А там девять или десять парней. Каждый из них ко мне приложился. Помню, что все они смеялись, – Иван рассказывает об этом так, будто это произошло не с ним.

Потом он уже добавляет, что сам видел, как в туалете старшие школьники принуждали к сексу детей из младших отрядов. Иван ненавидит свою страну и связывает ненависть со всеми порядками, в которых ему довелось расти. Но с тех пор он напрочь лишен табу секса с мужчиной. После того вечера его никто больше не насиловал:

- Били постоянно, да. Издевались физически. Мимо проходили, ударить могли. Но сексуальных контактов не было больше. В тот вечер это больше напоминало какой-то спонтанный массовый психоз.

Традиционно спрашиваю, почему он не обращался в милицию. И слышу в ответ искренний и заливистый смех, которым можно озвучить эфиры с юмористическими передачами в прайм-тайм.

- Какие менты? Ты что, больной? – то ли в шутку, то ли всерьез Иван добавляет, что «к мусорам идут только терпилы».

История №3. «Изнасиловали? Сама виновата»

Третья история будет лишена имен и диалогов. Мы учились в педагогическом университете и жили в общежитиях: четыре комнаты парней на этаж. Остальные – девушки. Во время очередной пьянки одна соседка призналась, что зарабатывает на жизнь проституцией. Она была вовсе не красавицей, коими изображают проституток в американских фильмах. Обычная девушка из деревни с довольно скудным умом и нарочито пошлым макияжем, что не помешало ей набрать проходных баллов в университет. Не сказать, что мы были с ней друзьями, но про этот случай она рассказывала легко и непринужденно, будто бы отвечала на вопросы экзаменационного билета. Больше всего в ее голосе пугало абсолютное равнодушие.

Изнасиловали ее пьяную «на вписке» старшие парни. Несмотря на ударную дозу алкоголя, она помнит каждую деталь и особенно – боль. С тех пор (с 15 лет) её половые органы потеряли чувствительность, а секс из эмоциональной близости стал занятием сугубо механическим. Насильников было несколько, и, так как она родом из маленькой деревни, никто не хотел огласки. Но из-за ее длинного языка история все равно всплыла, да только закончилась она не уголовными делами и посадками, а просто дурной славой этой девочки. Изнасиловали – Значит ты кто? Шлюха, которая сама виновата.

В проститутки она пошла, потому что падать ей больше было некуда, а репутация на малой родине от этого уже не сильно пострадала. Среди рядовых жителей изнасилованная пьяная девушка легко приравнивалась к дорожной продажной женщине. Поэтому больше всего она расстроилась, что после первого курса ее отчислили и пришлось возвращаться домой в Гродненскую область.

«Пять лет реабилитации после пятиминутного преступления». Комментарий психолога

Гештальт-терапевт Алисия Садовская специализируется на работе с психологической травмой. Я прошу её прокомментировать истории наших героев – она говорит, что каждый из них пережил настоящую психологическую травму:

«Под психологической травмой подразумевается любое непереносимое переживание, которое не может быть переработано психикой. Если событие можно «переработать», то мы можем говорить о стрессе. Стресс, в отличие от травмы, необходим для развития и не уродует личность. Травма сущностно изменяет личность. Иными словами, жизнь буквально делится на «до» и «после». Эти три истории – наглядный тому пример.

Несмотря на свою уникальность, каждая из этих трех историй проливает свет на такой феномен, как диссоциация. Диссоциация – это ключевой симптом психологической травмы и представляет собой психический процесс отделения от личности мыслей, эмоций, ощущений и действий, связанных с травмой. Основная функция диссоциации – предотвращение угрозы распада психики. Благодаря диссоциации психика может справиться с разрушительными, неистовыми и интенсивными аффектами, вызванными воздействием психотравмирующей ситуации. Возможно ли исцеление героев этих трех историй? На мой взгляд, возможно, но лишь по их желанию и запросу.

В любом случае, восстановление после такого «удара» – это долгий и кропотливый процесс, направленный сначала на принятие, затем на оплакивание и последующую интеграцию травматического опыта.

Это учитывая то, что прежде чем перейти непосредственно к терапии, необходимо установить прочный доверительный терапевтический альянс и дать жертве изнасилования необходимую поддержку и безопасность. Затем идет работа, связанная с приведением жизни жертвы в порядок. И только после этого можно приступить к работе с травмой. Работа с травмой вызывает сильное сопротивление, даже несмотря на то, что ее симптомы причиняют явный дискомфорт.