Соизмеримость преступления и наказания – тема, на которую написано много книг и статей. Виктор К. уже знаком нашему читателю по первому тексту о смерти на зоне, и он согласился поговорить на эту тему. Признаюсь, я была не готова к такому повороту событий. То, что говорит Виктор, шокирует и ужасает. Тем не менее, в этом интервью так много внутреннего света и силы, что оно заслуживает уважения.

«Я поддерживаю смертную казнь»

KYKY: Что-то изменилось у тебя за это время? С момента выхода прошлого текста.

В.К.: Да очень многое. Меня взяли на другую работу. Теперь я работаю официально на заводе «в день» и подрабатываю по выходным. Для меня это большая победа. По зарплате я ничего не выигрываю, но это официальная работа.

KYKY: Мы с тобой говорили о справедливости и соизмеримости преступления и наказания на зоне. Давай вернёмся к этой теме. 

В.К.: Кто-то умный сказал, «посадите абсолютно любого человека на пять лет, и в глубине души он будет знать, за что». Наказание, как правило, становится справедливым в процессе его исполнения.

KYKY: Как ты относишься к смертной казни? В России уже 22 года действует мораторий на смертную казнь, в Беларуси продолжают исполнять смертные приговоры.

В.К.: Я поддерживаю смертную казнь.

KYKY: Неожиданный ответ.

В.К.: Скажу тебе больше, я предлагал бы высшую меру опционально. На усмотрение подсудимого. Чтобы на каждом суде судья спрашивал: «Вы хотите получить 5-10-15 лет или расстрел?» И лично выбрал бы расстрел. Лишение свободы разрушает личность, по сути, человек, который попадает в тюрьму на большой срок, никогда уже не будет собой прежним. Его личность умирает. Чтобы ты сама выбрала: постепенную смерть или быструю? Это даже гуманнее. Я предпочёл бы сейчас не говорить и не быть здесь. Я – это бледная тень меня прежнего, и вместе с тем себя прежнего я стыжусь, осознавая смысл своих поступков.

KYKY: Если спрашивать об этом на суде, большинство людей сделает неверный выбор из-за шока, из-за эмоций.

В.К.: Со временем каждый преступник начинает себя оправдывать, типа я не мог поступить по-другому, и всё в таком духе, а на суде ты имеешь возможность ощутить себя виновным. 

«Товар – деньги – товар. Я относился к этому, как к работе. Суббота и воскресенье были выходными»

KYKY: Получить пять лет по 228 статье (аналог наркотической 328 статьи УК РБ – Прим. KYKY) – справедливое наказание? Думаю, ты знаешь, что сейчас ужесточают УК по наркотическим статьям, и пять лет для многих – желаемое наказание.

В.К.: Для меня этого было более чем достаточно, чтобы осознать, что я совершил. Я торговал спайсами и не считал, что делаю что-то неправильное. Да и наркотиками это не считал. У меня было мнение, что со дня на день всё это легализуют. Все мы помним историю фарцовщиков – в СССР они считались преступниками, а потом уже и нет.

Все мои покупатели проходили мимо меня одним сплошным потоком, массой. Моё сознание начало вычленять отдельные истории, только когда я уже попал в тюрьму. Помню семейную пару наркоманов. Они пришли за дозой, и у них не хватало денег. Обычно в таких ситуациях мы могли взять оплату мобильным телефоном или другими вещами, которые они приносили, чтобы расплатиться.

Наркоманы приносили из дома всё, что можно было продать: от сковороды Tefal до телевизоров. А эта пара прямо при нас сняла обручальные кольца.

Что-то тогда у меня щёлкнуло в голове, говорю: «Что вы делаете, а? Вы же не вернётесь за ними никогда». В ответ покупатели начали оправдываться, мол, мы, конечно, вернёмся, просто сейчас нет денег… Они, конечно, не вернулись.

С ними была девочка лет шести, держала маму за руку всё время. Не зная, куда они идут, человек со стороны увидел бы семейную пару, вышедшую на прогулку в парк. Это был 2013 год, мы торговали прямо в центре Смоленска. Можно сказать, у всех на виду. 

Купив свою дозу, папа с мамой отошли буквально на пару метров и сразу употребили её по назначению. Буквально через пару минут у них начался «агрессивный приход». Когда мама испражнилась под себя и начала выкрикивать какие-то нечленораздельные звуки, девчонка побежала звать на помощь. Кричала: «Помогите моей маме, ну пожалуйста». Дергала прохожих на одежду, умоляла пойти с ней. Никто не пошёл.

Мы стояли в паре метров и наблюдали за всем этим, как за телевизионным шоу. Я любил снимать такие моменты на видео. Люди кричали, смеялись, корчились, впадали в ступор, не могли сесть или встать. А я мог спокойно смотреть на это. Их мозг необратимо разъедался веществами. Я пересчитывал купюры. Товар – деньги – товар. Ничего личного. Я относился к этому, как к работе. Суббота и воскресенье у меня были выходными.

KYKY: Сколько стоила «доза» в 2013 году?

В.К.: От 350 до 500 российских рублей, но сама по себе эта цифра ничего тебе не скажет. Точка в день могла приносить по 200 000-240 000 рублей. 

KYKY: Сколько из этих денег получал ты? И какой, если помнишь, был курс доллара?

В.К.: 5000-7000 в день. Курс был около 40 рублей. Для хозяина точки платить эти деньги нам было совершенно не жалко, учитывая прибыль, которую мы приносили. Если нас задерживала милиция или нужно было работать «сверхурочные», всегда доплачивали. Предугадываю твой следующий вопрос: ничего из этих денег я не скопил. Как оно приходило – так и ушло. Такие грязные деньги не приносят счастья. Всё оседало в кабаках.

Сейчас думаю: мог купить квартиру на эти деньги, а с другой стороны – хорошо, что не купил. Я бы там повесился.

KYKY: Вас до ареста задерживала милиция?

В.К.: Неоднократно. Брали товар на экспертизу, по результатам которой формула вещества признавалась легальной. Нас отпускали и извинялись. Я был уверен, что так и будет всегда. Плюс они [хозяева бизнеса] говорили, что в случае чего нас вытащат или будут греть.

KYKY: Ты верил?

В.К.: Да, верил. Понял, что никто не придет и не вытащит меня, наверное, когда уже находился в СИЗО. Хозяина точки тоже задержали через некоторое время, он, кстати, в вашу сторону ехал (смеется). Я выступал у него в суде как свидетель обвинения. До этого он сдал 56 человек, в том числе и меня.

Не хочу здесь говорить о материалах дела, но я узнал много нового и о том, сколько людей действительно было задействовано в схеме, и о том, куда шли эти деньги. Скажу только, что они не оседали в России. На суде, когда он умолял меня не давать показания, я сказал ему только: «Я тебя прощаю».

KYKY: Сколько ты провёл «в бизнесе»?

В.К.: Около полугода. И заплатил за это пятью годами лишения свободы. Работал с апреля по сентябрь 2013. Из всего изъятого у меня вещества 400 граммов всего два грамма оказались нелегальной формулой. Приведу пример, это как из бочки белого вина разлить десять бутылок белого и две красного – по меньшей мере странно.

Формально меня скорее всего подставили, чтобы закрыть. И вместе с тем, я виновен в том, что продавал вещества, изменяющие сознание. Что стало с мозгами моих бывших клиентов? Я даже не хочу об этом задумываться. Безусловно, я мог бы развить мысль об их личной ответственности за покупку, и снять с себя вину за продажу, но это будет ли это честно?

KYKY: Ты говоришь, вы торговали практически в центре Смоленска. И что, правоохранительные органы не знали об этом?

В.К.: Знали. Конечно, знали. А мы знали, кому нужно звонить и передавать трубку для разговора в случае ненужных вопросов. Мы никого не искали, не делали закладок, просто были в оговоренное время в условленном месте.

«Я бы хотел, чтобы он никогда не вышел»

KYKY: Как на зоне воспринимается «наркотическая статья»?

В.К.: Мне дали понять, что с такой статьёй о карьере в криминальном мире можно забыть. Ну, я смирился. Барыг все не любят. 

KYKY: Различаются ли на зоне преступления  по «степени тяжести»?

В.К.: Я думаю, по «дичи» того, что произошло. Как правило, всё начинается с беседы со Смотрящим. Если возникают какие-то «вопросы» по человеку, то за пару звонков на свободу можно всё разрешить. Я столкнулся с такими историями, которые кроме как дикими не назовёшь никак. Всем понятно, что убийство – это плохо. Если по пьяни кто-то кого-то зарезал и честно говорит: я не помню как это было, не знаю как это получилось – понять такую ситуацию можно. На самом деле, никто не застрахован. Но бывают такие убийства, которые невозможно объяснить. Сидел с нами один мужик, вот как раз из тех, которые никому не показывают приговор. Его дело в своё время прогремело на всю область. Работал в консерватории, со всех сторон положительный персонаж. Как выяснилось, убил ребёнка, чужого. Пришёл в гости к женщине, у которой был ребёнок, грудничок. Они выпили, занялись сексом, легли спать. И ребёнок заплакал. Не спрашивай меня, что делала мама, я не знаю. Может, реально крепко спала. Может, испугалась. Короче, он взял дитё за ноги и давай бить о стены и пол. Убил. 

На суде сказал, что у него очень тонкий музыкальный слух и он просто не мог выносить криков ребёнка. Как можно наказать его, чтобы это было справедливо? Когда правда вскрылась, зэки отвели его в помещение воспитательной работы и начали «убивать». Так называют сильные побои. Уложили его лицом в пол и били все, кто хотел и мог. Буквально втаптывали ногами в пол. Когда он пришел в себя, лицо у него было чёрного цвета, а затем он «переехал» жить в туалет. Его задача была сидеть там весь день, там есть, и следить за тем, что бы туалеты были действительно чистые. За каждую незначительную провинность «музыканта» жестоко избивали.

KYKY: А где он спал?

В.К.: Спал несколько часов на шконке, а потом опять шёл в туалет. Гарантирую тебе – он весь свой срок жил в аду. Здесь главное понять, чего именно боится человек, что для него ужаснее всего – и вуаля: маленький личный адок уже работает, карманные черти прибавляют температуру. 

Даже понятие «лишение свободы» можно трактовать по-разному. Что такое собственно свобода? Она внутри или снаружи тебя? С нами отбывал бомж. До того, как сесть, он жил мусорной свалке под Москвой. Жил себе и жил. На свалке. Летом грабил дачи. Залез в огород к женщине, нарвал моркови. Она вышла с тяпкой в руках и хотела, чтобы он убирался с её участка. Бомж тяпку выхватил и дачнице по голове – бах. На смерть. С одного удара.

Получается, он убил её из-за морковки? Нет. Так из-за чего же он её убил? Существовала ли в его мозгах ценность чужой человеческой жизни? Нет. Так же, как и собственной. Его не пускали жить в барак – только ночевать. Весь свой срок – шесть лет, он смотрел на дверь в локалку, чтобы предупреждать жителей барака о том, не идут ли мусора. Локалка – это закрытый со всех сторон внутренний двор между бараками. Шесть грёбаных лет. Этот уже не молодой человек имел мечту: после освобождения уйти жить обратно на свалку.

Будь его срок хоть 15 лет, или даже хоть 20, он точно так же думал бы только об одном – вернуться на свалку, как животное, привыкшее жить в лесу.

Женщина убитая им. Какая? А, женщина убитая из-за морковки, – ну, бывает. Что-то подобное было у него в голове. Чтобы раскаяться, нужно понять, что ты поступил плохо. И здесь система исполнения наказаний совершенно бессильна. 

KYKY: Мне всегда интересно попытаться понять глубинный мотив преступления. В этом случае его действительно нет. 

В.К.: До глубины души страшно слышать такие ответы на вопрос: «Почему ты это сделал?» – «Просто. Накатило или покуражиться». Именно так мне ответил человек, который засунул убитому в задний проход ветки и поджёг их. Ничего такого. Он хотел ПОКУРАЖИТЬСЯ. Произнеси это слово медленно. Группа лиц убила незнакомого мужчину в парке без цели ограбления, а затем глумилась над трупом. С целью куража. Или представь, кем нужно быть, чтобы пытать пожилых пенсионеров утюгом, заставляя выдать накопления, отложенные на похороны. Какого наказания достойны эти люди?

KYKY: Считаешь, что  ты «встал на путь исправления»?

В.К.: Я считаю, что я умер. Тот я, который совершил преступление. Зона – она катализатор. Если в тебе было что-то человеческое и ты реально оступился – это «что-то» приумножится. Если ты был зверем, психопатом, садистом, убийцей – перейдёшь на новый уровень жестокости.

Я знал человека, осужденного за преступления сексуального характера против детей. Он вёл в лагере безрадостную рабскую жизнь. Работал на промке, как настоящий раб. Ел из отдельной посуды. Был изгоем, нерукапожатным, неприкасаемым.

Когда его выпустили, зэки нашли пожухлую тетрадку, по всей видимости умело прятанную на протяжении лет. Такие зарисовки называют на зоне «Мурзилка», особенно это было распространено в лагерях раньше: осужденные рисовали в тетрадях или блокнотах свои эротические фантазии. Знаешь, что там было у него?

KYKY: Нет. Я даже не хочу предполагать.

В.К.: Дети. В различных ракурсах и позах. Или голова ребёнка, а тело и половые органы взрослой женщины. Это так мерзко, что я прямо не имею слов описать. 
Свобода была недолгой. За три недели «на воле» он дважды домогался до детей и изнасиловал 30-летнюю женщину. Естественно, скоро непонятый художник заехал обратно в тюрьму. Сколько лет ему нужно, чтобы «исправиться»? Да никогда этого уже не произойдёт. Я бы хотел, чтобы он никогда не вышел.