В декабре 2020-го глянцевый журнал «Большой» приостановил выпуск новых номеров, а в январе главный редактор издания Дмитрий Новицкий задумался о том, чтобы уехать из Беларуси. KYKY перепечатывает грустный, но жизненный пост Дмитрия о том, что сейчас испытывают многие беларусы.
Разглядывая ритм жизни бабушки, я всегда переживал. Мне казалось, жить можно медленнее, делать меньше, думать больше.
Чуть позже я стал уверен, что лангольеры просто украли жизнь ее поколения. Сначала война, потом работаешь за трудодни, а потом, когда отдали паспорт, уже привык, втянулся. А потом и деньги все сгорели, и коммунизм – мираж. Как Саграда: не достроили, но начали капитальный ремонт. Капитальный ремонт здания ГУЛАГа меня больше всего волнует. Я-то думал, все закончилось! Шаламов, Солженицын, почитали, обсудили, разошлись. А тут как в анекдоте, границу на замок, и всех обратно.
Мы теряем время. Каждое такое движение – это потерянное время. Мы отстаем от мира, жаль.
Каким был Минск в 2019-м? Ооо, он волновал меня, словно Наташу – первый бал. Живая, берлинская Октябрьская. Странная Зыбицкая – город жил. И бизнес жил. Город встрепенулся, в 2019-м я чувствовал себя в Европе. Ну, почти.
А сейчас они забросили меня обратно в свой совок. С тайными вечерями Ежова и друзей, с воронками у домов. Эти воронки – воронки, засасывающие время. Мотающие стрелки часов примерно в 1942. Оккупация, надежды мало, но она есть.
Сколько времени нужно, чтобы победить? Чтобы вернуться в наше время? Наше, в котором нам, профессионалам, комфортно жить. Не выживать. Сколько фотографов по миру пошло? Айтишников уехало? Бизнесменов убежало?
Как говорил один рокер, в хорошем роке есть ЭТО. И в хорошем городе есть ЭТО. И в хорошем времени есть ЭТО, ты чувствуешь, как все, и всё вокруг прет. В Минске ЭТО начинало появляться.
Сейчас исчезло. Менты по подворотням. Воронки к подъездам. Захлопни пасть и завали е**ло, в скворечник, сука, захотел?
Не хочу терять время.
Не хочу, как бабушка и дед, всю жизнь маршировать с колен. Не хочу, как папа и мама, полжизни поднимать на ноги детей, по сути, выживая. Я даже не про деньги. Я про ЭТО. Про тот стон, что у нас жизнью зовется.
Судя по всему, они хотят Иран от Бреста до Владивостока. Они хотят стать бразильским племенем. Законсервироваться в джунглях, ограничить все контакты, и каждого чужого копьем его, копьем.
Но я так не хочу. Я видел свою бабушку. Она вставала в пять. Пока я продирал глаза, она успевала даже на Луну слетать – а что поделаешь, крутиться надо. Но на вашем вертеле, я – не хочу. Я, как и миллиона 3-4, на грани переезда. В те страны, где лангольеры не избивают, не мучают людей. На грани переезда в СВОЕ время. А не в ваш вечный 1937-й.