«Человек с диагнозом аутизм может служить — не годен только в мирное время» 

История предпринимательницы Ксении Федоровой и её сына, которого она спасла от государства, вывезя за пределы Беларуси: «Моему сыну Матвею 26 лет — и у него аутизм. Диагноз поставили, когда ему было два года, так что в свидетельстве об инвалидности написано, что он инвалид с детства. Военный билет получил без проблем, еще когда учился в колледже. Матвея несколько лет вызывали на осмотры, пока не поставили окончательный диагноз из расписания болезней, и после не трогали. Мы даже не вчитывались в этот военный билет — не годен и не годен. 

Но год назад военкомат преподнес нам «сюрприз». Мы тогда хотели выписать Матвея из квартиры. Уже делали это несколько раз без его участия: брали паспорт, военник — и все проходило без проблем. В этот раз отличие было только в том, что занимались всем по договоренности: нас самих не было в Минске. Нашей представительнице в выписке Матвея отказали и отправили разбираться в военкомат. 

Там ей указали на диагноз в военном билете, который приравнивается к категории «не годен в мирное время». Значит, Матвей потенциальный призывник и выписать из квартиры его нельзя. Человек с инвалидностью, с диагнозом аутизм: может пойти служить — я была просто в шоке. 

Не помню точно, какой номер из расписания болезней указали в военнике, но такой ставят бывшим алкоголикам и наркоманам. То ли это сделано нечаянно, то ли специально — не знаю, но я в случайности уже не верю. Думаю, что с помощью военкомата нам просто решили усложнить жизнь.

Раньше мой сын государству был не нужен, а теперь так понадобился, что у него даже права выписаться из квартиры нет. 

Он ведь в школу пошел уже с диагнозом, и нам буквально приходилось сражаться с государством за образование. В те годы аутизм был непонятным, и в большинстве случаев педагоги не знали, как работать с таким ребенком. Некоторые вообще думали, будто мы что-то придумали.

С виду Матвей никак от других детей не отличался, но когда начинал разговаривать, становилось понятно, что он не совсем обычный человек. Мы работали с психологами и логопедами, чтобы помочь ему социализироваться — все делали своими силами, без какой-либо помощи государства. Матвей ходил в частную школу. Первые два года был единственным учеником в классе и учительница уделяла ему все свое внимание. Нам вообще с ней повезло: когда в классе начали появляться другие ученики, она их подготавливала к общению с Матвеем. А когда начальная школа закончилась, пришли другие учителя-предметники, которые отказывались скрупулезно заниматься с Матвеем. И нам пришлось отдать сына в обычную школу, к которой мы были прикреплены по прописке (мы понимали, что придется заниматься дополнительно на дому, но к учреждению образования все равно нужно было прикрепиться). 

Его не хотели туда брать, ссылаясь на формальности: нет мест, у школы музыкальный уклон и т.д. Было понятно, что от нас пытаются отвязаться. Ситуация решилась, только когда мы связались с отделом образования. 

Специальных программ для обучения Матвея у государства не было. Мы к этому были готовы, поэтому всю дорогу у нас были репетиторы по каждому предмету. При этом в школе у него тоже были дополнительные занятия — и учителям доплачивали за то, что они занимались с ним персонально. Но некоторые вместо индивидуальных занятий отправляли его к другим детям. Мы были не против, когда Матвея сажали в его же класс — все-таки социализация, но когда он был в шестом или седьмом классе, произошла неприятная история.

Одна учительница дошла до такой степени ленивости, что отправила Матвея к незнакомым детям и опоздала на урок минут на 15. В том классе учился мальчик — ну в чистом виде хулиган. Пока учительницы не было, он издевался над Матвеем. Сложил из пальцев пистолет и притворялся, что стреляет в его.

Матвей испугался и несколько раз просил этого не делать, но к тому мальчику присоединились и другие дети. Когда учительница пришла, они сделали вид, будто ничего не было и тихо сели за парты. Но Матвей уже был взбешен и притворяться не мог — вскочил и набросился на того хулигана. Матвея выставили виноватым и отправили к директору. Меня вызывали в школу и начали наезжать. Я не стала этого терпеть и вызвала милицию. Тогда оказалась, что хулиган этот уже стоит на учете. Стали опрашивать класс, и дети рассказали, как все было на самом деле. После этого нас благополучно выперли со школы. Просто сказали больше не ходить, это был конец учебного года. В сентябре сказали не возвращаться: пусть Матвей сидит дома, а учителя будут приходить к нему. Он снова был не нужен государству, школа не хотела нести за него ответственность.

Тут Матвей в первый раз проявил очень сильный характер, сказал: «Почему виноват не я, но в школу я не хожу?». Он не мог понять, где логика. Мы нашли ему психолога, потому что он сильно переживал из-за этой ситуации.

После школы мы собирались отдавать Матвея в иняз, потому что у него хорошо шли языки. Но слабо представляли, как он будет там учиться. Потом нам сказали, что вроде как для особенных студентов есть практика обучения в институте культуры. Мы съездили туда, познакомились с деканом. И нам предложили поступить на новое отделение — что-то для разработки компьютерных игр. Так мы и сделали.

Матвей начал учиться, педагоги относились к нему по-разному. Тяжелее всех было с преподом, который вел основы безопасности жизнедеятельности. Этот курс в основном читают бывшие военные — нетрудно представить, какого характера там человек был. Он не хотел ставить Матвею зачет, и из-за этого его чуть не выкинули из университета: без сдачи всех зачетов к сессии не допускают.

Мы устроили разборки — инициировали болонский процесс. Снова пришлось бороться с государством за образование. Ректор свалил, не хотел в этом участвовать — мол, разбирайтесь сами. Декан вообще не хотел, чтобы мой сын продолжал обучение. Помогла заместительница декана (ее, кстати, уволили в 2020-м). Она меня выслушала и выбила нам неделю на сдачу четырех экзаменов. Матвей сам сказал, что хочет учиться, и сидел, зубрил. Сдал и ту сессию, и все остальные. 

Я только недавно заметила аналогию: оба конфликта на учебе были связаны с военщиной. Школьный — с оружием, университетский — с полувоенным предметом.

После выпуска Матвей распереживался, что институт закончил, а компьютеру его так и не научили — очень хотел быть разработчиком игр. Он тогда дружил с Юлей Чернявской (писательницей и культурологом, вдовой основателя TUT.BY Юрия Зиссера — Прим. KYKY), и она написала пост в фейсбуке. После этого со мной связалась Людмила Борщевская из ЕПАМа. Сказала, что они хотят сделать эксперимент — взять высокофункциональных людей с аутизмом и попробовать с ними работать: исследования говорят, это может быть эффективно. Матвей начал к ним ездить, чтобы учиться на тестировщика. Потом начался ковид, за ним пришла революция — и программа ЕПАМа свернулась. Матвею снова пришлось бороться с государством за свое образование. Сейчас он учится работать на пайтоне. Первое время было тяжело, но сейчас его хвалят, он практически без ошибок домашние задания делает. 

Мешает только его эмоциональность. Она появилась после 2020-го. Он был возмущен действиями властей и открыто писал об этом в фейсбуке. Требовал уволить чиновников, призвать их к ответственности. Читал, что кого-то несправедливо сажали в тюрьму, и очень расстраивался. Переживал, что Беларуси скоро не будет, что все за решеткой окажутся. 

И здесь снова — военная тематика. Новости о насилии в Минске довели Матвея до нервного истощения. Он начал кусать себя, наносить себе травмы: не знал, куда деть агрессию из-за несправедливости вокруг. 

На примере Матвея очень заметно, что система нашего государства карательная на каждом этапе: начиная со школы и медицины, заканчивая армией. Вся жизнь — подготовка к подавлению воли и к исполнению любых приказаний начальства. У нас смысл государственного строя такой: «Я начальник — ты дурак». Армия — апогей этой концепции. Она нужна, чтобы появлялись очередные люди, которые будут делать все, что им говорят — опять же, через насилие и подавление воли. 

Я уверена, что государству мальчики нужны только в качестве мяса. Пример нашего восточного соседа показывает, что властям все равно, кого бросать на передовую.

А людьми с особенностями, как мой сын, закидать линию фронта еще проще: многим кажется, что ими легче помыкать. 

Матвей в этом плане вообще для них «подарок». Он же социально адаптивный — почему бы не воспользоваться плодами моего воспитания. Если бы остались в Беларуси, его бы призвали — наше государство, мне кажется, ничем не поскупится.

Но по моему мнению, армия должна быть профессиональной. Там должны служить люди, которые к этому готовы. У которых есть способности, предрасположенность и специальное мировоззрение — как и для любой профессиональной деятельности. Понятно, что любого можно затянуть в форму, но прежду всего у человека должны быть желание и готовность идти служить в такие структуры».

«Не служил — не мужик», — так говорят только те, кому гордиться нечем, кроме службы в армии» 

Монолог матери, которая остается в Беларуси (она попросила не публиковать её имя в целях безопасности): «Моему сыну 17 лет, в этом году он заканчивает школу. Весенний призыв еще проскочит, но с осенним надо что-то делать. Раньше ему армия вообще не грозила, потому что у него проблемы со здоровьем — бляшечная склеродермия. Это такое хроническое заболевание, из-за которого отмирают участки кожи — на этих местах появляются фиолетовые пятна. Оно не заразно, но может быстро прогрессировать, если организм попадет в плохие для него условия. Например, нельзя переохлаждаться. Из-за этого в армию со склеродермией не берут. Точнее, я так думала все 12 лет, что ребенок болеет.

Летом мы ездили на осмотр к нашему дерматологу: ему нужно показывать пятна каждые полгода. Они стали чуть-чуть ярче, значит надо продолжать за ними следить. Сын расстроился, но медсестра ему подмигнула — мол, зато в армию не возьмут. А доктор говорит: «Не факт. Изменили расписание болезней, теперь берут и с некоторыми кожными заболевания. Со склеродермией пока не трогают, но неизвестно, что через полгода будет». 

Я испугалась. Конечно, основной вариант для нас — поступить в университет. Но вдруг не получится? Нам только бюджет подходит, платное я не потяну. Раньше я не особо переживала. Думала, ну не пройдет в университет в этом году, попробует в следующем: в армию ведь не загребут. А теперь второго шанса может и не быть. Да и университет — это же только отсрочка. После него все равно служить придется. 

Призывной возраст до 27, так что сына будут каждый год вызывать на медосмотр и проверять болячку. И я не удивлюсь, если в какой-то момент ее в расписании болезней не окажется. Это очень в духе нашего государства. 

Они, конечно, опять скажут, что забирают даже хромых и косых, потому что в армии условия замечательные, но все же понимают, что больше просто призывать некого. Все уехали.

 А те, кто остался, часто болеют — такая у нас молодежь. Вот чиновники и делают по любимой схеме — затыкают дыры, сокращают список болезней для негодности.

Но это же просто издевательство. Больные дети должны сидеть дома. Взять моего сына: ему нельзя переохлаждаться, а не то появятся новые пятна — где угодно, хоть на лице. Сомневаюсь, что в нашей армии для моего ребенка создадут особые, нужные ему условия. И не хочу, чтобы из-за этого у него появились осложнения на всю жизнь.

Но даже если бы сын у меня богатырем был, я бы все равно его от армии спасала. Потому что уверена, армия — это дурдом. Сейчас там в основном служат парни, у которых не очень-то хороший интеллект: другие туда просто не пойдут. Про офицеров вообще молчу. Эту работу в нашей стране выбирают только те, кто здоров — и ничем больше похвастаться не может. Наличие мозга при этом необязательно. В таком окружении обычным спокойным ребятам, как мой, будет тяжело. И у меня сердце будет не на месте: сколько историй было, что мальчиков в армии убивали. А сейчас из-за войны еще страшнее.

Это мой главный страх — что сын из армии не вернется, что его там прибьют. А если живым и целым останется, то может психологические травмы на всю жизнь получить. Это все, что ему может беларуская армия дать. Не думаю, что его там сделают мужчиной или каким-то великим защитником родины. Все эти стереотипы про «не служил не мужик» — бред. Так говорят только те, кому гордиться нечем, кроме службы в армии. 

Раз человек получил высшее образование, значит он должен работать по этой специальности, а не выбрасывать из жизни полтора года. Если человек сам хочет служить,ради бога. Сейчас ведь армия не такая, как 50 лет назад — ружье и шашка. Это теперь сложный механизм. И им должны управлять специально обученные люди, а не испуганные дети, которых из нормальной жизни вырвали и заставили траву красить и сто килограмм картошки на роту чистить. Армия должна быть контрактной, как во всем нормальном мире. Нам же приходится голову ломать, как своих детей спасти.

Я своего сына растила без какой-либо помощи от государства. Никаких льгот, никаких специальных условий, чтобы за его болезнью следить. Даже коробок конфет на Новый год для него не получала на работе, потому что не многодетная. Я не говорю, что государство мне должно какие-то поблажки делать, но и забирать ребенка у меня оно тоже не имеет права.

Многие за границу сыновей отправляют, но я бы так не смогла. Во-первых, у меня никаких связей и накоплений нет — куда ребенка выпихивать, в чистое поле? Во-вторых, не готова не видеть своего сына несколько лет. Лучше, наверное, год помучиться и мне, и ему. Буду передачки носить и каждый день это государство ненавидеть.

Но если беларусов начнут на войну слать, я сделаю все, чтобы сына спасти. Потому что я не могу отправить его на смерть за государство. За родину — другой вопрос. Под родиной я не президентов и правительства понимаю, а семью и родные места. Когда украинцы идут защищать свою страну, я их очень уважаю. Сочувствую матерям, но в этой ситуации нет другого выбора. Я бы гордилась, если бы мой сын так же, как они, защищал родину. Потому что он защищал бы себя и свое будущее. Но идти на войну захватчиком, по приказу чиновников — нет, ни за что.

Как представлю, что мой сын становится пушечным мясом, плакать начинаю. Моя жизнь бы закончилась, если бы его так убили. Я бы чувствовала, что зря жила, потому что не уберегла ребенка».