Я прожил в Советском Союзе почти восемь лет. Успел пойти в первый класс и с нетерпением ждал, когда мне дадут октябрятскую звёздочку. Не дали: в декабре 91-го огромная страна приказала долго жить.
В СССР мне жилось отлично. Да, большую часть того времени мы с родителями прожили у родственников и на съёмных квартирах. Да, банан я ел только однажды — один на двоих с двоюродным братом. Неважно. В начале 1990-х Советский Союз, случившийся на заре моей туманной юности, представлялся красивой радужной былью о счастье и свободе. А о том, чем он был на самом деле, я начал думать лет в пятнадцать, когда на горизонте уже замаячили 2000-е. И продолжаю думать до сих пор.
К концу университета моё отношение к СССР стало резко негативным. Я прочитал «Дети Арбата» Рыбакова и «Жизнь и судьба» Гроссмана, посмотрел «Утомлённые солнцем» Михалкова. Много узнал о культе личности. О блате и «социальном капитале» — связях, которые можно было преобразовывать в вещи и услуги, и наоборот. Иначе как «совком» то советское, что перекочевало в новую жизнь, я тогда не называл. И сейчас называю редко. Но кое-чего, что было у «красного человека», а нынче благополучно забыто, мне жаль.
Добрососедство
В Тракторозаводском посёлке, который минские власти собираются снести ради очередного квартала «стекляшек» с бизнес-центром и паркингом, мне рассказали о праздниках, которые раньше устраивались во дворах. В погожий день из всех квартир в подъезде на улицу выносили столы, и каждый из соседей что-нибудь ставил на стол. У кого-то была гитара, у кого-то гармонь. За столами сидели до позднего вечера: говорили, пели песни.
В нынешней жизни мне не хватает этого недавнего коллективизма. Ощущения, что я не один. Я имею в виду не личную жизнь, а общественную. Государство такого ощущения не даёт, государство человеку — волк. И люди стали очень сами по себе. Эгоизм и индивидуализм пришли в 90-е, когда стало можно «отличаться». За следующие десять лет мы научились ценить и уважать успешность. Дерзких предпринимателей, смелые и эффективные решения. Вот, к примеру, снести двух-трёхэтажную послевоенную застройку в районе тракторного завода для чего-то менее душевного, но более полезного — это эффективно.
Сегодня соседи редко ходят друг к другу в гости. Зато так и норовят вызвать друг на друга милицию, как на юного пианиста-виртуоза Хандогия, который должен по нескольку часов играть гаммы дома. Волков, конечно, и в Советском союзе хватало. Но в наше время быть волком стало нормой. Ты или волк, или лузер, который верит в добрых людей.
Знакомство с первоисточниками
Раньше все что-то читали. Теперь, в основном, читают о чём-то. «Мартинович выпустил новую книгу» — «Да, я почитал на TUT.by». И как бы всё. В курсе — считай, знаешь.
Объяснений и оправданий есть много. А последствие, по большому счёту, одно: мы стали жить среди поверхностных людей. Кьеркегор и Хайдеггер, Маркузе и Адорно — пустой звук. Причём фамилии можно перечислять бесконечено. А идей, которыми философы обогащали гуманитарное знание, у нас в активном запасе просто нет. О Марксе, конечно слышали. Кто-то даже скажет, что Гегель — это диалектика, а Шопенгауэр — это пессимизм. Как бы в курсе — значит, не стыдно. Но что мы из гуманитарной науки извлекаем для познания себя? Ничего. А что из литературы? Вот фамилия Алексиевич на слуху. Но многие ли дали себе труд найти её книги? Мы живём на уровне «купи — продай», а новую «информацию» черпаем из новостей и объявлений в метро. А думать о том, откуда мы, кто мы и куда мы идём, нам некогда — мы здесь и сейчас. Это очень недальновидно. Мы набиваем шишки, которые сто раз описаны.
«Красный человек», как бы однобок он ни был, заработал репутацию самого читающего. В домах было много книг, и люди давали себе труд знакомиться с ними. И не только «Роман-газету» читали. В журнале «Иностранная литература» печатались переводы Артура Хейли, Патрика Зюскинда, Ирвина Шоу. А под видом «критики буржуазной философии» в сборниках можно было найти статьи о последних западных теориях.
Начитанный человек по-другому — более вдумчиво — смотрит на свою жизнь и свои поступки. Он не станет бросаться из крайности в крайность под действием телепропаганды. Все эти бесконечные тома, которые сегодня оказываются за подъездами вместе с мусором, были прочным фундаментом для мировоззрения.
Личности
В Нобелевской лекции Светланы Алексиевич прозвучали слова одного из её собеседников: «Русская жизнь должна быть злая, ничтожная, тогда душа поднимается, она осознает, что не принадлежит этому миру... Чем грязнее и кровавее, тем больше для нее простора». Сложно с этим поспорить, да и нужно ли? Душа «поднимается», когда проходят испытания.
Родион Раскольников испытывает себя, чтобы понять, тварь он дрожащая или право имеет. И, кажется, понимает, что испытание само по себе ничего не доказывает. Но, вместе с этим, перерастает свой максимализм и становится глубже, серьёзнее. Он вернётся с каторги совсем не тем нигилистом, который метался по Петербургу, не делая разницы между злым поступком и добрым.
Сегодня белорусы не хотят испытаний. Они хотят развлечений.
Я вижу это по тем вещам, которыми занимаюсь. Паб-квизы, которых развелось немерено, вымывают знатоков из «Что? Где? Когда?». Ну конечно, разгадывать несложные задачки в баре под пивко гораздо приятнее, чем искать логику в изощрённых выдумках авторов вопросов для ЧГК. «Схватка», которая сейчас называется «Encounter», упрощается: появился и остаётся популярным формат, где важны скорость и знание карты города, но не сообразительность и выносливость. А рядом существует популярный проект с заданиями в стиле: «Рабочий корреспондент ждёт вас на своей улице». Здесь вообще важен только объём двигателя. И это нравится людям, потому что думать не хочется — хочется ехать и побеждать.
Мы везде ищем кратчайшие пути, всё для себя хотим облегчить. Но душа без испытаний не развивается. Сталинский кровавый террор и лагеря — это за гранью понимания и оправданий. Но, не прекращая испытывать себя на прочность, осознавать своё несовершенство и видеть простор для развития — это важно.
Идейность
Многие советские люди жили и умирали во имя идеи. Я помню, как в детстве меня восхищало это страстное «сжигание» себя, готовность к самопожертвованию по воле и во имя успехов государства. И это бесконечно плохо. Ведь нет ничего важнее человека, его жизни, его счастья. Но возможно ли счастье человека, если у него нет идеи? На мой взгляд, если уж человек задал себе вопрос о собственном предназначении и не решил его как «Каждый четверг пить «Хугарден» с баварскими колбасками», то без идеи никак не обойтись.
У нас сейчас нет идеи. Государственная идеология опирается на прошлое: на советские символы, на победу в Великой Отечественной войне. Но кто такие белорусы сейчас и чего хотят добиться в будущем? Промышленность разваливается, предпринимательство не поощряется, образование обесценивается, сфера искусств до безобразия зависит от властей. Как мы собираемся давать себе ответ на вопрос: что такое Беларусь и для чего мы живём?
Подходящей идеей для белорусов мог бы стать личный успех во имя процветания общества. Меньше ограничений и условностей, больше свободы. Поощрение частной инициативы и упразднение директивной экономики, которая идёт вразрез с самостоятельностью. За последние двадцать лет мы привыкли к «социальному государству», которое готово всё решить за нас в обмен на нашу пассивность и согласие. Это, в принципе, тоже идея — но она не ведёт за собой, а, наоборот, останавливает.
Здесь больше вопросов, чем ответов. Хорошим вариантом был бы компромисс между стремлением наделить свою жизнь важностью, жертвуя её для развития чего-то великого, и преуспеванием в простых человеческих делах: создании семьи, своего дела, заботой о старших. Вот только, боюсь, способность «заразиться» идеей, свойственная «красному человеку», осталась в нашем прошлом. И какую бы идеологию ни предложило белорусам государство — оно столкнётся с недоверием.
