Я иногда задумываюсь: почему мне противен беларуский? Почему я боюсь разговаривать на нём? Вчера засыпал и как-то само собой сформулировалось. Моё отвращение к мове – сумма двух явлений: преподаватели + книга по истории Беларуси за пятый класс (бело-красно-белая, с Погоней, без картинок, да?). Меня до сих пор бросает в дрожь, когда вспоминаю, как стоял у доски на уроке беларуского и боялся ляпнуть лишнее слово, потому что едва не за каждый русизм – минус балл. Сейчас, когда я пытаюсь представить себя в той ситуации, мне все ближе мысль, что преподаватель – маленькая круглая женщина с завивкой – получала удовольствие от детских мучений. Она не хотела, чтобы я знал беларуский язык. Она хотела, чтобы за незнание я получал двойки, и, вероятно, чтобы это стимулировало мой интерес к предмету. Стоит ли говорить, что это был глупый преподаватель?
А хуже всего пришлось мне, когда я хорошенько подготовился к уроку. Ответ был блестящий. Был и контрольный вопрос с подвохом. И на него я ответил. Была какая-то помарка – что-то техническое, незначительное. Я даже не испугался, потому что понимал – это не главное. Она улыбнулась и сказала: «Чацвёрка» (кажется, с того дня я ненавижу это слово. Именно беларуское слово «чацвёрка»). Она сказала это и спросила: согласен? Я ответил, что решать ей, а сам был уверен, что она шутит, потому что довольна моим ответом настолько, что в кои-то веки у неё даже появилось настроение. Но она вывела «четвёрку»… Это был окончательный и бесповоротный п***ец. Дома я даже не разулся – помню, сидел на стуле в коридоре и плакал. Был декабрь, и с моих новых башмаков очень в тему стекал тающий снег. А я всё хныкал и думал: как это так, ведь и ответ, и ботинки новые, и Рождество…
Полную противоположность этой женщине я встретил в ВУЗе. Преподаватель был умён, харизматичен, высокомерен. Я получал проходные баллы исключительно потому, что он относился ко мне со снисхождением. Даже как бы не замечая. «Какая там мова – этому? – словно бы думал он. – Кто это вообще такой, чтобы с ним разговаривать? Нате «тройку». По десятибалльной, разумеется. И не мельтешите перед профессором». Да, это было снисхождение – одна из изощреннейших форм презрения. И если в школе я просто ненавидел беларуский, то в ВУЗе добавился еще и стыд.
А еще в институте была у меня преподаватель, которая, вероятно, и по сей день обладает невероятным талантом – кого угодно раз и навсегда отвернуть от беларуской литературы. Она не учила размышлять. Она хотела, чтобы я читал. Читал и пересказывал ей всё то дерьмо, которое было в её листочке (это называлось списком литературы). Мне повезло. Чуть ли не единственное произведение, которое прочитал я из того перечня – «Млечный путь» Чорного – попалось в моём билете. Я развернулся в словоблудии и договорился до того, что сравнил некоторые фрагменты романа Чорного с тем, что было написано когда-то Вирджинией Вульф. Не помню, с какой её книгой я сравнивал. Да и неважно! Думаю, если кто-нибудь когда-нибудь еще раз отыщет сходство в творческих методах этих двух писателей, его немедленно оденут в специальную рубаху с длинными рукавами и увезут на обследование. В общем, я получил «девять».
Все эти достойные преподаватели (а я уверен, что на свете есть куча людей, которые благодарны им и любят их. Я пишу здесь исключительно о себе и моих личных взаимоотношениях с ними – никакой объективности) добились своего.
Мой язык – русский. Я говорю об этом с огромным сожалением, ибо я хотел бы свободно говорить по-беларуски.
Я хотел бы умело поддержать беседу, когда вокруг вдруг заговорят на этом языке. Я хотел бы легко и просто читать на нём. Но не могу. Это как прикоснуться к пауку, если у тебя арахнофобия – знаешь, что ничего страшного не случится, но не можешь.
Но и сегодня – на этом чудесном интеллигентском подъеме национального сознания – я с сожалением отмечаю, что всё-таки редко встречаю таких людей, как Андрусик наш Иванавич Горват. Да, тот самый. Перед ним хочу снять шляпу. Зимой, когда мне посчастливилось подвезти его, я очень стеснялся, переходя в общении с ним на беларуский. И всякий раз извинялся, когда не мог подобрать слово. А он махал рукой и всем своим видом показывал: мне пофигу, как ты разговариваешь. Я провел с ним десять или пятнадцать минут, но после этих минут мне думалось – по-беларуски. Он не смеялся, не поправлял, я чувствовал рядом с ним, что беларуская – это и моя мова тоже, что я имею право пользоваться ею точно так же, как и он, и, более того, называя предметы и явления, я имею право ошибаться. Может, это горватовский магнетизм? Я предпочитаю думать, что нет. Обыкновенный человеческий ум. И даже мудрость, если угодно.
Сейчас я учу Полину ездить на велосипеде. И ловлю себя на мысли, что раздражаюсь, если она едет не так, как мне хочется. И тут же подавляю в себе это раздражение, поскольку знаю, что это не приведет к результату. Напротив, я хвалю её, когда у неё более или менее получается. Потому что уверен, что езда на велосипеде – удовольствие, а не обязательное умение, которым должен обладать каждый ребенок. Приблизительно то же – с языком. А Горват – единственный после Короткевича, кто доказал лично мне: беларуский язык – это удовольствие.
Однажды мой добрый друг сказал, что один Горват для беларуского языка за год сделал больше, чем вся наша профессура – за десятилетия. Мне остается лишь добавить: очень жаль, что у нас только один Горват.
Источник: Facebook Константина Каверина
