Вот уже как половину тысячелетия опера и государственные власти соблюдают особый альянс. Никакой другой вид искусства – со времен зарождения оперы в итальянских палаццо в 16 веке – не испытал и не испытывает столько благосклонности и внимания от правительств. Даже режимы, мало совместимые с понятием традиционная культура, не составляют тому исключение. Коммунары французской революции на пике террора поддерживали Парижскую Оперу, как и свергнувший их Бонапарт. Большой Театр, как и Мариинский, пережил все передряги короткого 20 века за широкой спиной советских властей, несмотря на свое непролетарское происхождение. Под протекцией революционеров оба театра не закрывали двери даже во время революций. Государственное покровительство не закончилось ни с концом социалистического блока, ни с концом 20 века: не так давно зарубежные выступления действующего руководителя Мариинского Театра Владимира Гергиева бойкотировались за рубежом как раз по причине его слишком тесных связей с нынешним российским руководством.

Железный занавес

С оперой связаны зачастую и важнейшие политические вехи. С конца 19 века и до Фултонской речи Черчилля 5 марта 1946 года железный занавес обозначал в первую очередь меру противопожарной безопасности в оперных театрах. Посредством оперы Советский Союз декларировал холодную культурную войну: в контролируемом советской Красной армией секторе Берлина в Адмиральском дворце в 1945 году, «посреди дымящихся руин и вони разлагающихся тел», по воспоминаниям современников, советская комендатура пригласила представителей всех оккупационных властей на вызывающе роскошную инсценировку Орфея и Эвридики, заявляя свое культурное превосходство над павшим вульгарным Западом. Война с влиянием «маразма» западного «буржуазного модернизма» на советской территории началась с уничижающей партийной критики оперы Вано Мурадели под символическим названием «Великая Дружба». С травли ее автора, а также Прокофьева, Шостаковича, Мясковского и других композиторов, рассаждающих «модернистские формалистические извращения», игнорирующих традиции «русской реалистической музыки», началась политика, вошедшая в историю под именем инициатора Сергея Жданова – страстного поклонника оперного искусства. Она запомнилась систематическим истреблением не только культурных связей с бескультурными западными космополитами, но и граждан «космополитических» национальностей. Ветер перемен, остановивший это безумие и предотвративший советский холокост, также имел свое, пусть не оперное, но все же опереточное звучание. «Черемушки» не только воспевали новые формы жизненного пространства в быстро, дешево и индустриально возведенных жилых районах, но и сигнализировали реабилитацию затравленных деятелей культуры – автором заказанного государством произведения был не кто иной, как Дмитрий Шостакович.

Сложно недооценить значимость оперного театра как на географических, так и на ментальных картах столиц государств. Как флаг на Луне, он символизирует – практически во всех более населенных местах – государственное присутствие. Любое себя уважающее государство имеет в своей столице впечатляющий оперный театр, будь то Вена, Гуанчжоу в китайской провинции Гуандон, Каир, Стамбул или австралийский Сидней.

Самым первым крупным культурным сооружением и визитной карточкой наших соседей литовцев в их новоприобретенной столице, которую они переименовали в Вильнюс, стал Театр оперы и балета.

В Минске сложилась особенно интересная ситуация. Молодая беларуская нация успела построить за свою короткую биографию не один, а два выдающихся оперных театра.

Театр Оперы и Балета, построенный в новоиспеченной столице в 1934/38 годах, является, безусловно, одним из самых замечательных зданий города, даже если и не самым лучшим проектом его автора, Иосифа Лангбарда.

Это произведение архитектуры отлично комментирует противоречивую политическую субординацию молодой беларуской республики в союзном государстве межвоенного времени. Родившийся на территории сегодняшней Беларуси, учившийся в Одессе и Санкт Петербурге Иосиф Лангбард, владевший, по его признанию, русским, украинским, немецким и баварским языками, проживал в Ленинграде и создавал, по его убеждению, беларускую национальную архитектуру. Я полностью разделяю это его убеждение, но наверняка есть люди, придерживающиеся другого мнения.

Петр Миронович Машеров, возможно, был одним из оппонентов. По какой причине, я могу лишь спекулировать, но знаковой оперы Лангбарда для БССР под его руководством оказалось недостаточно. Возможно, эта опера представляла в его глазах довоенную Беларускую Республику, еще не обладавшую послевоенной самостоятельностью. Возможно, оперный был скомпроментирован демонстрациями солидарности беларуских националистов с гитлеровцами, проходившими во время войны на его ступенях. Может, Машеров хотел создать альтернативную арену для оперы для народа, написанной советскими беларускими композиторами на стихи советских беларуских поэтов. Зенит славы Песняров, гастролировавших в это время в Америке, наверняка стимулировал дерзостный полет национальных мечтаний. Так или иначе, в Минске было принято решение построить второй «оперный» театр – Театр музыкальной комедии. И этот театр стал не меньшим архитектурным событием для Минска, чем предыдущий.

HTML

Казнь Театра Музкомедии

У Театра Музкомедии есть много характеристик, делающих его уникальным даже в богатом на произведения архитектуры советского модернизма Минске. Сложные переплетенные внутренние пространства и произведения монументального искусства создают единое целое, которое не смогли уничтожить многочисленные косметические и не очень переделки интерьеров. Редкая для города облицовка известняком объясняет мягкое свечение мастерски скомпонованных стен.

Здание театра величественно и доступно одновременно, как его убранство – сдержанно и изобильно; отличный пример тому, что британский исследователь Михал Муравски называет «коллективной роскошью».

Не без причины в сборнике лучших советских сооружений, составленном австрийским Музеем архитектуры, это здание является одним из главных беларуских архитектурных достижений.

HTML

HTML

Сегодня, однако, труппе театра не хватает площадей, здание требует ремонта: стандартная ситуация, с которой рано или поздно сталкиваются все успешные театры. Только принятое решение не подчиняется никаким стандартным законам здравого смысла. Опыт многочисленных театров показывает, что сооружение нового дополнительного объема с учетом современных требований представляет единственно целесообразное решение. Архитектор Музкомедии Оксана Ткачук предлагает использовать сквер, где раньше стояли сохраненные при строительстве театра вишневые деревья. Строительство новой сцены представляется не только разумной финансовой и технологической инвестицией, но и уникальной возможностью увеличить культурный капитал страны – международный конкурс на объект подобного значения мог бы существенно оживить нашу архитектурную сцену и снова привлечь внимание к богатому социалистическому архитектурному наследию столицы.

Невероятно, но минская мэрия, с поддержкой Министерства культуры, решила пойти другим путем. В недрах государственной организации Минскпроект по ее заказу зреет проект переделки театра. Здание, являющееся двойной перестройкой, планируют снова перестроить. Вместо шанса остаться с двумя архитектурными достояниями Минск предпочел иметь одно загубленное. (Pic. 9)

Иностранцы защищают минскую архитектуру, а беларусы – нет

Конечно, зарубежные поклонники минской послевоенной архитектуры глубоко обеспокоены такими новостями. С призывами сохранить здание театра в Министерство культуры обратились даже представители Австрийского Музея Архитектуры, профессоры из Берлина, и российские профильные комитеты. Британский исследователь социалистической архитектуры Оуэн Хазерли выразил глубокое удивление готовностью минских властей уничтожить свое культурное достояние взамен на нелепое сооружение.

HTML

Но оставим мнение многочисленных иностранных экспертов, обратимся к истории, необходимость связи с которой любят подчеркивать наши власти. Примеры целенаправленного уничтожения оперных театров, культурных легатов государств, встречаются очень редко и, как правило, в связи с особо крупными политическими катастрофами. Стерта с лица земли Кролль Опера, где заседало гитлеровское правительство. От шаха Реза Пахлеви, снесшего оперный театр в Тегеране, построенный династией Каджаров, остались одни штаны с сапогами перед дворцом.

Обращение с оперными театрами, очевидно, представляет отличный индикатор потенциала государства: является ли оно долгосрочным проектом, построенном на преемственности, либо недолгим эпизодом в истории, не имеющим стабильных связей ни с прошлым, ни с будущим.