Рассказываю об отце и ловлю себя на мысли: чтобы выделить самое яркое, главное — надо вспоминать всю жизнь. Такой яркой и интересной она была рядом и вместе с родителями. И вся она была наполнена счастьем.

Почему Петр Машеров так мало вспоминал о войне

Мы жили в постоянном стремлении к самосовершенствованию. Видели отца, и этого было достаточно. И хотя времени на семью у папы было очень мало — так напряженно он жил — сегодня я почему-то знаю его точку зрения на всё, что произошло за десятилетия после того, как его не стало.

Отец очень мало вспоминал о войне. Больше мама рассказывала, а он смущенно слушал. Тогда не задумывалась, почему. Наверное, от скромности, думала я. Ведь война и подвиг народный были святой темой в нашей семье.

Брестская крепость, Курган славы, Хатынь и все, что было сделано по увековечиванию Отечественной войны, — это глубокая душевная потребность. Мы по вечерам часто всей семьёй ездили по местам, где возводились Курган Славы и Хатынь. Трепетно относились и к празднованию Дня Победы, на всех мероприятиях были рядом с отцом, это было его решение. Он очень огорчался, если кто-то не мог поехать, настойчиво просил изменить планы, и мы это делали.

Один раз наша машина отстала от папиной, и мы приехали на площадь Победы, когда отец уже был около Вечного огня. Охрана не пропускает нас. Но наша очень скромная и деликатная мама вдруг решительно пошла вперед, не обращая внимания на милиционеров, пытающихся ее остановить. А мы за ней гуськом. Так и «прорвались» к папе. Отец потом сказал нам: «А вы знаете, это у нашей мамы партизанская закалка. Она очень смелая. Идем в атаку. Как ни оглянусь, а она все время впереди меня!» «Это я хотела первая погибнуть, чтобы не хоронить тебя», — так просто и буднично ответила мама.

История фильма Ларисы Шепитько по Василю Быкову

Я читала в БГУ курс лекций по советской литературе. В 1975 году вышла книга Юрия Бондарева «Берег» с необычной по тем временам трактовкой военной темы. Возникли вопросы. Я попросила отца прочесть роман, мне нужен был профессиональный совет. Папа, я знала, во всём разберется.

Он прочёл. Спокойно отложил книгу, о ней не стал говорить. Сейчас я думаю, она не заинтересовала его. Он заговорил о наболевшем. Почему, с какой-то болью сказал он, мы основываем патриотическое воспитание на военной тематике. Война — это страшно, это убийство. Мы должны всю правду рассказывать. Чтобы не было войн, это тупик. Будущее — в созидании. Но так мало правды о войне. Не умеем сказать настоящую правду. Надо воспитывать молодежь на примерах мирных, на героике труда, на положительном. Звать в будущее и решать глобальные проблемы во имя этого будущего. А молодые готовы к этому? Вот наша главная задача.

С этой темой напрямую связана и история фильма по Василю Быкову «Восхождение» Ларисы Шепитько. Фильм не выпускали в прокат, обвиняя авторов в излишнем натурализме и трагедийности. И режиссер сказала, что поедет к Петру Машерову, непосредственному участнику партизанского движения в Беларуси. Пусть он будет судьей.

Папа с восторгом рассказывал о той встрече. Он восхищался Ларисой Шепитько. И как человеком, и как автором фильма, и как очень красивой женщиной. Так он говорил. А по сути обвинений высказался так: «Там показана жестокая правда. Ее должны знать. Потому что истина еще жестче, чем показано в фильме». И дал добро «Восхождению». Такова история рождения шедевра, отразившего не просто историю войны, а целую эпоху нравственного становления личности и трагических поисков человека своего предназначения.

В основном на партизан работали женщины, у них были дети. Дарья Петровна, мама моего отца, была связной в партизанском отряде. Их подпольную ячейку в Россонах предали. Бабушку арестовали, пытали в гестапо и расстреляли. В руководстве партизанского отряда понимали, что опасность велика. Отец мог вывезти в лес свою мать, но он не мог всех забрать в отряд. А если не всех, то никого.

Папа считал себя виновным в гибели Дарьи Петровны. Простить себе этого не мог. Поэтому и о войне никогда не вспоминал. Партизаны освободили город через сутки после расстрела подпольщиков. Маму свою папа в общей могиле расстрелянных узнал только по платью в горошек. Так их пытали.

Разве можно забыть лицо отца, когда он сказал нам: «А наша бабушка, дети, оказывается, героическая женщина». И такой бесконечной была его боль…

Цицерон как настольная книга

Папа всю жизнь занимался самообразованием. Очень много читал, последние годы по ночам, днем времени не хватало. Диапазон чтения был поистине огромен. Цицерона читал на протяжении всей жизни, это его настольная книга. Библиотеку собрал громадную. Книги были его страстью. На столике в спальне открытыми лежали по десять книг. И мы, его дети, потому и выросли людьми читающими.

Преклонялся перед талантом, уважал образованность и профессионализм. Многие удивлялись, с каким знанием дела он разбирался во многом. На одном языке разговаривал с учеными, писателями, строителями, трактористами и президентами. Очень гордился, когда мы с сестрой достигали чего-то, радовался, как ребенок, и даже мог похвастаться этим перед коллегами. И мы, дети, естественно, стремились соответствовать его жизненным принципам. От его похвал реально крылья вырастали. Я всегда завидовала тем, кто работал с ним. Многие потом рассказывали, как это было непросто и интересно.

Обычно все праздники мы отмечали дома вместе с семьей старшего брата отца, Павла Мироновича. Папа приходил поздно. Уставший, голодный. Озабоченный. Перекусив, делился с нами своими рабочими проблемами. Интересно было! О кремлевских интригах с нами не говорил, коллег не оценивал. Никогда не обсуждалась карьера отца. Поэтому об очередном назначении мы узнавали в последнюю очередь. Из тех лет запомнилось, как отец, вставая из-за стола, говорил: «Ну, вы здесь отдыхайте, веселитесь, а я пойду подумаю». Он на даче шёл стричь траву, сажать деревья и говорил: «Думать пойду». «Поеду на пару дней в Беловежскую пущу, подумать надо». Папа и охотой увлекся, когда гигантский объем работы требовал уединения.

Об официальной стороне жизни отца как государственного и политического деятеля говорить в семье было не принято. А вот о своих планах, проектах, о людях, с которыми реализовывались эти проекты, папа рассказывал. Часто они спорили с братом. А мы, совсем дети, как оказалось, всё впитывали, потому что сегодня я могу по любой современной проблеме обозначить точку зрения отца, с реальными примерами и далеко идущими выводами.

Самодельные коньки и большой лыжный переход

Ещё одна семейная традиция — спорт. Людей, которые игнорировали спорт, он называл невежественными. Спортивных подвигов не требовал, но свято верил в симбиоз духовного и физического развития. Любил рассказывать, как смастерил коньки, чтобы быстрее добираться до школы, которая находилась в десяти километров от хутора, где жила семья Машеровых. Просчитал, что по реке зимой намного быстрее можно добраться. Так появилась идея коньков. Это освобождало время, которого не хватало. Ему всегда его не хватало. Помню, мечтал сутки растянуть вдвое. Последние годы видел всё, что нужно и можно сделать, планы были просчитаны на целую эпоху. Очень, очень спешил реализовать как можно больше…

Папа рассказывал, что идея с коньками помогла ему найти время на уроки. Ведь никого из детей, независимо от возраста, не освобождали от домашней работы. Тем не менее бабушка с дедушкой сознательно нацеливали детей на учебу. Они мечтали о другой судьбе для своих детей. Для деревни тех лет это было нетипично: сельский труд требовал рабочих рук. А в семье Машеровых четверо детей: Павел Миронович, Петр Миронович, Ольга Мироновна, Надежда Мироновна — получили высшее образование. Только старшая, Матрена Мироновна, посвятила молодость младшеньким. Но ее мудрость и добросердечие стоило многих дипломов. Все её очень любили, она в семье Машеровых была высшим нравственным критерием.

Братья и сестры отца вспоминали, что его рассказы о будущем слушали как сказку. Он говорил и о телевидении, и о телефонах, и об интернете, и о многом-многом, что сегодня есть будничная реальность. И уверял, что все они доживут до этого фантастического будущего. А что для этого надо? Верить, учиться и укреплять физическое здоровье. И совсем не случайно отец еще до войны стал участником большого лыжного перехода. Очень гордился значком, который получил за это. Я его помню, этот значок. Мама очень огорчилась, когда он его подарил. Кажется, боевому партизанскому другу.

Лыжные прогулки тоже стали в нашей семье хорошей традицией. Папа с нами, дочками, по выходным осваивал просторы вокруг дачи в Дроздах. Рядом всегда была мама. И очень часто папины коллеги, которых отец заразил, убедил в целесообразности и радости таких прогулок. Снежно, морозно. Чтобы щёки не заморозить, нас мазали жиром. Каждый раз он выбирал новые маршруты. Иногда даже страшновато было заблудиться, в такие дебри забирались. Мы были готовы к тому, что папа придумает что-нибудь неожиданное.

Как бы ни был занят отец, эти походы продолжались. Папа даже отпуск часто брал зимой, чтобы мы вместе могли покататься в лесах в Беловежской пуще.

Танго, фокстрот и новогодние сюрпризы

Мы редко отдыхали вместе с отцом. Потому что он редко отдыхал. Когда подросли, стали с ним ездить на юг, всей семьёй. Отец так ласково опекал нас. Внучки появились. Любил он их безгранично, баловал. Расстраивался, когда они плакали. Даже сердился, не понимал, как можно наказывать детей. Мы с детства привыкли к очень строгому воспитанию. Но сейчас вспоминается, каким он бывал с нами нежным, внимательным. Всегда что-то придумывал, чтобы порадовать нас.

С детства осталось волшебство новогодней ёлки. Наряжал ее всегда папа. По ночам. Чтобы мы поверили, что ее дед мороз приносит. Украшал тщательно, продумывал сочетание игрушек, линий дождика и гирлянд с лампочками. Я всё так хорошо помню, потому что папа, мне повзрослевшей, передоверил ёлочную традицию. А как я была горда, когда мне было поручено расставлять книги в шкафах! Я до сих могу это делать только в соответствии с папиной системой. А потом еще и галстуки подбирать к костюмам… Доверял. Для него это было очень важно — доверять!

До сих пор живо во мне давнее детское изумление поступком отца в новогоднюю ночь, которую мы встречали с друзьями семьи в Беловежской пуще. Мы с сестрой — ещё школьницы, воспитанные в строгости и порядке. Поэтому когда нам разрешили не спать в эту ночь и быть рядом со взрослыми, не могли поверить в такое счастье. Было весело. Много танцевали. Это папа меня научил танцевать, как положено, по всем правилам, и танго, и фокстрот… Он до войны специально учился.

Папа уже после 12 часов, весело улыбаясь, заставил всех одеться и выйти прогуляться. Было очень морозно, снежно и безумно красиво. Широкая дорога, по бокам большие елки. И вдруг отец предложил поискать подарки под елками. Оказалось, что он втайне, заранее повесил там подарки для всех. Детям — игрушки и конфеты, женщинам — духи, мужчинам — маленькие сувениры. Каждому! Восторга было! Теперь понимаю: вечно занятый, строгий и серьезный, папа был молод. И очень любил всех нас. Он вообще любил людей, они ему были чрезвычайно интересны и нужны. Потому и заботился обо всех. И был этим счастлив. Но праздников было мало, а работы много. Очень переживал, что мало семье время уделяет. Но не волновался. Знал, мы его не подведем. Мама так нас воспитала: папе надо помогать. Самое важное в семье было — работа отца, работа и ещё раз работа.

Теперь хорошо понимаю, почему он так систематически заботился о нашем физическом воспитании. Желал нам жизнь насыщенной, активной, осмысленной. Чтобы всё успеть в этой жизни, нужны большие силы. По себе нас измерял. Потому мы и верили в него безоговорочно.

В семье не было такого понятия как «золотая молодежь»

Чем выше была должность, тем больше ответственности, тем меньше свободного времени. Когда папа возглавил республику, мама плакала. Боялась, хватит ли здоровья, потому что работать будет круглосуточно. А еще бескомпромиссность Петра Мироновича Машерова, всем известная, но не всем понятная… Чем выше — тем опаснее. Это власть, там свои законы. И мама знала об этом. А уж когда он должен был уехать работать в Москву, ей стало просто страшно. Я помню ее лицо и глаза в этот момент. Радости не было, была большая тревога. Мы, дети, тогда еще не понимали, почему. Но зато прекрасно понимали другое: нам будет непросто, спрос с нас удвоится, утроится.

Папа любил жёстко повторять: «Улучшенные бытовые условия — это чтобы я работал в полную силу. Вы невольно этим пользуетесь. Но должны знать, что вы этого пока не заслужили».

Вседозволенность, расхлябанность, легкомыслие, высокомерие, бессмысленное времяпровождение, распущенность. С этим папа в детях начальников, которых он считал своими коллегами, соратниками, не только не мирился, но целенаправленно боролся. «Золотая молодежь». Не было для нас такого понятия. В Москве, все знают, было по-другому. Наши семьи жили по иным понятиям.

Фото из личного архива Натальи Машеровой