Когда я готовилась к этому интервью, то думала, что меня ждёт трудная беседа, в которой непременно будет обилие терминологии и некоторый пафос. Мне так хотелось узнать о том, как меняется жизнь транссексуалов после камин-аута и перейти к какой-то общественной дискуссии, что за всем этим я почти упустила один важный момент. И это именно жизнь до камин-аута: страхи, непринятие, элементарная нехватка знаний и денег, отсутствие поддержки – вот то, о чём необходимо говорить. Анжелика же оказалась человеком необычайной силы духа, женщиной, которая смогла пережить личную драму, принять себя и жить дальше, продолжая поиск гармонии. «Не будет душа радоваться, если тело будет страдать», – с улыбкой говорит мне Анжелика. А я, кажется, понимаю.

KYKY: Анжелика, прости меня заранее, если я буду задавать глупые или не совсем уместные вопросы. Возможно, моё тотальное невежество в этом вопросе станет прививкой от нетолерантности тем, кто захочет привиться.

Анжелика: Вакцинация – в целом, правильно, в том числе и от невежества. Групповой иммунитет защищал бы тогда даже тех, кто не привит. Об этом мало пишут и мало говорят, люди ничего не знаю и испытывают страх, что совершено закономерно. Я расскажу о себе, но надо понимать, что это только моя история, возможно, у кого-то было и есть по-другому. Нельзя сказать, что «все транссексуалы такие». Все разные. Я понимаю и не осуждаю людей, которые, скажем, встречая транссексуала на улице или в метро, оборачиваются и смотрят на него в упор, потому что для человека как биологического вида важно понимать, кто передо мной: мужчина или женщина? Это нормально, это такая идентификация. Любопытство, которое можно простить.

Самое важное, что актуально понимать – транссексуализм не относится к половым извращениям или каким-то половым излишествам. Само слово «транссексуал» – это термин, причем медицинский. Мой биологический пол не соответствует тому, как я себя чувствую.

Я родилась мальчиком, но всегда осознавала себя как девочку. Тут можно долго рассказывать и про генетику, и про гендерную дисфорию, но самое важное, что достаточно понять о нас: транссексуалы – это люди, запертые в других людях.

Мужчины, запертые в женщинах, и наоборот. Вернуть транссексуала к гармонии с собой можно одним единственным способом – воссоединить биологический и социальный пол. Например, жил-был Саша (неважно, он или она), но чувствовал свой пол совершенно иначе. Время шло, и вместе с заместительной гормональной терапией (ЗГТ) и двумя этапами перемен (операция по смене пола происходит в несколько этапов) Саша наконец-то просто стал (или стала) собой. С трансвеститами всё по-другому. Многим достаточно временно переодеваться в одежду другого пола. Например, Саша переоделся в Машу, получил свою долю необходимых гормонов, затем снял с себя всё и стал снова Сашей.

KYKY: В каком примерно возрасте ты начала осознавать свою транссексуальность? Удалось поговорить об этом с кем-то из родных?

Анжелика: Не в своём теле я ощущала себя постоянно. Понимаешь, был некоторый дискомфорт между внешним и внутренним миром. Осознание того, что я «другая» было наверное лет с 5-6. Я любила прыгать с девчонками «в резинку» – играла во все такие девичьи игры. Фантики собирала от жвачек. У меня были ящички в комоде, где я их раскладывала, представляла, что это мои украшения. Мне было страшно признаться самой себе, мучили постоянные страхи и «уходы» в мир книг и грёз. Наверное, я рано узнала, что такое депрессия, отчаяние.

Очень боялась признаться своим родным в том, кто я есть. Сказать: «Мама, знаешь, я не такая, кем меня обозначили в свидетельстве о рождении, я не мальчик». Это было нереально для меня. Страхи играют очень большую роль, наверное, в жизни любого человека, а в жизни транссексуалов это страхи, умноженные в десять, пятьдесят и даже сто раз. Если вернуться туда далеко в детство, то говорить с кем-то об этом было равносильно какому-то приколу. Ну представь, я подхожу в 5-6 лет к маме или в 10-11 лет к сестре и говорю: «Вы меня не так называете, моё имя – Анжелика». Этот разговор априори не мог состояться в то время, ведь детство и потом отрочество – это время зависимости от родителей, которые не воспринимают ничьи правила, а требуют, чтобы было всё по их укладу.

KYKY: Именно страх заставлял тебя молчать так долго?

Анжелика: Страх, что не поймут, не примут. Решат, что я сумасшедшая, например. Я молчала, чтобы избежать конфронтации. Даже не знаю, чего на самом деле боялась больше: того, что не поймут, или того, что будут тыкать пальцами, фактически такого агрессивного неприятия. У многих транссексуалов есть боязнь социума, боязнь реакции знакомых людей, да тех же соседей, с которыми волей-неволей придётся встречаться каждый день. Хотя это во многом надуманные страхи. Вот я своим соседям сейчас ничего не объясняю. Но, что интересно, они видят мои перемены и ничего не спрашивают. Уже перестали называть моё имя, которое было раньше, просто говорят: «Здравствуй».

После камин-аута, когда я на full time начала одеваться как женщина, у меня был страх того, что люди меня «прочитают». Я ехала в метро, и всё время ловила на себе взгляды, боялась этих взглядов. Сейчас я понимаю, что это было не снаружи, а внутри меня. Именно там крылся страх и неуверенность. Кстати, максимальное количество внимания я вызывала, когда одевалась в мужское, наверное, люди диссонанс ощущали (смеётся).

KYKY: Когда и как произошёл твой камин-аут?

Анжелика: Наверное, когда у меня появилась первая возможность откладывать деньги. Пусть это были 5 или 10 долларов – все отправлялось на банковский счет. Помню, как на меня смотрела кассирша, когда я приносила три доллара, чтобы пополнить свой вклад. Я хорошо понимала, что все изменения, которые мне необходимы, стоят денег. А счет не был скатертью-самобранкой. Бывало, болела мама или я сама, и тогда, конечно, деньги оттуда приходилось брать. Когда на счету наконец собралась необходимая сумма, я решилась на первый этап перемен. Тогда и нужно было рассказать родным. У меня не такая уж большая семья: мама и сестра. Когда я рассказала им, что постепенно буду меняться, не могу сказать, что это их очень удивило – нам всем стало легче на душе. Я в принципе больше не могла молчать. Ощущала, что начинаю потухать. Вот как про человека говорят «глаза не блестят» – это было про меня. Друзья говорили, что я как грустный Пьеро.

Моей маме на тот момент было 75 лет, больше всего на свете я боялась, что она не поймёт, но она поняла! Сестра думала, что я – гей. Я решила, пусть лучше будет так, раз она к этому хорошо относится.

В принципе, я всегда выглядела андрогинно. Уверена, мама тоже чувствовала всё, что со мной происходило, но видимо, старалась это игнорировать, не озвучивать. Девушки у меня не было, я никого не хотела обманывать… Мне очень помогала тогда моя близкая подруга, собственно, она мне как сестра – полжизни поддерживала во всём. Это большое счастье – встретить человека, которому можно доверять и который тебя безгранично любит. После своего «признания» я улетела в Таиланд , вернулась оттуда уже немного другая, морально и физически.

Когда я прилетела и зашла домой — мама расплакалась, а я не поняла, почему. Я тогда ей сказала: «Хочешь я соберу вещи и уеду?» На что мама обняла меня и сказала: «Почему мы не знали об этом раньше? Почему ты себе причиняла столько боли?» Мои знакомые потом стали говорить, мол, у тебя такая прогрессивная мама, а вот я всегда думала наоборот. У меня любящая мама, и мне хочется верить, что каждая мама готова принять своего ребёнка любым. Только женщине присуща чуткость, понимание и безграничная любовь.

KYKY: Страшно было начать меняться?

Анжелика: Понимаешь, это были постепенные перемены. Но сейчас я чувствую, что живу по-настоящему. А боюсь только одного: представить, что я молчала бы дальше. Когда я недавно вернулась из поездки домой, мама мне сказала, что умерла одна наша знакомая. Моя ровесница, молодая женщина. Её убила не болезнь или ДТП, её убило пьянство, а вот «что» она запивала – я не знаю.

Я очень боюсь, что могла бы вот так же спиться под магазином, если бы не решилась на борьбу за себя. Просто молча спиться от не реализовавшихся желаний быть той, кем хотелось стать.

И не стать ей только лишь потому, что не хватило смелости. Тут очень много ниточек. Я – как пружина. Пружину постоянно жмут-жмут, а потом уже – бах, она выпрямляется и ей всё равно. Я живу в гармонии сейчас, для меня это самое важное. Я теперь почти не боюсь.

KYKY: Ты планируешь второй этап операции по смене пола?

Анжелика: Да. Я решила идти в своих изменениях до конца. Первый этап я уже сделала, на второй нужно время и… деньги. Такая операция в Таиланде стоит 16-17 тысяч долларов плюс перелёт и отель. Я сейчас коплю. Москва и Минск, как и другие страны СНГ, увы, имеют не вполне позитивную репутацию по проведению таких операций.

KYKY: А как вообще проходит смена пола в Беларуси? Правда, что необходимо разрешение от большой комиссии, которая… может его ещё и не дать?

Анжелика: Ой, это целая история, причём, в нескольких томах. Комиссию нужно пройти даже для того, чтобы иметь возможность поменять паспорт.

KYKY: Значит пока не пройдёшь комиссию, то по паспорту будешь мужчиной?

Анжелика: Конечно. Кроме того, здесь тоже всё не так просто. Новый паспорт будет всё равно «волчий». Если ты посмотришь свой личный номер, то найдёшь там цифру 4 – это в твоём случае обозначает «женщину, родившаяся в XX веке». У меня сейчас там стоит 3 – «мужчина, родившийся в XX веке». Даже когда у меня будет паспорт на женское имя, пол в нём всё равно будет отмечен как мужской. В Европе были прецеденты, когда люди через суд добивались смены этой цифры вместе с полом. А комиссию я буду проходить, чтобы выполнить все необходимые формальности, хоть именно в Беларуси свою операцию делать не планирую. На самом деле, ничего особенно сложного в этом нет. Просто этап, который нужно пройти. Комиссия – это целый комплекс мероприятий: эндокринолог, терапевт, уролог, обследование в Новинках и так далее.

В Новинках мне не давали, естественно, никакого лечения. Сделали энцефалограмму мозга и разные процедуры, которые также были чистой формальностью. Там со мной лежали люди, на мой взгляд, глубоко несчастные. Конечно, разные, но одинаковые в одном – они не смогли сами перестать бежать по кругу. Менеджеры, руководители – круговорот бессмысленности закручивает даже самых успешных с общественной точки зрения. Они теряют счастье, потом блеск в глазах, а потом и всё остальное.

KYKY: Ты считаешь себя счастливой?

Анжелика: Я считаю себя идущей к счастью. Помню, когда первый раз пришла к психологу, она спросила: «Что у вас случилось?» А я говорю: «У меня всё более-менее хорошо». Психолог поднимает глаза на меня и говорит: «Вы и на комиссии так собираетесь сказать?» Правда, к сожалению, состоит в том, что у нас человека проще пожалеть, чем принять то, что он в гармонии с собой и идёт к своей цели.

KYKY: Если снова вернуться к комиссии, то на сколько по времени растянется твой «поход к цели»?

Анжелика: Где-то около года. Сначала мне казалось, что это безумно долго, но потом, как ни странно, я осознала, что у нас в Беларуси система построена даже неплохо: людям хватает времени разобраться с собой, принять окончательное решение. Мне известны печальные примеры, когда люди в России «покупали» себе результаты экспертиз, делали операции, а затем приходило осознание, что это было зря… Спешить здесь точно не стоит.

KYKY: Анжелика, можно немного о личном? Ты сейчас в отношениях с мужчиной?

Анжелика: Скажем так, я ищу такие отношения – да. Я не хочу быть для кого-то цирком, развлечением. Поэтому у меня пока не было отношений, которые бы меня устраивали на 100%, и где я бы смогла открыться, и меня бы приняли.

KYKY: Кстати, про принятие. Ты выросла в Минске, а живёшь между Минском и Москвой. Где, на твой взгляд, люди толерантнее воспринимают ЛГБТ-комьюнити?

Анжелика: В Праге (смеётся). Если серьёзно, то особой разницы между Беларусью и Россией в этом вопросе нет. Если вести себя нормально, не бросая каждым своим словом и действием вызов обществу, то везде можно более-менее нормально жить.

KYKY: А куда в Минске можно пойти вечерком посидеть, чтобы не ловить «взгляды»?

Анжелика: Я могу пойти в любое место: от недорого кафе до элитного ресторана. В ответ на тактичность чаще всего встречаю со стороны персонала тоже тактичность. Мы имеем то, чего достоины.

KYKY: А как с покупкой одежды? Продавщицы «старой закалки» бурно реагировали?

Анжелика: Знаешь, как раз наоборот. Чаще приходилось сталкиваться с каким-то «странным» отношением от молодых продавщиц, даже в дорогих модных магазинах. Когда со мной произошла первая часть перемен, я стала в себе более уверена, и, наверное, люди это чувствуют.

Могу сказать, что сталкиваюсь, как и все, с рядовым хамством на общечеловеческой почве, отнюдь не из-за моей транссексуальности. Тут такой момент: чем ты увереннее в себе – тем меньше люди могут «прочитать» тебя.

KYKY: Природа предоставила тебе редкую возможность: побыть и мужчиной и женщиной. Скажи, на твой взгляд, в какой гендерной роли жить интереснее?

Анжелика: Женщиной быть куда сложнее. Столько нужно вкладывать в себя времени, денег, различных трудов, а на выходе – в лучшем случае в очереди мужчины пропустят вперёд, и то не всегда. Многие мужчины не понимают, каких колоссальных усилий стоит уход за собой. У биологической женщины, по крайней мере, в нашем обществе, есть множество ролей, с которыми она должна справляться. И справляется, как ни странно. Мужчины многие роли делегируют более успешно.

KYKY: Если бы нашла на следующий новый год под ёлкой волшебную палочку, которая исполняет желания, что загадала бы?

Анжелика: Любые желания?

KYKY: На то она и волшебная, самые смелые можно.

Анжелика: Я хотела бы стать женщиной в полном смысле этого слова. И получить в подарок такую абстрактную категорию как «женское счастье», такое, чтобы «милый рядом» (смеётся). Я очень хотела бы растить детей и иметь просто нормальные отношения с мужчиной, хоть, конечно, отдаю себе отчёт в том, что реализовать такую мечту в нашей стране мне поможет разве что волшебная палочка.