Он родился там в 1986 году, в молодости взял в руки камеру как любитель, но теперь его работы находятся в частных, а также публичных и корпоративных коллекциях. Во время арт-резиденции в Минске Элтадж исследовал доступность музеев и галерей в рамках дебютного в сезоне выставки обновлённой галереи «Ў» «Без исключений!» Он много снимал город, маргиналов и неформалов в нем. Нам с ним повезло, потому что теперь мы знаем, каково быть активистом в Азербайджане и чем Минск так похож на Баку. И расскажет это он сам.

Не формат

«Я нестандартный азербайджанец. Во-первых, со светлыми глазами, светлыми волосами: я родился в Нагорном Карабахе, когда начались гонения, мы приехали в Баку. Потом, у меня есть борода. В том числе из-за этого я не могу найти работу. Еще потому что я хромаю. И потому что я активист. «Ах, у него так нога хромает, зачем! Приличный человек, а с бородой, зачем тебе борода?» – вот что я слышу в Азербайджане. Здесь меня тоже все скептично оглядывают. Вижу, все на ногу смотрят. Зачем у вас тоже так?

У нас множество стереотипов. Если ты на коляске, тебе подадут копейку. Здесь мне про такое тоже рассказывали. Я неделю дома сидел, когда в Баку мне однажды вот так показали (Элтадж дергает за мочки ушей). Это у мусульман «кыш, подальше от меня». Вот я хромаю и якобы могу их заразить.

В Азербайджане большинство людей – мусульмане. Поэтому очень консервативно всё. Я толерантный человек. И с такой головой жить в Азербайджане очень тяжело. Но я люблю семью – родителей, сестру, поэтому я не могу жить долго в других странах.

Беларусь vs Азербайджан

Удивили меня у вас безэмоциональные напряженные лица. Очень редко бывает, когда я гуляю, кто-то улыбается. Как у нас. Иногда мне кажется, я плохой. В Баку ты меня улыбающимся не увидишь. А когда я во Франции, в Дании, я всегда улыбаюсь – окружение провоцирует.

Удивило меня, что у вас в городе полиции очень мало. А у нас – везде. У нас вообще-то снимать трудно. На улице запросто могут подойти спросить, зачем снимаешь.
У вас, по-моему, исторические здания ценят. Старые здания не отмывают. А у нас все полируют каждый год, до белизны. Это нарушение. Реставрировать не модно у нас. Был старенький город Советский, такой исторический квартал в Баку. Мы хотели протестовать, но снесли всё. Если 3-5 человек с плакатами выйдут в центр города, всех арестуют.

Я не очень люблю постсоветские страны, потому что у всех одинаковые проблемы. Поэтому иногда мне кажется, что я в Баку. Я не очень-то патриот, если честно. У вас патриотов много.

Быть активистом в Баку

Больше всего занимаюсь социальными проектами. В одном из отелей в Баку мы на один день их работников заменили на колясочников. Рассказываю об инвалидности в университетах. Год-два как у нас есть инклюзивный театр, почти 70 % актеров – люди с инвалидностью. Я там работал.

В проекте «Аут» я снимаю людей с ментальными проблемами. Делаю репортажи о том, как живут люди с инвалидностью. Если у меня с собой камера, везде снимаю. Вдруг ночью звонят: «Элтадж, тут парень живет в интернате, у него дома нет, еды нет. Надо писать статью». Я снимаю, отправляю на сайт. И так каждый раз: проблема – статья. Бывает, я снимаю, но имя скрываю. Да, это в Азербайджане может быть опасно.

Полиция очень агрессивная. Поэтому у меня проблемы в Баку. Когда-то у нас был протест по поводу инвалидности: работы нет, колясок и реабилитации нормальной нет, пенсия маленькая (со второй группой я получаю 60 манат, это примерно 70 беларуских рублей). Мы перекрыли дорогу тогда. Меня чуть не арестовали. Уже год будет, как я не очень активен, потому что родственникам проблем много.

Инклюзия

Есть активные люди с инвалидностью в Азербайджане, но не так уж много. Потому что у них образования нет, у них психологический барьер. В школе детей с инвалидностью почти нет. Домашнее обучение есть, но это так, для галочки. Есть ребята, которые учатся в университетах. Но у нас же лифтов почти нет. Только недавно начали центр города обустраивать – всюду делают пандусы. В центре автобусы с пандусами ходят.

При этом в Баку увидишь много людей с инвалидностью. А у вас редко вижу. В метро – трижды. В метро нам нельзя: небезопасно. Да, даже знак есть запрещающий. А у вас можно позвонить, и помогут даже. Активисты иногда специально спускаются в бакинское метро. Прохожие помогают. Я не поддерживаю. В смысле, хорошо, что есть добрые люди, но это неправильно – не они должны помогать.

У нас проблемы с терминологией. Грубо говорят «инвалид». Мы хотим, чтобы говорили «человек с инвалидностью». Но очень часто могут сказать «şikəst» – «калека». Есть очень грубое «qüsur» – от слова «изъян», и журналисты так пишут, мы протестуем.

Что изменит отношение власти к проблеме? Я думаю, Конвенция ООН о правах людей с инвалидностью. По-моему, у нас ее подпишут. Недаром так активно начали пандусы делать. Есть общественные организации для людей с инвалидностью, но они не очень-то работают. Только какие-то мероприятия организуют. Просто у них зарубежных грантов уже нет, а сейчас все дает наше правительство. Значит никто не будет говорить о проблемах. У вас меняется что-то, поэтому я вижу, у вас все будет хорошо. Просто нужно время. А у нас – не знаю.

Инвалидность

В армии у меня случился обычный грипп – «Ничего, пройдет, ты сачок». Было осложнение, я впал в кому. 70% давали, что я не выживу. Такое кино есть «Скафандр и бабочка», там первый кадр – почти что я. Когда очнулся, почти не чувствовал левой части тела, даже думали ампутировать ногу.

Потом начались головные боли. Каждые 2-3 часа у меня были лекарства, чтобы их заглушить. Если честно, крайне тяжело, потому что боли бешеные. Сейчас нормально. Что завтра – неизвестно. Но я уже давно к врачу не хожу. Зачем? И очень дорогие врачи у нас. Лет, наверное, шесть я лекарства не принимаю, только физиотерапия. И спорт. Я путешествую автостопом, на горы поднимаюсь, было, ходил 40 км пешком. Многие не верят.

С памятью у меня были проблемы. Русский, английский я почти забыл после комы. Раньше вообще хорошо говорил по-русски: у меня соседка русская, все детство мы смотрели телеканалы на русском, я слушал русский рок. У нас многие знают русский: в школах преподают, раньше как обязательный предмет, сейчас – нет.

А первая моя дальняя вылазка после двух лет дома была в психиатрическую больницу – с волонтерами, которых я нашел на Facebook. Рисуем с пациентами, делаем оригами, кино смотрим вместе. Им нужен позитив, общение – лекарство, которое не продается в аптеке. В психиатрической больнице я много снимал, но 70% я никому не показывал, там очень страшные фото. Если честно, болезнь меня сильно поменяла. Другой взгляд, другая жизнь. Я стал более свободным.

Йога

Если у меня боли, я гуляю и снимаю – как йога у меня, дома не могу сидеть.
Начал снимать себя, экспериментировал. Я же год не спал почти. Что делать? Ноги снимал: как отличаются они друг от друга, портреты снимал – когда боли.

Было время, я не мог смотреть на то, что фотографирую. Говорили: с тобой что-то ненормально, я сам стал сомневаться. Потом на Facebook нашел страничку со снимками, как у меня. Отправил им фото. Оказывается, я снимаю современно. И меня взяли в проект. После этого были крутые выставки. А в 2013 году я стал первым азербайджанцем, который участвовал в крупнейшей международной выставке в Италии. Сперва сам не поверил. И я самоучка. Сейчас публикуюсь в онлайн-журналах, делал коллаж стрит-снимков для кафе. Некоторые фото мои – как паспорт. Но я всегда собой недоволен.

Понимают меня итальянцы, испанцы, французы. В Баку все меня знают, но такие снимки никто не понимает. После презентации моих фото в Баку сказали: надо снимать позитив. Я реалии снимаю, а вы не хотите увидеть это.

Есть вещи, которые словами я не могу объяснить. Поэтому я снимаю. Хочу выразить в своих работах чувственную прямоту, вплоть до первобытных эмоций. Стараюсь уловить сокровенное. Уже 10 лет я занимаюсь фотографией, это уже не профессия, а способ жизни. Если хочешь узнать людей, надо взять камеру и снимать.

Телесность

У нас в Баку снимать ню – ненормально. А я делаю очень открытые снимки. Я снимал 21-летнюю девушку с синдромом преждевременного старения. Не раз фотографировал парня с хрустальной болезнью, его деформации тела. Тело для меня – это искусство. Не красивое тело. В его неоднозначных фактурных изображениях есть дуализм наслаждения и боли. Хочется побудить людей исследовать свой внутренний мир. Страх, смех, страсть, боль, любовь необъяснимы, и это то, что нас объединяет. Я хотел сделать футболки с подобными фото. Я в такой майке в Баку ходил.

Любить людей

Да, на моих фото люди часто кричат. Но это неправда, я люблю людей. Поэтому и снимаю. Если человек страдает внутри, я его снимаю. И да, наверное, подсознательно чувствую людей с инвалидностью и странных, неформальных людей.

У меня жесткий диск сломался недавно, через неделю после ремонта мастер мне пишет: «Я во сне вижу твои фото, мне очень страшно». Если ты во сне увидишь мои снимки, это правильная реакция. И агрессию если ты чувствуешь – правильно. Хотя, конечно, и более традиционные репортажи я тоже делаю.

P.S. Эта арт-резиденция была хорошим экспериментом. Я думаю, что еще вернусь сюда. И сделаю в Беларуси хороший проект».