Невозмутимые тунеядцы: бомж Рома, его дядя и братья Синякины

Боль • Лазарь Распутин
Лазарь Распутин живет в небольшом городе на северо-востоке Беларуси. Где власти точно так же, как и в Минске, собирают налог на тунеядство с нетрудоустроенного населения. Лазарь отправился к вино-водочному отделу магазина «Шанс», чтобы узнать у местных, как они планируют платить государству знаменитый побор.

Сизый рассвет похож на непроспавшегося дворника, который трясущимися руками хватается за тяжелую, как чугунная болванка, метлу. Сейчас он начнет первыми холодными лучами мести грязный, обледеневший за ночь тротуар – если можно назвать тротуаром это месиво из утоптанной земли и щебня. Тут вам не столица и даже не областной центр – провинция отстает от крупных городов минимум лет на двадцать. О комфорте, а тем более о красоте заботятся мало – половина денег бездарно растрачивается на нереализованные проекты, половина оседает в карманах у чиновников.

В моих наушниках играет «Утро всех рабочих» П.Т.В.П., я направляюсь к магазину «Шанс», где обычно с утра собирается та прослойка населения, которую с некоторых пор в Беларуси принято именовать тунеядцами. Причем тунеядцы эти заматеревшие, опытные, положившие здоровье в смертельных битвах с рвущимся вернуть их в ряды работоспособных граждан социумом. Тоже своего рода пассионарии, бунтари без причины. Правда, большинство из них об этом даже не подозревает, руку даю на отсечение – потому что подозревать уже нечем.

Местный бомж Рома и его дядя буддист

На пятачке возле магазина (между собой алкогольная братия называет его «Последний шанс») топчется местный бомж Рома – самый молодой из бездомных в поселке. Говорят, ему еще нет тридцати, а между тем внешне он напоминает сморщенный закопченный гриб, на который смеха ради напялили рваные человеческие обноски с чужого плеча. У Ромы нет ни одного зуба, и пищу он может употреблять только в жидком виде. Увидев меня, он радостно щерится, отчего кожа на лице расползается глубокими бороздами, внутри которых прячется кислая испарина.

– Здорово, Рома, – приветствую его, подходя ближе. – Как дела?

Он кивает, потом бормочет:

– Нешта плохо мне. Сердце болит, бляха.

– Пить меньше нужно, – говорю, – ты же всё, что горит, хлебаешь.

– Не, – Рома крутит головой, и мне кажется, что сейчас раздастся треск шейных позвонков, – Учора тока вино пили с дядькой.

– А где он, кстати? – интересуюсь. – Мне с ним потолковать надо.

Дядька вроде как присматривает за парнем и помогает ему получать пенсию – Рома инвалид, хотя я понятия не имею, что с ним, а спрашивать неудобно. Когда-то они жили прямо здесь, в райцентре, но потом обменяли двухкомнатную квартиру на деревянную халупу и ящик водки где-то в деревне, прожили там одну зиму, после чего разобрали печку в поисках металла, чуть не замерзли насмерть и с тех пор ютятся где придется.

Фото: Antonie D

Рома, жалкий и заискивающий, просит:

– Слухай, дай десять тыщ, я отдам завтра.

– Ром, у меня с собой денег нету, – вяло отнекиваюсь, – попроси у кого-нибудь еще.

– Аэээ… – что-то неразборчиво сипит собеседник и уходит в сторону толпящихся у магазина рабочих, собирающихся ехать на объект – через дорогу находится их контора.

Вскоре появляется и дядя Ромы – щуплый мужичок в потертой куртке и штанах, обутый не по погоде в резиновые сапоги. Хотя, приходит мне в голову мысль, вряд ли он обращает внимание на погоду, да и на окружающую реальность вообще. Глаза у него странные – один смотрит почти стеклянно, второй как-то странно подергивается, взгляд его нервный, беспокойный.

– Ну что, – говорю ему вместо приветствия, – Всё, прикрывают вашу вольницу. Слышал про закон о тунеядстве?

Дядька ничего не отвечает, только махает рукой и закуривает. И чего я вообще к нему полез? Полностью отрешенный от мира субъект из той человеческой породы, кого законы в страхе обходят стороной. Его спокойствию позавидовал бы буддийский послушник.

– Что думаешь-то по этому поводу? – пытаюсь все же завязать беседу. – Вдруг возьмут вас всех и прямо от этого магазина отправят на вольное поселение или в ЛТП?

– И шо? – хмыкает дядька одной стороной рта, предварительно запихнув в его черную щель сигарету. – Думаешь, я там работать буду? Я ужо лет десять не работаю на прадприятиях.

– Так вы же вроде с Ромой беретесь за всякие халтурки, – отвечаю. – Руки у тебя есть, что ж ты так?

– А чараз эта дзела усе, – собеседник щелкает себя пальцами по шее. – Хто мяне вазьметь? Паработаю няделю, патом запью – сразу увальняюць. Так и жыву.

– Ну а сейчас-то ты что делать собираешься? – не отстаю от флегматичного пьяницы.

– Сечас пахмялицца нада, вино учора пили.

– Да нет, я про закон, – уже в который раз втолковываю ему свою навязшую в зубах мысль. – Говоришь, что работать не будешь. Так там тебя заставят, церемониться не станут.

– Ага, счас, заставяць, – гыкает мужик каким-то древним гортанным звуком, от которого делается не по себе. – Што яны, бить мяне будуць? Херня усе эта. Ну падержать на том пасялении, да и адпустять. Мне ишщо и лучше – пакормяць, спать уложать. Вон, у магазине булка хлеба десять тысяч! А там хлеб бясплатный. Слухай, дай десять тысяч.

Фото: Gilles Roudiere

– Нету у меня, – отвечаю я и отхожу в сторону от невозмутимого тунеядца.

Действительно, чего ему переживать? Он фактически бомж, а государство ему предоставит бесплатную койку, станет кормить-поить – чем плохо? Такого не запугать, и бороться с ними, в сущности, бесполезно. Даже если кого-нибудь из ему подобных пристроят на работу, что он там будет делать? Пить втихаря от бригадира? Бездельничать? Валять дурака? Дохлый номер…

Братья Синякины по прозвищу Жбан и Куст

Прямо за углом магазина на корточках сидят братья Синякины, по-тюремному курящие в ладонь. Собственную фамилию они уже давно оправдали на двести процентов: оба страшно худые, с прилизанными белобрысыми волосами, похожие на заморенных в сталинских лагерях арийцев. Зовут их Леонид и Виктор, но местные дали братьям свои прозвища: одному Жбан, второму Куст. Жбан – за то, что Витька мог перепить любого алконавта на районе, а Леньку Кустом прозвали по фамилии его первой жены. Я здороваюсь с парнями, они вяло кивают. Иногда мне кажется, что оба находятся в какой-то перманентной депрессии, сузившей их мир до размеров вот этой самой площадки возле магазина. Скоро уже восемь часов, можно будет купить опохмел, и от нетерпения у братьев трясутся руки. Что делать, организм не обманешь, он вообще очень умный – организм. Требует очередную порцию допинга.

– Не боитесь, что скоро все это кончится? – неопределенно киваю куда-то назад. – Заставят работать, могут на перевоспитание отправить…

Жбан поднимает голову и недоуменно смотрит на меня, словно увидел перед собой эфиопа, потом презрительно хмыкает.

– Где сядут, там и слезут, – отвечает он. Куст философски молчит, не вступая в беседу – тема слишком мелкая для его внимания.

– Пошли бы на работу, и никто вас тронуть не посмеет, – пытаюсь разговорить мрачного Синякина. Но тому, видно, действительно все равно, кто там какой закон принял – его сейчас ничем не проймешь.

Постепенно начинаю понимать, что эта бессмысленная борьба с ветряными мельницами представляет какой-то интерес только для кабинета министра, которым необходимо оправдать свои непомерно высокие по сравнению со средним уровнем зарплаты и продемонстрировать видимость работы.

Неужели они действительно собираются создать из таких вот типов рабочую армию, приносящую стабильный доход? Да завсегдатаи винных точек костьми лягут, но не дадут себя запрячь в хомут, они попросту сложат руки и ничего не станут делать. Прикинуться больными, инвалидами, глухими, немыми, незрячими – короче, сделают все для защиты своей никчемной, жалкой свободы. И глядя на упорную борьбу безработного пропойцы с государственной махиной, бессильной перед ним, маленьким хлипким человечком, начинаешь по-своему уважать его. Это упрямство да в нужное русло…

Фото: Gilles Roudiere

– Они эти законы каждый день божий принимають, – внезапно подает голос Куст. – А толку? Хоть что-то разве изменилось? Да нихера… Побесятся полгода и успокоятся. Ясно ж, такую толпу в ЛТП не запрачаш, и кормить-поить ее – откуда деньги? Да дажа если пасадять – хай сажають. Адин хер ничога сделать не смогуть. Пасижу да и выду, раз такое дела.

Куст не один такого мнения. Поговорив еще с парой знакомых из местных запойных, я понял, что настроение у них, в общем-то, оптимистичное. По крайней-мере, особого страха не заметно. И правда, чего волноваться? Народ у нас опытный, тюрьмой его не напугаешь, это вам не трусливые европейцы. Посидят, ничего с ними не случится – надо так надо. А вот что потом? Сумеет ли государство признать полный провал своей кампании по борьбе с тунеядством? И стоило ли вообще затевать такую катавасию? Впрочем, те, кто видит мир только из окна правительственного автомобиля, наверное, рассуждают по-другому. Куда уж тут простым смертным…

Заметили ошибку в тексте – выделите её и нажмите Ctrl+Enter

Шесть инстанций и три месяца ожиданий. Как получить разрешение для стрит-арта

Боль • Ася Поплавская

художник Митя Писляк известен минчанам по стрит-арт работам на улице Красноармейская, в Осмоловке, а теперь еще и по картине Ивана Хруцкого на доме по Карла Маркса, 25. KYKY расспросил Митю о самой сложной и неудобной для стрит-арт художников теме: получении разрешения на стену у городских властей.