Когда Google купила беларуский стартап AIMatter, журналисты назвали эту сделку исторической. В принципе, можно сказать, что образ Беларуси как IT-страны в сознании большинства уже сложился. При этом на фоне успеха цифровой индустрии порой создается впечатление, что это единственная «живая» отрасль в стране. Но в Беларуси есть компании, которые не обучают искусственные нейросети, а работают на внутренний рынок и рабочие места создают для людей, а не роботов. Irvin Group зарабатывает на госзакупках, собирая системные блоки и серверы и продавая их госкомпаниям. Компания работает в не совсем обычных условиях – из-за того, что на производстве больше, чем половина работников – люди с инвалидностью, закон разрешает покупать у Irvin Group продукцию без тендера. Сам директор компании Дмитрий Богданов называет их проект «беспрецедентным». При этом условия работы тут явно не такие, как в современных офисах IT-компаний: два помещения метров 30 на 40, в одном из них собирают системные блоки для компьютеров и серверы, а во втором менеджеры по продажам ищут новых клиентов. Никаких PlayStation, тренажерного зала и кухни с фруктами и кофе. Дмитрий Богданов сходу объясняет, как работает компания, которой не приходится платить налоги по «общей кассе».

«Мы у вас сейчас купим, а нас потом посадят»

Дмитрий Богданов: Предприятия в Беларуси, на которых больше, чем у 50% сотрудников стоит группа инвалидности, имеют льготы: на налоги и аренду. Поэтому продукцию, которую мы производим, заказчики имеют право покупать без объявления торгов. Если вы хотите что-нибудь купить за бюджетные деньги, потратив на это больше 300 базовых величин, вы обязаны объявить тендер. При покупке у нас компании могут не проводить аукцион, а закупать все напрямую – так не придется собирать большой пакет документов и тратить время на торги.

Заказчики, если и знают, что закон позволяет закупать у нас продукцию без аукционов, все равно боятся этого. У нас же бизнес сажают постоянно, вот организации и «перестраховываются». Основной аргумент, который мы слышим, – мы у вас сейчас купим, а нас потом посадят. Парадокс, но организациям проще идти по сложному пути: не обращаться к нам и без торгов покупать продукцию нашего производства, а открывать аукционы и проводить процедуру от начала до конца. Доходит до того, что на два-три компьютера организовывают тендеры и проводят торги, хотя по закону могут этого и не делать.

KYKY: Проверки часто бывают? Глубоко копает налоговая?

Д.Б: Прецедентов глобальных, когда нам все переворачивали, не было. Серьезно проверяли, только когда предприятие открывалось. Мы тогда отчитались, и больше проблем не возникало. По сути, процедура госзакупок у нас в стране открыта, но она еще сырая и противоречивая. Плюс, на местах нередко сидят просто технически неграмотные люди.

Давайте возьмем детский садик. Там работает заведующая, ее помощница и бухгалтер. У нас был случай, когда на нянечку возлагали обязанность проводить госзакупки.

Я был на круглом столе, который проводило Министерство антимонопольного регулирования и торговли. Там все всё прекрасно понимают и знают о наших проблемах, но решить проблему пока не получается.

KYKY: В Беларуси есть преференции на продажу отечественной продукции. Какие вы получаете бонусы?

Д.Б: Государство дало нам льготы по закупкам без аукционов. Плюс к этому есть преференциальная поправка. Это условная скидка в 15%, которую государство предоставляет беларуским производителям. Закупки проводят по простому принципу: у кого дешевле, у того и покупаем. Допустим, у нас есть товар, произведенный в Беларуси или в любой другой стране ЕАЭС, цена которого – 100 рублей. Есть производитель из Эстонии, который тоже выставляет свой товар за 100 рублей. Так вот, с преференцией в 15% на аукционе цена уменьшается до 85 рублей. Это иллюзорное уменьшение, ведь по договору покупатель все равно заплатит 100 рублей. Эта преференция – бонус от государства, который помогает выигрывать на торгах. В нашем случае есть сертификат на беларуское производство. Плюс, 50% инвалидов на производстве дают не 15%, а 25% преференций. Допустим, у вас импортный товар, у кого-то беларуский, а у меня в штате 50% сотрудников с инвалидностью. У всех нас цена 100 рублей, только импортный товар на аукционе при сравнении цен будет стоить 100 рублей, беларуский – 85, а мой – 75. Логично, что в аукционе выиграю я, хотя мне заплатят те же 100 рублей.

KYKY: Вы занимаетесь сборкой компьютеров, и эта продукция считается беларуским производством. Но ведь у нас в стране не производят ни видеокарты, ни процессоры. Насколько такое производство можно считать беларуским?

Д.Б: Есть определенный алгоритм получения сертификата собственного производства. Он разрешает нам комплектовать системные блоки разным оборудованием. Торгово-промышленная палата, чтобы выдать лицензию, смотрит наличие помещения и оборудования и проверяет, чтобы в компании был инженер или сборщик. По большому счету, мы создавали эту компанию под лозунгами «покупайте беларуское» и «покупайте в социальном проекте». Хотя есть компании, которые отказываются покупать компьютеры, сделанные инвалидами. Они считают, что люди с инвалидностью не могут хорошо собрать системный блок. Причем это организации, от которых вообще никак такого не ожидаешь, а мы работаем с госами. В таких случаях приходится звонить и разбираться, почему сотрудникам говорят такое.

«В Беларуси больше полумиллиона человек с инвалидностью, и 10% из них хотят работать»

KYKY: Как вы ищете работников и чем их мотивируете?

Д.Б: Вакансии у нас есть по двум позициям: менеджеры по продажам и специалисты по сборке и обслуживанию компьютеров. Мы ищем кандидатов на работе TUT.by – там есть галочка «вакансия доступна соискателям с инвалидностью». Так вот, она не работает – с портала идет меньше всего кандидатов. Больше всего людей приходит из центров занятости, но там проблема с контингентом: последний был уголовник, который сейчас сидит на «химии» за спайсы. Бывают люди за 45 лет, которых непросто обучить. Сейчас для них строят интернаты, в которых они живут до 18 лет. Проблема в том, что когда они выходят из этих заведений, совершенно не знают, как общаться.

Да и работа для них – это что-то нереальное. Был случай, когда девочка в 22 года приходила устраиваться на работу с мамой, которая говорила, что и где писать в анкете.

Со мной она тоже разговаривала с разрешения мамы. Все это не было обусловлено диагнозом: у нее была проблема со зрением. Был случай, когда кандидат сам сказал честно: «Мы, инвалиды, не хотим работать. У нас есть пенсия – зачем нам напрягаться?»

Еще мы ищем через газету «Вместе» и на форумах Onliner.by. С последним отдельная история: если там кому-то что-то не понравилось, сразу пишут злобные комментарии про неадекватное руководство. Да и вообще там редко оставляют положительные комментарии. В «Вконтакте» есть группа «Коляска – мой трон», там мы тоже предлагаем работу, но только не колясочникам: у нас нет удаленного доступа к рабочему месту. Плюс офис никак не оборудован, хотя и с общественным транспортом для инвалидов есть проблемы. Достаточно вспомнить, насколько редко можно увидеть инвалида на коляске в метро. Даже если мы сделаем доступную среду в офисе, колясочники сюда не доберутся.

Много людей звонит из глубинки. Последний кандидат был из-под Пинска. Он вообще отчаялся найти работу у себя и готов был спать у нас в офисе, лишь бы уехать, потому что со своими физическими возможностями – у него нет руки – в своем регионе он не может устроиться.

KYKY: С ваших слов получается, что людям с инвалидностью проще жить за мизер от государства, чем зарабатывать самим.

Д.Б: Бывают диагнозы, по которым при трудоустройстве пенсию могут и отнять, поэтому некоторые не выходят на работу. А еще был случай, когда человек без глаза – у него стоял стеклянный имплант – каждый год должен приходить на медкомиссию и подтверждать, что у него нет глаза, чтобы продолжать получать помощь.

В Беларуси живет более полумиллиона человек с группой инвалидности. 10% из них – это люди, которые хотят работать. Как правило, это люди не с врожденной, а приобретенной инвалидностью. То есть те, кто уже когда-то работал. Остальные чаще всего получают 200 рублей пенсии и сидят дома. Конечно, начать работать – это затраты: нужно готовить ссобойки, следить за внешним видом. С учетом того, что с выходом на работу часть пенсии могут забрать, человек должен получать минимум в два раза больше. Люди с приобретенной инвалидностью – которые получили диагноз не с рождения – хотят работать, чтобы оставаться в социуме, а не только получать деньги. Инвалиды с рождения не привыкли, что от них кто-то что-то требует. Я сталкивался с людьми, которые говорили: «Если с меня что-то будут требовать, я работать не буду». Понимаете, это своеобразный контингент.

«Ты пришел в коммерческую организацию, поэтому работай»

Для меня это такие же люди, как и мы, но если мы хотим равенства, так давайте относиться и требовать на равных. Отсутствие испытательного срока, короткий рабочий день и длинный отпуск – это все, что тебе дает государство, а дальше работай, как все. Ты пришел не в государственную, а в коммерческую организацию, которая живет за свои деньги, поэтому работай. Один раз я могу сказать спокойно, два, три раза нормально попросить. Но когда повторяешь одно и то же, а человек только делает вид, что что-то делает, – будь свободен. Отсюда и рождаются посты на форумах и в соцсетях, что у нас требуют, кричат. Для человека с группой инвалидности крик – это просто если подходят и говорят: «Давай, делай, или свободен». Кроме того эти люди очень обидчивы, они думают: «Мы же старались». Но результата нет, а с чего тогда мне тебе деньги платить? Приходится расходиться. Иногда переводим человека с одной должности на другую, потому что на самом деле мы заинтересованы, чтобы они работали.

Недавно на Facebook девочка-колясочница написала пост, в котором рассказывала, что люди с инвалидностью – это «привилегированный класс». Для них делается такой объем работы, который не делают для граждан без группы инвалидности. Я, например, не могу позволить себе прийти домой и сесть – мне физически не будет, за что семью кормить. А эти люди, у которых есть пенсия, все равно недовольны, хотя у нас зарплата ограничена только усилиями, которые (естественно) нужно прикладывать.

KYKY: Пенсия у инвалидов есть, но нельзя сказать, что это деньги, на которые можно прожить и прокормить семью. Скажите, сколько зарабатывают ваши менеджеры по продажам и сборщики?

Д.Б: У менеджеров и сборщиков зарплата зависит от результативности, но она не меньше 300 рублей, как положено по закону. На собеседованиях просят 300, максимум 350 рублей. Те, кто звонит из глубинки, готовы пахать и за 150 рублей. Только не всегда на работу выходят. У вас бывало такое, что в редакцию пришел новый журналист, в первый день пошел покурить и не вернулся? У нас бывает.

Те, кто выдерживает неделю, дальше остаются на постоянную работу. А так, бывало, час, два поработают и уходят, никому ничего не сказав.

Они обучаются полдня, а потом убегают. Те, кто доходит до второго этапа, – работы с клиентами по телефону – через час-два выходят покурить и не возвращаются. Причем мы им перезваниваем, но никто не берет трубку, а если отвечают, то говорят, что бабушка умерла в деревне – никто не говорит, что это «не его». Может, мы что-то не так делаем, но у нас нет обратной связи.

Бывают ситуации, когда человек полгода-год ищет работу, выходит к нам, а потом, поработав, говорит, мол, мне предложили другое место. То есть год он искал, а как только вышел к нам, сразу предложили. И бабушка умерла. У нас вообще кого только не хоронили! После этого еще обещают, что выйдут, но не выходят...

Я понимаю, что многие люди с инвалидностью не социализированы. Но, как правило, собеседования они проходят. И мы тратим время на то, чтобы дать им шанс. Были истории, когда уходила уйма времени, а потом оказывалось, что человек ничего не помнит. В итоге за ним приходит мама и забирает домой.

KYKY: Предлагаю закончить на позитиве. Может, есть история карьерного успеха сотрудника с инвалидностью в вашей компании?

Конечно. Алесе, нашему менеджеру по продажам, поначалу было сложно разобраться с техникой. Однажды она подошла и сказала, что не справляется и хочет увольняться. Мы предложили вариант, при котором она просто звонила клиентам, а если появлялись вопросы технического плана, она их передавала другому специалисту. Сейчас она полностью разобралась и выполняет весь цикл работ с полным объемом заявок. У нее даже настроение изменилось: первое время она ходила подавленная, потому что понимала, что не справляется, а сейчас работает с удовольствием. Есть и другой пример. Алексей, тоже менеджер по продажам, хорошо разбирается в технике, но ему тяжело даются разговоры. Мы сняли его с той работы, которая дается ему сложно, и посадили на подходящую.

По правде сказать, когда мы открывали компанию, рассчитывали, что сейчас дадим объявление и не будем знать, как отбиваться от кандидатов. Городской отдел по труду и занятости давал нам список людей с группой инвалидности. Но наша сотрудница обзвонила всех 400 человек. 100 из них согласились прийти на собеседование, 40 пришли, трое вышли на стажировку, и ни одного не осталось.