KYKY: Пять лет назад в материале об отношениях беларусов с инвесторами вы назвали две главные проблемы, которые тормозят бизнес-процесс: тотальный дефицит людей, умеющих принимать решения, и неопределенный общий фон, при котором невозможно делать прогнозы. За пять лет что-то изменилось?

Екатерина Забелло: Что-то, конечно, изменилось, но дефицит людей по-прежнему есть. Видимо, это проблема менталитета: на локальных уровнях решения принимаются тяжело. Чиновники не готовы взять на себя ответственность (даже если решение в их компетенции) – они понимают, что это может обернуться им потерей рабочего места и прочими неприятностями. Чиновник часто ищет «соучастников» – тех, кто возьмет на себя часть ответственности, даже если законодательство напрямую к этому не обязывает. Никто не хочет что-то решать единолично и создает круговую поруку: «А что скажет Нацбанк? А какая позиция у Министерства по налогам и сборам? А может, у Госкомитета по имуществу есть возражения?». Чиновник хочет, чтобы под финальным решением стояло как можно больше подписей – чтобы в случае чего сослаться на коллективный разум. Иногда складывается впечатление, что если кто-то высказывается «против», остальные облегченно вздыхают: «Ну, наконец-то! Мы-то все были «за», но, дорогой инвестор, смотри: Иван Иванович из «комитета по очень важным вопросам» имеет возражения. Иди и разбирайся с ним». Что с этим делать – сказать сложно.

Если говорить об инвестиционном фоне, то тут изменения есть. Помню, еще в 2014-м я говорила, что если эксперимент по либерализации экономического законодательства в масштабах всей страны кажется рискованным, то выходом могли бы стать отдельные кластеры, где решались бы проблемы конкретных видов деятельности. А если уж эффект от «точечной либерализации» заметен, переносим опыт на другие сферы деятельности – в итоге создаем правовое поле, удобное для всех. И движение в этом направлении уже идет: де-факто его локомотивом стал ПВТ и в целом IT. Попытка айтишников получить «свое» законодательство (Декрет №8) оказалась удачной. 2018 год показал, что локальное решение проблем дает хороший экономический эффект. В течение года резидентами ПВТ стали больше компаний, чем за 12 лет его предыдущей работы. Выручка от экспорта услуг была исторически рекордной для Беларуси – около девяти миллиардов долларов – не в последнюю очередь благодаря экспортной выручке ПВТ. Она создала плюсовое сальдо внешней торговли в 700 миллионов долларов. Получается, власти изменили законы, сделали отрасль привлекательной для ведения бизнеса – и инвесторы действительно заинтересовались. Как шутят мои коллеги, сегодня очередь из желающих стать резидентами ПВТ заканчивается за кольцевой. Такой же интерес и ажиотаж вызвал запуск криптобиржи.

Нет смысла ожидать, что государство самостоятельно выступит с инициативой: «А давайте мы теперь изменим всё в масштабах страны!». Но при этом я согласна с Виктором Прокопеней, когда он говорит о готовности власти к диалогу с бизнесом– если бизнес выступит с экономически обоснованными предложениями. Если кто-то продемонстрирует эффективную бизнес-модель и разработанную юристами структуру изменения законодательства – есть неплохие шансы, что государство отзовётся. В правительстве банально может не хватать человеческих ресурсов для такой работы. Создать концепцию развития отрасли, объяснить, почему она будет работать, какие у нее есть сильные и слабые места, как обеспечить регулирование – для этого нужны не только и не столько чиновники, сколько люди из бизнеса.

Есть еще один пример изменений инвестиционного фона, уже в масштабах страны: на днях первый вице-премьер Александр Турчин объявил о планах переформатировать работу с инвесторами. Он сказал, что Национальное агентство инвестиций и приватизации (НАИП) должно стать «одним окном» для инвестора, приходящего в страну. Если это не декларация, а реальный план, и если «одно окно» в реальности не окажется входом в лабиринт из сотни дверей – это отличная и давно назревшая идея.

Сейчас НАИП имеет скорее декоративную функцию: «Вот у нас документы, даже на английском языке, вы можете их почитать; вот тут алгоритмы действий – можете ознакомиться.

Здесь аккумулирована информация, где у нас находятся инвестиционные площадки – можете распечатать». Да, есть ещё консалтинг, но на уровне, который НАИП может себе позволить. Это совершенно точно не то место, где принимаются решения или хотя бы происходит влияние на их принятие. У иностранного инвестора на сегодняшний день нет единой точки входа в Беларусь, где бы его проект приняли, рассмотрели, всецело оценили, выдали дорожную карту и сказали: «Стартуй». Если заявление Турчина станет реальностью, инвесторам будет намного проще входить в Беларусь.

Рыночник VS силовик. Объясняем инвестиции на законах физики и голубях

KYKY: В беларуской тюрьме сидит шведский инвестор Амид Набизада. Его брат в интервью рассказал мне, что когда претензий к Амиду еще не было, высокопоставленные чиновники сами приходили с просьбами: «Приведи к нам инвестора». Получается, верхушка власти заинтересована в инвестициях, а более мелкие чиновники делают все, чтобы инвестдоговоры с нами никто не заключал?

Е.З.: Я не соглашусь с таким выводом. Не вижу системных противоречий между верхушкой власти и чиновниками на местах – скорее это конфликт задач «голубей» и «ястребов», то есть рыночников и силовиков.

Согласно законам физики, если тело испытывает два действия противоположного направления, то есть действие компенсирующих сил, то результат будет таким же, как если бы на тело ничего не действовало вообще. Оно остаётся неподвижным. Этот принцип наглядно иллюстрирует собой беларускую стабильность. С одной стороны – силовая составляющая. Это следственные органы, комитет госконтроля и другие ведомства, перед которыми стоят вполне четкие задачи: не допустить, пресечь, запретить, когда есть возможность – оштрафовать или посадить. С другой стороны – госструктуры, нацеленные на развитие рынка, привлечение инвесторов, увеличение притока валютной выручки и так далее. Каждая из сторон прилагает немало усилий для решения своих задач, но, к сожалению, поскольку эти усилия разнонаправлены, скорость глобальных изменений нулевая.

Например, наблюдает Мингорисполком за реализацией инвестпроекта, и выясняется, что инвестор допустил просрочку: к назначенному сроку выполнил не на 100, а 70 или даже 90 процентов от запланированного. И не потому, что он непорядочный и вдруг злостно обмануть местную власть захотел – просто ему не хватило времени. И государство в лице Мингорисполкома даже готово пойти на уступку, дать отсрочку инвестору и не применять к нему санкции. Но чиновник понимает: если к нему придут с проверкой и обнаружат, что некий инвестор не сдал вовремя строящийся объект, а его за это даже не оштрафовали – проблемы будут не только у инвестора, но и у чиновника. И что он может сделать? Да ничего! Насчитать инвестору штрафные санкции по максимуму и спать спокойно. 

Чиновник не заинтересован в том, чтобы содействовать инвестору в решении его проблем. Чиновник заинтересован в максимально беспроблемной собственной работе, у него за инвестора не болит душа, инвестор ему никто. Наверное, только настоящий патриот будет днями и ночами помогать инвестору, чтобы Беларусь стала Сингапуром.

KYKY: У нас же все патриоты.

Е.З.: Но нужен эдакий патриот-бессребреник, готовый рискнуть карьерой и свободой ради положительного экономического сальдо страны. Наверняка, у нас таких много, просто они пока не признаются. Но есть более реалистичный вариант: например, мотивировать чиновника финансово – тогда он сам начнет привлекать инвесторов и сражаться за каждый проект. Будет делать всё, чтобы инвестор не ушел, даже чай с конфетами ему подавать. Но возникает вопрос: а не коррупция ли это? И кого из десяти человек, которые ставят подписи под согласованием инвестпроекта, надо мотивировать? Непонятно.

Сейчас у наших чиновников не самый высокий оклад, и никакой специальной мотивации встать грудью на защиту инвестора нет. Они и на работу не всегда хотят ходить, как и многие другие нормальные люди, а уж тем более привлекать кого-то куда-то. Поэтому, при любом недочете со стороны инвестора проще применить к нему санкции. Понятно, что при таком развитии событий инвестор чувствует огорчение и даже понемногу утрачивает желание вообще иметь что-то общее с Беларусью. И скорее всего, он не будет утаивать эти чувства, а расскажет о них тем, кто тоже мог бы стать потенциальными инвесторами в Беларусь, но уже не станут.

KYKY: Так и хочется сказать «голубям» и «ястребам»: «Да познакомьтесь вы там, наконец!»

Е.З.: Да (улыбается). Ирония в том, что все и так давно между собой знакомы, всегда жмут друг другу руки. Возможно, вечерами в неформальной обстановке по случаю Дня защитника Отечества или 8 марта они встречаются и понимающе смотрят друг на друга. Но утром перед ними снова появляются разные профессиональные задачи.

Одним нужно увеличивать объемы прямых иностранных инвестиций и экспортной валютной выручки, а другим – пополнить бюджет за счет фискальных мер. Каждый занимается своим делом, но «тело» все еще остается неподвижным. 

Наверное, должно быть какое-то принципиальное решение на государственном уровне: или мы движемся в сторону либерализации экономики и развития частного бизнеса, или усиливаем государственное регулирование экономики со всеми вытекающими последствиями. Тогда наметится вектор движения в ту или иную сторону. Но видимо, такое однозначное программное решение принять непросто, если от разных ведомств поступают противоречивые сведения. Отсюда у нас складывается многовекторность не только во внешней, но и во внутренней политике.

«Сложно отказаться инвестировать, когда тебя уже посадили»

KYKY: В Беларуси по-прежнему инвестиционные проекты (и другие) согласовываются и реализовываются быстрее, если по ним принимаются адресные решения – на основании указов президента или постановлений правительства?

Е.З.: Можно вспомнить национальную шутку про вовлеченность президента в то, как беларусы перебирают картошку. Как ни странно, с практической точки зрения наличие адресного решения – это действительно эффективно. Но возникает резонный вопрос: для чего тогда существует разветвленная система органов госуправления? В нашей стране проекты, где получено согласование президента, реализовываются просто потому, что дальше их согласовывать негде. Решение принято – и точка, зелёный свет. На других уровнях решение может быть принято, но с условиями, оговорками, сомнениями – в общем, может потребоваться еще пятнадцать согласований. Но такая система как раз и приводит к тому, что чиновники разных уровней не готовы принимать самостоятельные решения. Плюс ломается система нормативных актов, которая рискует превратиться в набор из декретов, указов и распоряжений президента.

KYKY: Как инвестировать в Беларусь, чтобы в итоге не сесть в тюрьму? У инвесторов есть гарантии?

Е.З.: На законодательном уровне инвестор защищен замечательно. Как и во всем мире, ему даются гарантии защиты имущества от национализации и реквизиции, гарантируется беспрепятственный перевод прибыли, полная компенсация причиненных убытков. В Беларуси, пожалуй, нет кейсов очевидной национализации или реквизиции имущества иностранных инвесторов, как это было на заре советской власти. Но есть масса способов обидеть инвестора, не идя на него в лобовую атаку.

Например, инвестор просрочил реализацию инвестпроекта, государство рассчитывает ему договорные штрафные санкции и подлежащие возврату суммы льгот и преференций. И говорит: «Окей, у тебя инвестиционный проект на десять миллионов долларов, санкций мы насчитали тебе уже на три миллиона, будешь платить?». У инвестора два очевидных варианта: платить или не платить. Но во-первых, он банально может не обладать необходимыми средствами, а во-вторых, даже в случае оплаты запланированная им рентабельность проекта летит в тартарары. Допустим, инвестор выбирает вариант «не платить», параллельно пытаясь как-нибудь решить вопрос снятия финансового бремени. А государство вполне может заняться изъятием у инвестора его имущества в счет суммы заявленных требований. Это национализация? Конечно, нет.

KYKY: Это же очень хороший механизм! Мне и юрист в интервью говорила, что у нас все бизнесмены сидят на законных основаниях.

Е.З.: В 2006 году в УК появилась статья, которая в ряде случаев позволяет освобождать от уголовной ответственности при добровольном возмещении ущерба. Ещё спустя несколько лет появилось понятие «уголовно-правовой компенсации». Раньше этих механизмов не было. Их появление можно было бы рассматривать как благо, если бы не одно «но»: бытует мнение, что механизм добровольного возмещения ущерба фактически стал одним из способов пополнения бюджета.

KYKY: Виктор Прокопеня, Олег Хусаенов, Юрий Зиссер и другие бизнесмены, не стесняясь говорят, что массовые посадки предпринимателей прямым образом влияют на количество инвестиционных проектов. Вы помните случай, когда иностранец отказался от работы с Беларусью именно из-за посадок бизнеса?

Е.З.: Сложно отказаться инвестировать, когда тебя уже посадили (улыбается). Вы имеете в виду ситуацию, когда инвестор рассматривал Беларусь как страну для инвестиций, но прочел, что там кого-то посадили или оштрафовали, и передумал. Но если он до нас даже не доехал, как мы об этом узнаем? Другое дело, если инвестор начал переговоры, но отказался начинать проект, или прекратил реализацию на какой-то из стадий. Вот это нужно анализировать на уровне государства, как в хороших компаниях анализируют причины ухода клиентов.

Нужно спрашивать у инвестора, что повлияло на его решение уйти из Беларуси: может, его чиновник обидел или в посольстве нахамили, или он статью прочитал о том, как в Беларуси с инвесторами обращаются. Такой анализ многое скажет государству о нём самом.

KYKY: Вы задаете такие вопросы своим клиентам? Что они вам отвечают?

Е.З.: Да, с уходящими инвесторами я разговариваю. У меня нет большой статистики, чтобы обобщить причины отказа, но из своего общения могу выделить две причины. Первая – изменившиеся рыночные условия, в которых проект перестает отвечать показателям рентабельности. Как было, например, несколько лет назад с рынком недвижимости, когда заморозили многие строительные проекты. И вторая – бюрократия. Были случаи, когда из-за невозможности решить вопросы инвесторы теряли терпение и говорили: «Зачем мы тратим столько усилий, финансов, человеческих ресурсов, ездим на переговоры, готовим бизнес-планы, если за год или полтора никакого движения не произошло?». 

KYKY: Какой процент переговоров заканчивается отказом и сколько доходит до реальных сделок?

Е.З.: Примерно 50/50. Но за последний год среди моих клиентов отказов не было – те, кто уже начал работу, продолжают ее.

Как санкции отбивают у Беларуси американских инвесторов

KYKY: Инвестор из США – редкость для Беларуси, но поговаривают, что благодаря ПВТ их стало больше. Это правда?

Е.З.: Это правда. И тут есть интересный момент, который мы как-то обсуждали с американскими юристами. Известно, что американское правительство установило санкции в отношении ряда беларуских чиновников и их семей, в их числе и президента Беларуси. Последний раз действие санкций продлевали в июне 2018 года – до июня 2019 года.

Американским компаниям и частным лицам запрещено совершать сделки с лицами из санкционного перечня. Если американскому инвестпроекту в Беларуси нужно персональное решение президента, то оно может рассматриваться как сделка – соответственно, реализация проекта запрещена.

Я допускаю, что об этой проблеме в Беларуси многие просто не догадываются и продолжают задаваться вопросом, почему американский бизнес не идет в Беларусь. Кстати, специальное регулирование ПВТ эту проблему сняло: инвестиционные решения принимаются без участия президента, общие условия позволяют не обращаться за индивидуальными. 

KYKY: Откуда родом наш инвестор и во что он сейчас хочет вкладывать деньги?

Е.З.: В топ-10 стран-инвесторов по итогам 2018 года по-прежнему лидирует Россия: почти 42 процента от общего объема прямых иностранных инвестиций. За ней традиционно идет Кипр (13,5%), следом – Китай (9,3%), Германия (5.5%), ОАЭ (3,6%), Польша (3,4%), Ирландия (2,8%), Латвия (2,5%), Великобритания (2,4%) и США (2,1%). Если верить статистике, отраслевая структура инвестиций складывается преимущественно из инвестиций в промышленность (31,1%), финансовую деятельность (26,8%), транспорт (18,1%), далее следуют торговля, строительство, недвижимость.

Некогда один клиент поделился со мной мыслью: инвестиции имеет смысл делать не на падении или росте рынка, а на переломном моменте перехода падения в рост. Кто обладает способностью поймать эту точку, добивается наибольших успехов. Например, рынок коммерческой недвижимости Беларуси в 2018 году замер, но основные критерии, влияющие на рынок, вышли из рецессии ещё в 2017-м. Не исключено, что начнется медленное движение вверх. А вообще, инвестору в Беларуси может быть интересна любая отрасль, потому что наш рынок ещё не знаком с настоящей конкуренцией во многих сферах.

KYKY: У нас есть чиновники, которые уже научились заводить «правильные» знакомства? Кто хорошо представляет страну?

Е.З.: Любой беларуский чиновник выглядит лучше прочих коллег, если знает английский язык – у нас таких можно по пальцам пересчитать. А если у него при этом есть хорошее образование, опыт работы в сфере экономики… Но вообще, по моему субъективному впечатлению, нынешнее правительство достаточно компетентно для того, чтобы взаимодействовать с инвесторами.

Внешний вид и хороший костюм? А что, если внешний вид многих наших чиновников – это такая национальная фишка. Приезжают же государственные делегации из, например, африканских или азиатских стран в необычных для официального стиля национальных одеждах. Ну, а наши – в маскировочных костюмах, чтобы всегда быть незаметными и сливаться с фоном. В конце концов, мы же удобрения, грузовики и тракторы продаем, а не дизайнерские линейки haute couture.

KYKY: На имидж страны и потенциальные инвестиции влияют рейтинги, в которые последнее время активно попадает страна?

Е.З.: Наша страна начинает появляться в рейтингах как место, которое стоит посетить, чаще всего не из-за усилий государственных пиар-специалистов (если у нас вообще таковые есть), а благодаря отзывам побывавших здесь иностранцев. И это влияет на туристическую привлекательность страны. Беларусь – специфическое направление, на нее многим хочется посмотреть как на фьюжн чего-то постсоветского с чем-то вполне европейским. Решение ввести сначала пятидневный, а после – тридцатидневный безвизовый режим было однозначно правильным. 

Что касается экономических рейтингов – действительно, и в них мы выглядим неплохо, по некоторым позициям растем из года в год. И вот здесь, надо сказать, государство в какой-то момент правильно оценило алгоритмы. Например, каждый год Всемирный банк готовит серию отраслевых опросников Doing Business и рассылает их специалистам, работающих с бизнесом. Из них получается рейтинг страны по разным категориям. Часто изменения действительно отражают реальность: например, сейчас у нас в самом деле просто зарегистрировать новый бизнес. Но иногда изменения декоративные: например, какой-нибудь нормативный срок рассмотрения документов меняется с 30 дней на 15, в рейтинге позиция растет (это же двукратное сокращение срока), а в законодательстве сохраняется оговорка «если потребуется дополнительный запрос документов, срок может быть продлен до 30-ти дней».

KYKY: Когда у нас случится инвестиционный бум? Или он уже идет, а мы его не замечаем?

Е.З.: Лично у меня есть ощущение, что что-то идёт, хотя бумом это назвать сложно. Есть индикаторы: медленный, но всё же рост ВВП, увеличение объема иностранных инвестиций, низкая по сравнению со многими предыдущими годами инфляция. Уменьшение доли госсобственности в беларуской экономике, интерес к стране со стороны ТНК, крупные сделки M&A, направленные на консолидацию активов в отдельных отраслях экономики. Думаю, оживление произошло, но о нем никто громко не кричит – имеет смысл спокойно понаблюдать за динамикой год-другой: не иллюзия ли это? А может, дело просто в том, что государство немножко ослабило свои объятия, и бизнес решил: «Наконец-то мы теперь сами как-нибудь».

KYKY: Все же меняется политика государства?

Е.З.: Если речь про политическую систему, то нет, не меняется. Способы взаимодействия между политическими субъектами остаются теми же, состязательности политических партий и движений как не было, так и нет. Да и вообще политика в Беларуси стала занятием если не маргинальным, то каким-то потусторонним, непонятно как относящимся к реальной жизни. Я уверена, что если остановить на улице людей и спросить, сколько палат в беларуском парламенте, как они называются и кто их возглавляет, в лучшем случае ответит каждый сотый. Люди не связывают условия жизни или работы бизнеса с классическим политическим процессом, но при этом прекрасно знают, что им нужно от государства и есть ли шансы это получить. Может быть, это и есть беларуская политика? Черт его знает.

Ну а если же говорить о политике как управлении распределением ресурсов, то да, что-то меняется. И тут интересная ситуация: с одной стороны, государству наверняка не хотелось бы потерять контроль. С другой стороны, посмотрите, как изменился процесс доступа, получения и распространения информации. Как вы сказали, пару лет назад было сложно представить, что Зиссер, Хусаенов, Прокопеня и другие будут открыто говорить о прекращении посадок – озвучивать требования к государству. Точно так же невероятным бы показался открытый суд над Мариной Золотовой, который детально описывался в СМИ. Средства связи и передачи информации настолько стремительно развиваются, опережая любые средства контроля, что сдерживать этот процесс уже невозможно.

Теперь, когда кто-то говорит то, что находит резонанс в обществе, его слова подхватывают еще несколько людей – и сказанное имеет шанс стать общественным мнением, влиять на которое государству всё сложнее и сложнее. Фактически государство становится перед выбором: игнорировать это, проводя собственную политику, или «оседлать» общественное мнение, сделав его элементом собственной политики. Например, осуществить либерализацию законодательства об экономических преступлениях. Схожий процесс, мне кажется, идет в экономике: государство может игнорировать рост доли частного бизнеса, который рано или поздно попытается защищать свои интересы. А может стать во главе этого процесса, найдя поддержку у бизнеса и продемонстрировав, что Беларусь – прогрессивная страна, где частный бизнес и инвестиции находится под реальной защитой государства.