Саша: Ну как?
Сергей: Мне местами понравилось. Даже несмотря на истеричную статью Стишовой, которую я прочел в «Искусстве кино», готовясь к просмотру.
Саша: Как это может понравиться? Он же пошлый!
Сергей: Пошлый, но увлекательный. Причем, чисто технологически — практически в каждом кадре есть аттракцион, который держит внимание зрителя и перебрасывает этакий мостик вперед.
Саша: Мне показалось, у Михалкова достаточная степень мазохизма и садизма. Он ненавидит всех этих офицеров, показывает их никчемную жизнь с адюльтерами и в конце, конечно, топит в барже. А мальчик-то чекист в итоге хороший. Он благородный, часы офицеру вернул! Большевистская власть, выходит, не такие уже плохие люди.
Кадр из фильма 'Солнечный удар'
Сергей: Нет, Саша, вы ошибаетесь. Риторика тут другая. Михалков ведь долго говорил, что он МихАлков. Это папа у него был карьеристом и посредственным поэтом, но по маме Никита Сергеевич, как он с некоторых пор любит подчеркивать, — родственник художника Сурикова, и вообще, он из той еще старой дворянской России. И когда мы говорим о Михалкове в контексте «мажорских» детей, то он же лучше, чем Кристина Орбакайте. Подумайте: на каких детей нам приходится смотреть? Учитывая природу наследования творческих профессий в России с Михалковым нам просто повезло. Михалков на редкость талантлив и трудолюбив. Конечно, в фильме многое подсказывает, что режиссер работает на самого широкого зрителя — лестницу из «Броненосца Потемкина» не цитировал только ленивый. Но, с другой стороны, Михалков четко чувствует аудиторию, которая его будет смотреть. А что вы, Саша, понимаете под пошлятиной? Банальность?
Саша: Я все-таки за то, чтобы делать интеллектуальное кино для умного зрителя, а тупой сам подтянется. А Михалков делает для тупого в надежде, что интеллектуал по остаточному принципу что-то для себя найдет. Его фильм не заставляет думать, это набор штампов. Но мне не нужны маячки-узнавания лестницы из «Броненосца Потемкина». Мне жалко моей жизни, чтобы тратить ее на такие вещи. Он владеет искусством снимать кино, так почему он повторяет своим творчеством то, что зритель и так видел? Вы же сами во время просмотра сказали, что хорошо бы еще всем актерам переклеить лицо Михалкова!
Сергей: На самом деле, это известная история с Михалковым. Он умеет и любит показывать актерам, как надо играть, и они его манеру адаптируют. Даже Калягин, чего греха таить, воспроизводил этот полушепот и кошачий стиль. У Михалкова часто встречается классический «пережим»: он любит такие эмоциональные перегибы. В терминах группы «Нирвана» — не просто громче-тише, а супергромко-супертихо. При этом для актеров он человек очень обаятельный и теплый. Каким бы он ни был пошлым, он заразительный — актеры просто очарованы им и ловят с его губ интонации и даже выражение лица.
Как он про Тарковского говорил: «Тарковский — это 100% режиссера минус работа с актерами». У Тарковского актеры нанизаны на идею, они становятся проводниками того, что хочет сказать режиссер, а Михалков, прежде всего, любит артистов, с которыми работает, и этим влюбляет их в себя. Были же моменты, когда актеры заранее приезжали на съемочную площадку, начинали там дружить семьями, играли в футбол — он создавал прекрасную атмосферу.
Душка, обаяшка и мохнатый шмель в одном.
Но вот этот момент помните: «Сама, сама, да-да-да, давай!» — в «Вокзале для двоих» сцена с Гурченко в купе? Омерзительно задушевно, а, с другой стороны, железная воля. И так естественно это сочетается. Царя в собственном фильме сыграть — «Так, а кто ж лучше сыграет?». То же и с тем, как он режиссирует жизнь. Сначала — царь в кино, потом — председатель Союза кинематографистов в жизни. И это гротескное требование в духе персонажа из «Жмурок» сохранить мигалки. Как-то естественно через искусство он очень хорошо чувствует и понимает власть.
Кадр из фильма 'Вокзал для двоих'
Саша: Мы с вами еще в кинозале пытались обсуждать связь между Михалковым и Михалком, потому что один герой в первых кадрах был похож на Михалка, а у второго героя была собака Сябар. Помните?
Сергей: Элемент занятный. Не знаю, насколько это символично, просто боюсь об этом задумываться. С другой стороны, почему не думать? Это непростая кличка, она не может возникнуть ниоткуда. Сябар — только белорусское слово, потому что на украинском друзья — друзi. На самом деле, Михалков активирует наше свойство эпохи застоя читать намеки, и здесь все есть: камушек из Крыма, собачка Сябар — раз, у народа мысль пошла. Казалось бы, глупость, но современное кино не напичкано таким количеством смысловых задумок, подозреваю, он сильно подумал.
Саша: А мне кажется, он о нас совсем не думает.
Сергей: Не думает, но попадает. Сябром же попал.
Саша: Может, он сделал герою собаку Сябар потому, что его брат Кончаловский женат на Высоцкой?
Сергей: Это можно в отдельную ветку дискуссии поместить, потому что здесь есть еще и определенные отношения с братом, думаю, не самые теплые, потому что политически и идеологически у них не много общего. Брат-то как раз либерал, а Михалков за «вертикаль». Надо бы посмотреть новый фильм Кончаловского про почтальона Тряпицына, чтобы понять, насколько они разные. Может быть, оттого, что Михалков — младший сын, у него всегда была такая потребность нравиться всем: актерам, зрителям, власти? Плюс тот факт, что у них был жесткий отец — но эти рассуждения, конечно, уже попахивают гнилым фрейдизмом.
Кадр со съемок фильма 'Солнечный удар'
Саша: Нет, это отчасти объясняет, почему он не хочет снимать арт-хаус и остается такой лапочкой-душечкой с придыханием.
Сергей: Саша, не говорите такие вещи! Арт-хаус он как раз снимал. «Пять вечеров», «Без свидетелей» — самый что ни на есть арт-хаус!
Саша: Он умеет, но не делает. Вот это меня и бесит. Давайте к Михалку вернемся. Актер с выпуклыми глазами действительно немножко похож на Михалка. По сюжету шустренький милый мальчик вырос в комиссара, и это его судьба. Он в Бога перестал верить. Он послал часы нашему обреченному на смерть герою, завернутыми в титульную страницу из Дарвина.
Сергей: Получается, белое офицерство своими руками вырастило себе комиссаров. Сначала тем, что позволило людям не верить в Бога. Герой же говорил мальчику: «Да, по этой теории ты произошел от обезьяны». Мальчик долго, как мы помним, втыкал. «Как же от обезьяны? И царь-батюшка? И князья? И матушка?»
Саша: Еще же крестик потерял наш герой!
Сергей: Да, главная героиня забрала у него крестик и одеколон. Крестик здесь символ весьма прозрачный. Женщина — самый инфернальный дьявол. Солнечный удар — это революция, полный дурдом и помешательство. Соответственно, он неспроста вспоминает именно эту интрижку в критический для себя момент. Сколько лет прошло, если мальчик Егорий успел вырасти?
Саша: Там был 1907, а наши события в 1920, то есть 13 лет.
Сергей: Главный герой, судя по всему, уже пережил огромное количество романов, но в критический момент долго и в деталях вспоминает именно этот эпизод.
Саша: Ну, может, секса у него больше такого в жизни не было, как с поршнями.
Кадр из фильма 'Солнечный удар'
Сергей: Кстати, порно с шестеренками показывает Никиту Сергеевича как человека очень утилитарного. Он как-то угнетающе прост в этой метафоре. Все будто по Хармсу: «Женщина — это станок любви». Почему-то вспомнилось, что его вторая жена была манекенщицей, совершенно простой девушкой. Когда у нее спрашивали в ресторане, что она хочет заказать, она отвечала: «Первое, второе и третье» — нормальный неиспорченный человек. И вот она пришла в ресторан. Накрасилась, как считала необходимым. Михалков просто взял ее за руку, отвел к умывальнику и вымыл ей лицо. Потом они вернулись, сели, продолжили трапезу — это очень показательный факт биографии режиссера. Я подозреваю, что все эти шутки ниже пояса, которые возникают в фильме…
Саша: …где заказчик спрашивает у героя Адабашьяна, не сильно ли велик накладной член?
Сергей: Да-да, в гусарских лосинах. Но самое страшное, конечно, в фильме, сюжетно непристойное — это финальная фотография, которая вдруг неожиданно оказывается на дне.
По хорошему, вообще не надо показывать было даже тонущую баржу. Дать зрителю хотя бы что-то смекнуть. Но когда корабль тонет, камера уходит за ним под воду, и начинается канал «Дискавери».
Саша: Не кажется вам, что это у него уже старческое? Некрофилия такая?
Сергей: Думаю, да. Он хочет добить зрителя, чтобы мысль стала всем окончательно ясна. У Рязанова тоже был такой возрастной момент, когда он, помните, в «Старых клячах» неожиданно выступил в роли судьи и сам лично вынес приговор девяностым, произнеся пламенный монолог про перемены, пагубные и омерзительные. Донес свою идейную позицию буквально, такой крен у человека произошел. Михалков становится такой же педализирующий с возрастом.
Саша: Может, фильм все-таки говно?
Кадр из фильма 'Солнечный удар'
Сергей: Тут есть еще один интересный момент. Дело в том, что Михалков очень хорошо показывает ничегонеделанье на экране, (возьмите «Неоконченную пьесу для механического пианино» или «Обломова»), а для этого актерам нужно очень хорошо играть. Вспомните все эти анекдоты о том, как он ставил Чехова в Италии: актеры все никак не могли понять, что такое русская тоска. Михалков долго объяснял, а потом просто запер их на сцене: «Все остаются в декорации». Они очень долго там сидели, ничего не делая. Потом кто-то начал чижика-пыжика на фортепиано играть, кто-то решил от дури в картишки перекинуться. И когда они уже взвыли, он им сказал: «Ну вот это состояние и есть русская тоска». В фильме — и это тоже такой зрительский аттракцион — при видимом отсутствии действия, самое главное проходит вторым планом. Получается такой детектив — через то, что один из героев не может нести чемодан, мы понимаем, что эти руки покарали предателя.
Саша: Кстати, а зачем? Это значит, хорошие офицеры или плохие?
Сергей: Это очень странная вещь. Налицо удовлетворение зрительского ожидания справедливости. Понятно, что генерал — козел и плохой человек, он слил пусть сумасшедшего, но очень открытого ротмистра, призывавшего всех бунтовать.
Теперь зрители хотят, чтобы этот козел умер, а Михалков просто реализует желание зрителей. Это, конечно, сделано чисто по понятиям, совсем не по-офицески и не по-белогвардейски, то есть уркаганский способ решения вопроса мне кажется несколько неожиданным.
Саша: Михалков присутствует на семейной фотографии главной героини. То есть он муж, и всем управляет — это что было? Юмор у него такой?
Сергей: Думаю, юмор. Причем с рядом подтекстов. Поскольку он, строго говоря, в фильме не играет, то он входит в киноповествование в качестве самого себя или даже в качестве медийного себя. Он в кино передает нам привет из жизни. То есть, он может на фотографии изобразить мужа, чтобы думали: «Может, у него что-то есть с этой актрисой?» В принципе, это же является гарантией того, что ничего не было, потому что тогда зачем так по-идиотски прокалываться?
Саша: А сколько раз был женат Михалков?
Сергей: Кажется, два раза. Первой его женой, кстати, была Анастасия Вертинская, вторая Татьяна, была манекенщицей. Там был очень интересный момент — Вертинская доминировала в тандеме. «Ты приходишь к ней, рассказываешь идею и видишь такой очень доброжелательный вежливый взгляд, но не более того», — рассказывал он в интервью.
Саша: То есть он боится сильных теток?
Кадр из фильма 'Солнечный удар'
Сергей: Нет, не боится. Я думаю, у него есть этот прогибательный аспект, то есть он же любит прогнуть. Кстати, в этом фильме присутствует занятный гендерный момент. Обратите внимание, как женщины доминируют над мужчинами. Есть две ситуации — любовная линия с героиней адюльтера и социальная, где еврейская девушка Роза Залкинд или Землячко руководит огромным количеством комиссаров.
Сам Никита Сергеевич всегда себя позиционировал доминирующим мужчинским мужчиной без отклонений, жестким и брутальным. Это и в семье у них было. «Когда папа подарил нам черепашку, он приехал ночью, всех поднял, чтобы до 6 утра ее искали. Черепашка уползла, нашли где-то в саду». Но весь дом был поднят. То есть он любит порядок и как человек может поступать очень жестко.
Саша: Но вы к Михалкову все равно с любовью. Не хотите его мочить.
Кадр из фильма 'Солнечный удар'
Сергей: Михалков как лирик прекрасные фильмы снимал. Он меня заставил плакать. Я не могу такое забыть.
Саша: Не обидно, что вот он так?
Сергей: Думаю, что наш герой доказывает очевидное — талант и злодейство совместимы. Потому что он какие-то вещи делает хорошо, как никто, у него есть свои моменты, правда, они уже превращаются в фишки, и даже эти фишки временами перестают работать. Вообще для серьезного зрителя тактически Михалкову теперь было бы важно сделать лирическое кино, чтобы показать всем, что он действительно может работать с душой. Но я подозреваю, что он сам уже, исходя из иной тактики, не может этого сделать. Вот в чем заключается дьявольскость ситуации. Он вынужден в силу своей властной позиции высказываться публицистически и неизменно проигрывать как художник. Он находится в идеологической барже.
Саша: Его бы убили чекисты, если бы он как старичок Бергман снял «Сарабанду»?
Кадр из фильма 'Сарабанда' Ингмара Бергмана
Сергей: Нет, но меня волнует другое. Даже у Дмитрия Шостаковича, автора 7-й симфонии, было огромное количество проблем, когда уехал его сын Максим. И это даже стало причиной его смерти. Когда уехал Андрон Кончаловский, в судьбе Сергея Михалкова ничего, видимо, серьезного не произошло в силу того, что он по ходу жизни хорошо понимал, что необходимо сделать. Он понимал, что надо написать гимн, потому что эта вещь делает его неприкосновенным. Какие-то вещи он писал про дядю Степу, про «сало русское едят», и был еще ряд вещей, которые он делал вовремя. Думаю, что в данной ситуации Никита Сергеевич тоже хорошо чувствует, что является неприкасаемым для власти. У него есть этот инстинкт. Он не может уже сделать исключительно лирическую вещь, потому что он покажет себя как большой художник и окажется ненужным власти.
То кино, которое мы увидели, лишь одной своей частью сделано для большого зрителя. Поскольку Михалков встал в идеологическую лодку, то второй ногой или рукой он снял кино для нескольких людей. По крайней мере, кусок этого кино.
Саша: А где там за сохранение режима Путина?
Сергей: Я объясню. Мы помним, что последние слова запоминаются лучше всего. Это монолог героя о том, что мы, либералы, всегда втаптывали Россию в грязь. Второстепенный, казалось бы, герой, по сути, говорит перед смертью: «Да мы сами себя! Против власти!» Эти слова в конце говорят зрителю о том, что власть надо любить. Надо сказать, актер хорошо и убедительно сыграл и отработал этот непростой монолог. Он сказал: «Я ненавижу русскую литературу». За то, что они сто лет втаптывали Россию в грязь. Это очень хороший простой посыл. Ну и до этого по ходу фильма офицеры на досуге успели обсудить огромное количество насущных проблем. Обсудили смертную казнь. Помните? «Я бы их повесил на рее». «А давайте взбунтуемся». «А, нет, не взбунтуемся». Как обычно, Михалков все насытил смыслами: эти люди воевали за Богом данную царскую власть. Это нам посыл среди прочей лирической, я не буду называть ее лабудой, потому что там тоже есть много осмысленных моментов, но это все лирика. В чьи уста вложен главный монолог?
Саша: Это был убийца с собачкой Сябар, который замочил полковника.
Кадр из фильма 'Солнечный удар'
Сергей: Да, все это выясняется в конце. Оказывается, что он важная фигура, этот человек с собачкой Сябар. Где-то там косвенно он с этой собачкой тусил и вдруг вышел на авансцену, признался в убийстве и сказал важные слова. Это очень продуманный фильм. Критики говорят, что в Михалкове победил Бунин «Окаянных дней», то есть Бунин публицистический, который проклинал красную власть и показывал вот весь этот кошмар. На самом деле, лирический Бунин проиграл публицистическому Михалкову. Власть нужно уважать и против нее нельзя идти — вот основной месседж Михалкова в данном фильме. И как режиссеру ему только оставалось за счет акцентов удостоверить неизбежный проигрыш бунинской прозы. Надо только не забывать что, собственно, Бунин к этой игре никакого отношения не имеет.