Август 2008 года. Щуплый паренек в очках и майке с портретом Мао Цзедуна входит в кладбищенскую сторожку одного из витебских cimetière. Слово «сторожка» довольно условное, скорее, это небольшой домик на краю кладбища. Паренек проходит предбанник и оказывается в душном, вонючем, но при этом вроде бы чистом помещении. Здесь, притаившись в углу, играют в карты четыре потенциальных натурщика для Босха. Один из них (судя по начищенным сапогам и белой кепке – главный), поворачивает голову:

– По объявлению?
– Ага.
– Что за чурка? – по тону франта не совсем понятно, кого он имеет в виду – паренька или Великого кормчего.
– Вы про майку или про мою внешность?..
– Жидовскую, – ухмыляется антрополог-любитель.
– Я бы назвал ее средиземноморской… – парирует убежденный интернационалист и от греха подальше снимает очки. Это была его первая близкая встреча с любимым пролетариатом.

В общем, знакомьтесь: паренек – это я, а его безжалостный оппонент – Геннадий Францевич, или просто Франц. Франц – здешний аристократ, король могильщиков. Он не копал могил, он раздавал указания, пил дешевое вино и издали наблюдал за похоронами. А еще у Франца был маленький трон – единственный в сторожке стул со спинкой. Es Lebe Kaiser Franz! Этот местечковый Аид выдал мне как священные реликвии грязные кирзовые сапоги и лопату. Я был начитанным мальчиком и помнил Гумилева: «На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ». Чудовища встали из-за стола и приготовились провести со мной инструктаж.

Немного о расценках

Прежде, чем перейти к описанию всех тонкостей могильщицкого ремесла, стоит, пожалуй, сразу ответить на вопрос: страшно ли работать с трупами? В общем и целом, нет. Когда тебе 18 и ты являешься членом маленькой, никому неизвестно экстремистской партии, тебя волнуют не регулярные встречи с покойниками, а отсутствие денег на биографию Пол Пота или диск Public Enemy. Если учесть время (2008 год) и место (нищий Витебск), то платили, в принципе, неплохо: 70 тысяч белорусских рублей за яму, а вместе с выносом тела аж целых 150.

Касательно этих сумм стоит сделать небольшое пояснение: не стоит так удивляться двойной надбавке за прогулку с гробом на плече – это едва ли не самая сложная часть работы могильщика. Все дело в том, что гробы не влезают в лифт, а если и влезают, то исключительно стоя, что чревато выпадением их содержимого. Этой нехитрой мудростью поделилось со мной похожее на небритую барракуду существо по имени Витя, с которым я в первый и пока что последний раз в жизни участвовал в ручной «транспортировке клиента». Описываю всю ситуацию вкратце: утро, спальный район, 5 этаж, утопающая в запахах майонезных салатов и кошачьей мочи обычная «двушка». Входим в одну из комнат, где перед нами предстает стандартная для таких случаев картинка – хмурые молчаливые мужики с руками в карманах и плачущие женщины неопределенного возраста. Из общей понурой картины выбивается лишь энергично поедающий из литровой банки траурную кутью мальчуган лет семи и сама виновница торжества – пожилая покойница, растянувшаяся в поставленном на четыре табуретки гробу. Барракуда нагнулась ко мне и прошептала емкое «упакована». Слегка смутившись, я мысленно и по-снобски исправил эту бестактность на «приготовилась к прыжку в бездну». От скопления женщин отделилась одна, самая несчастная на вид:

– Может быть, наши мужчины помогут вам донести гроб до лифта?
– Гробы не влезают в лифт, – оскалила клыки барракуда. – Только если детские, они как коробка от итальянских сапог.

Повисла тишина, которую нарушили лишь удары чайной ложки о стекло – мальчуган продолжал все также безмятежно уминать кутью. Это было прекрасно.

Там, где соскальзывает лопата, в дело вступает сапог

Ну да ладно, это все лирика. Так уж получилось, что теорию мне пришлось постигать вместе с практикой. Несмотря на то, что по выражению моих коллег был «не сезон», копал я уже в свой первый рабочий день. Всем премудростям меня учил Юра – правая рука Франца, Цербер нашего Аида. По сути, только они являются «кадровыми» работниками, все остальные – нуждающиеся во временной работе алкоголики, бомжи, недавно освободившиеся зеки и прочие асоциальные личности. Как правило, всем им далеко за сорок и многие из них вскоре возвращаются сюда уже в качестве покойников. Но тут есть проблема – подобных людей зачастую хоронят в братских могилах и далеко не всегда в гробах. Лично я с этим никогда не сталкивался, но на кладбищах все об этом знают. Похороны – это дорого. Дело тут не в гробах, венках и прочих траурных атрибутах, а в сложности с участками для могил. Скажем, приходит на кладбище родственник усопшего, а ему говорят – мест нет. Но! В знак признательности за определенные пожертвования Аид будет щедр: крестьянам – землю, рабочим – землю, и всем остальным тоже хватит. Правитель подземного царства властным движением поманит к себе Цербера, который, в свою очередь, погонит какого-нибудь местного Аскалафа корчевать, как старые пни, заброшенные могилы. Нате вам, пожалуйста, хоть всей семьей закопайтесь.

Однако для того, чтобы закопаться, нужно сначала вырыть яму. Тут тоже существуют свои нюансы, о которых поведал мне Юра-Цербер:

– Копаем, значит, так, – Юра оперся на лопату и стал в позу Геркулеса Фарнезского. – Длина ямы должна составлять два метра, в ширину один, а в глубину полтора. Усёк?
– А мерить чем?
– Ё* твою мать, интеллигент! В ширину – черенок от лопаты. В длину – два черенка, а в глубину полтора. Что тут непонятно?

Понятно было все, кроме одного – как можно было так оскорбить молодого маоиста, назвав его интеллигентом? Ничего-ничего, утешал я себя, пускай факел был безжалостно обоссан, но у Прометея еще остались спички, чтобы зажечь его снова. Впрочем, рана, которую Юра нанес моему внутреннему комиссару, была смертельной – через полгода он умер в экзистенциальных мучениях, хотя это уже другая история.
Вернемся к нашей яме. Механизм копания незамысловат – берешь в руки лопату и копаешь.

Однако не все так просто: поскольку, как я уже говорил, новые могилы зачастую копаются на месте старых, то на пути к заветному дну могильщика подстерегают, скажем так, сюрпризы органического происхождения.

Само собой, что в подобных случаях эксгумацией никто не занимается. Вопрос решается на месте при помощи подручных средств – неприятная находка либо выбрасывается в мусорную кучу, где и сжигается, либо, если она уже достаточно сгнила, дробится лопатой на мелкие части. Там, где соскальзывает лопата, в дело вступает сапог: удар, второй, третий – все в труху. Временами приходится сталкиваться с несколькими слоями захоронений – результат проседания почвы и лени предыдущих могильщиков.

Memento quia pulvis est.

Как проходят похороны глазами могильщиков? В общем, ничего интересного. Ты выкапываешь яму, показываешь ее своему Аиду, а потом ждешь траурную процессию. У тебя есть несколько свободных часов, которые лучше всего потратить на отдых или выпивку, потому что дальше – самое тяжелое: приближение плачущей, голосящей, стенающей черной тучи из родных и близких покойника. Тут и начинается: «Каким хорошим человеком он был!», «Как рано он ушел!», «Как же нам без него жить»… Ползанье на коленях, поцелуи в лоб, заламывание рук, дерганье в истерике, обмороки, и посреди всего этого безумия, как сомнамбула, ходит размахивающий кадилом поп. Невозможно ни смотреть на все это, ни слушать. Далее следует кульминация – могильщики накрывают гроб крышкой и заколачивают. Человеку с молотком оказывают большую честь. Шляпка вбитого тобой в чей-то гроб гвоздя – это точка в земном пути усопшего. Memento quia pulvis est.

Гроб опускается вручную при помощи канатов – медленно и чуть дыша. После чего начинается финальная сцена. Все присутствующие по очереди берут горсть земли из могилы и бросают ее на гроб. Время от времени можно услышать вскрик какой-нибудь дамочки: «Боже, какие острые камни!» Это не камни, женщина, это осколки чьих-то костей. Когда все наконец наиграются, подходим мы с лопатами. Могила засыпается, а над ней появляется насыпь, в которую вонзается крест. Всем спасибо, можете расходиться. Или нет?

Нет. Есть еще один интересный момент, который лучше всего проиллюстрировать следующей историей. Очередные похороны: гроб закопан, нам с Витей-барракудой налили по дежурному стакану водки, курим. Все собравшиеся возлагают венки, после чего отходят и молча глазеют на могилу. Это стандартная и совершенно идиотская процедура. Чего они ждут: крика из-под земли или же просто стесняются расходиться? Не надо стесняться. Внезапно от толпы наблюдателей отделяется старушка, которая медленно ковыляет к венкам. В руках у нее какая-то маленькая бутылочка, которую она на ходу открывает. Подойдя к венкам, старушка обрызгивает их какой-то темной жидкостью. Витя щурит глаза, сжимает черенок от лопаты и цедит сквозь зубы:

– Сука!

Барракуду лишили добычи. В бутылочке была зеленка, с помощью которой опытные пользователи кладбища предотвращают похищение венков. Дело в том, что их воруют и без всяких угрызений совести перепродают в магазины ритуальных услуг. В случае с Витей цена вопроса составляла бутылку водки. Это настоящий траффик. Утверждать не буду, но, как мне кажется, за месяц работы на кладбище один из венков я видел трижды.

Впрочем, венки – это ерунда. Высшим пилотажем считалось вытащить что-нибудь из гроба: платок, крестик, икону, бутылку и т.д.

У нас таких специалистов не было. На это был способен лишь Франц с его тонкими и длинными пальцами лорда, но он отошел от дел и наблюдал за всем происходящим с лицом Нерона, взирающего на горящий Рим.

Все это лишь зарисовки. В целом же работа могильщика ничем не отличается от других – к ней быстро привыкаешь. Хруст костей, стук молотка, топанье сапог, глухие удары земли о гроб, «Как рано он ушел!»… «Эта музыка будет вечной…» – спел бы Бутусов.