Роман Костицын, партнер коммуникационного агентства ARS Communications, преподаватель БГУ

Я думаю, это будет такой залихватский старичок, обязательно работающий и передающий свой опыт другим. У него будут такие же активные друзья, в том числе молодые, с которыми будут общие интересы: спорт (плавание, тайский бокс, йога – мало ли что в голову взбредет), мужские увлечения. Очень важно дальнейшее совершенствование в профессии – и для этого, кстати, очень подходит академическая среда, научная деятельность. После сорока я внезапно осознал, что хотел бы систематизировать свой опыт. Естественно, я хочу видеть, как вырастут мои внуки, а пока они растут – принимать участие в их безумных забавах и помогать им оптимизировать решения. Вещь, которая меняет твою жизнь, может появиться в любой момент в любом возрасте – я, например, так занялся тайским боксом недавно. Делаю там движения, которые никогда не выполнял раньше. Это действует на мозг совершенно потрясающе: он начинает по-другому работать. И я не про удары в голову, конечно. Глядя на мир, я не думаю, что мне 40 лет – у меня было такое же мироощущение в 20. Мне все так же хочется достигать успеха. Не меньше, чем в 20, меня привлекает всё красивое: люди, автомобили, путешествия, спорт или искусство. Просто я знаю, что с возрастом каких-то результатов можно достичь более рациональным и быстрым способом. А это знание – уже капитал. И этот капитал люди старшего возраста могут передавать более молодым. Также у меня есть семья, а в 20 лет не было, и это тоже капитал.

Человек для жизни должен иметь не только физические кондиции, но и некую осмысленную субстанцию в виде идеи, какого-то занятия, просто ощущения своей нужности человечеству – это продлевает его жизнь. Я видел людей в достаточно молодом возрасте по среднеевропейским меркам (60 лет или меньше), которые, выходя на пенсию или разочаровываясь в своей деятельности, быстро деградировали физически. Они умирали по каким-то физиологическим причинам, из-за которых организм очень быстро сдаётся. Может, у женщин так же, но точно знаю, что мужчины очень уязвимы в этом аспекте. По природной функции мужчина должен непрерывно заниматься развитием благосостояния семьи и себя как инструмента благосостояния. Типовая ситуация, когда это прекращается – выход на пенсию. И тут нужно быстро предложить человеку, что делать дальше и как жить. В нашей стране этого предложения часто нет, поэтому у мужчин возрастной порог смертности недопустимо низкий.

Саша Варламов, модельер

Я не вижу свою старость в будущем – я в ней нахожусь. Я не нужен государству, хоть у меня и есть значительные опыт и знания. Я не нужен обществу, потому что ему не до меня – всем сейчас очень тяжело, и часто кому-то бывает похуже, чем мне. Я не нужен белорусской моде, потому что само понятие белорусская мода – это некое клише на западный манер, где мода есть, постоянно появляется, живет и уходит.

В начале 2014 года, когда я начал приходить в себя после тюрьмы, всех чиновников предупредили (не циркуляром, а по телефону): если я буду появляться в любой организации, то её нужно лишать аренды. Таким образом, с виду все демократично, а на деле – та же тюрьма. Но придраться не к чему – меня официально не преследуют. Я не могу трудиться самостоятельно, потому что в нашей стране всё принадлежит государству – оно, в основном, даёт площади под аренду. Многие хотели мне помочь, взять к себе что-то делать (опыт у меня всё-таки значительный), но у человека появлялись проблемы. Некоторые по три раза переезжали с места на место из-за меня, пока им открыто не заявили о причине проблем – в итоге я не могу найти себе применения.

Поэтому, кому я нужен – не знаю. Я нужен, наверное, Богу, себе в какой-то степени, родным людям, которые меня любят и окружают заботой – это счастье, которым я располагаю, уже немало. А для государства, для страны – наверное, я тот камень, который при всех засыпать рано – не умер еще, чтобы на кладбище отвезти. Поэтому приходится его объезжать, делая вид, что просто в этом месте дорога не ровная.
С 1991 года из-за проблем с позвоночником я стал инвалидом второй группы. До этого у меня была большая зарплата – 500-600 рублей в месяц. А с 1991 мне стали платить совем маленькое пособие – 78 рублей. Я понял, что на эти деньги прожить не удастся и не стал продлевать инвалидность, а пошёл трудиться. Но работал, насколько хватало сил.

Пенсию мне стали считать с 1994 года – с того времени, когда я был уже инвалидом, поэтому она совершенно мизерная. Даже смешно говорить – по-моему, это 940 тысяч. В моем пенсионном удостоверении стоит штампик – ветеран труда (стаж 38 лет). Это «большой подарок» от страны.

В 2011 году в откровенных публикациях я объявил, что 11 лет у меня не было государственной зарплаты, хоть проект «Мельница моды» государственный. Более того, он вообще оказался не зарплатным проектом. И я тянул его на себе с 1992 года, хоть в 2011 году он и стал государственным. Один Бог знает – как. И еще сотрудники, которые помогали мне его делать, получали деньги из моих рук. Зарабатывал себе и сотрудникам зарплату сам: проводил занятия, делал примерки, показы. Тогда же, в октябре 2011 года, в статье «Кто мочалку в бане быстрее намылит…» я выступил против непрофессионализма Янины Гончаровой, организатора BFW, которая до этого проводила соревнования – стометровку на каблуках. Какое отношение это имело к моде – остается загадкой. Сразу же после этого меня начали преследовать – 26 месяцев продержали на Володарке, и в результате отпустили из зала суда.

Сейчас я чувствую себя домашним животным. Приходят друзья в дом: вот сидит старый пёс у двери, давай-ка мы его по голове погладим – мы тебя видим. Слов поддержки в соцсетях очень много. У меня около десяти тысяч друзей там – все что-то пишут. Хочу сказать им большое спасибо: низкий поклон вам, мои друзья и единомышленники! Но дело, во что ты себя вкладываешь – это дерево, которое ты растишь. А если я ничего не ращу, то какой от меня смысл? Если я ничего не создаю, а сижу кабачком? Не могу представить, как буду жить через пять-десять лет. Было несколько человек, которые помогали финансами, но время трудное, и не все могут себе это позволить: самим не хватает. Мне 61 год – и начинать карьеру даже за границей уже поздно. Я могу быть с кем-то в пути и помогать по силам. Но самому быть впереди, как я это делал до 2011 года, мне уже сложно физически – нужны чьи-то молодые руки и ноги. И чтобы перестали преследовать, но пока Янина Гончарова будет в фаворе, ее будут оберегать от конкурентов.

Владимир Мацкевич, глава Рады Международного консорциума «ЕвроБеларусь, основатель «Летучего университета»

Мне осталось полгода до пенсии в соответствие с ныне действующим порядком. Честно говоря, я от этого не в восторге, и не собираюсь прекращать деятельность и менять энергичный образ жизни на пенсионную пассивность. Не знаю, как это воспримут мои коллеги, которые привыкли видеть меня активным и деятельным. Если силы и возможности будут сдавать, надо будет с этим считаться. Когда наступило время, и стали говорить «надо готовить документы на пенсию», я вдруг стал замечать какие-то болячки, которых не видел раньше, пока не напомнили про это пенсионным возрастом. У меня много планов, которые всё ещё не реализованы. Я бы хотел дождаться и поспособствовать демократизации Беларуси, чтобы Летучий Университет стал зародышем настоящего университета. Это у меня в перспективных планах – если много и правильно работать, то рано или поздно они приведут к успеху.

Думаю, для многих людей выход на пенсию – жизненный кризис, означающий резкую перемену в деятельности, в отношении к себе, к миру. Поэтому я бы сравнил эту ситуацию с бегом на длинные дистанции. Люди, зная время наступления пенсионного возраста, подсознательно рассчитывают свои силы: в карьере, в достижении целей. Мало кто ставит себе какие-то цели на пенсионный возраст. Поэтому думаю, что для активных людей увеличение пенсионного возраста не будет ни трагедией, ни даже неприятностью. Более того, оно помогло бы многим в расчёте своих сил и продлении возраста. «Человек предполагает, а Бог распологает» – в этом смысле пенсии и минимальные пособия могут подстерегать человека не только в пенсионном возрасте. У нас до сих пор не решены чернобыльские проблемы, много онкозаболеваний. Здесь это не пенсия, а удары судьбы, от которых не застрахован никто в любом возрасте.

Владимир Максимков, продюсер, пиарщик, поэт и путешественник

Я вижу свою старость в отсутствии старости. В идеале, я хотел бы путешествовать, вести активный образ жизни, как можно больше общаться и получать новые впечатления – и таким образом сохранять физическую и душевную молодость. Я не знаю, сколько проживу – но вопрос не в количестве, а в качестве жизни. Как говорят: «я хотел бы умереть в путешествии», «поднимаясь на вершины горы», «занимаясь дайвингом» или ещё лучше – в постели с любимой женщиной. Я бы хотел совершить кругосветное путешествие, но это не обязательно значит обогнуть весь земной шар. Я не очень верю в пенсии, социальные пособия, поэтому я делаю накопления, чтобы обеспечить собственную старость. И потом, вопрос не в количестве денег – это внутреннее состояние, стремление к движению в жизни. Самое главное – эмоциональное впечатление. Кто мешает обойти пешком вокруг Минска или сделать фоторепортаж из Плещениц?

Я думаю, что буду рисовать. Я рисовать совершенно не умею, но куплю себе мольберт, краски, и буду выходить на пленэр и «малявать», что будет получаться. Может быть, после окончания я буду уничтожать эту картину – именно потому, что я не собираюсь быть художником и делать из этого цель жизни или бизнес. Мне это интересно как возможность выразить себя – и бог с ним, что картины не будут иметь никакой художественной ценности. Я собираюсь писать музыку, хочу написать симфонию. Эту симфонию никто никогда не будет исполнять и вряд ли будет слушать. Я напишу её для космоса – это эмоциональное впечатление, эмоции, которые я смогу сконцентрировать и выплеснуть. А как известно, энергия никуда не исчезает и ниоткуда не берется – она просто переходит из одного вида в другой, и всё равно это не зря.

Адам Глобус, писатель, поэт и художник

Я выбраў прафесіі, дзе не так хутка надыходзіць старасць, і хацеў бы працаваць да апошняга дня. Я нарадзіўся ў творчым асяродку і глядзеў, што людзям по 80 гадоў, а яны ходзяць на працу, як Кандрат Кандратавіч Крапіва, займаюць пасады, іх паважаюць, даюць ім Нобелеўскія прэміі. Часам росквіт творчасці прыпадае на апошнія гады жыцця і прызнанне прыходзіць пазней. Я не стаў спартсменам, хоць у мяне былі здольнасці займацца плаваннем ці вольнай барацьбой, не стаў займацца балетам, хоць хадзіў на харэаграфію. Мне падавалася, што гэта вельмі кароткае жыццё, таму яно мяне не задавальняла: там пенсія пачынаецца у трыццаць з нечым гадоў. Жыць мастаку і пісьменніку трэба доўга, і яны пры гэтым мала залежаць ад дзяржавы – я гэта ўсім раю.

Дзяржава будзе праводзіць усё супраць чалавека, будзе яго прыгнятаць: наліваць гарэлку, каб не дажываў да пенсійнага узросту, а калі дажыве, будзе спрабаваць не плаціць пенсію.

І таму, калі будуеш сваё жыццё на перспектыву, трэба спадзявацца на ўласный вопыт, на сям'ю. Я больш, канешне, спадзяюся на ўнукаў, на дзяцей, і заўсёды займаўся гэтым. Трэба жыць адразу, а не думаць, што пачнеш рабіць гэта на пенсіі, што нехта за цябе будзе працаваць, і не рабіць кепскіх учынкаў.

Некалі цудоўны нямецкі пісьменнік Гэнріх Бёль сказаў, што адзiная вольная прафесія, каторая засталася – гэта мастак. А я ведаю, чаму дзяржава баіцца мастака і заўсёды да яго ставіцца з парытэтам і павагай – каб ён не маляваў фальшывыя грошы. Калі грошы намаляваў канкрэтны мастак, значыць, іншы таксама можа сесці і намаляваць. І дзяржава гэтага баіцца.

Сергей Пукст, музыкант

Наверное, в старости я хотел бы, как Эннио Морриконе, заниматься чисто композиторской работой. У него есть заказы – он садится и пишет музычку с утра, потом кушает. Мне также хотелось бы заниматься чем-то творческим, но чтобы меня при этом никто не видел, но не нужно было выходить на сцену и что-то блеять скрипучим голосом. Довольно страшно смотреть на выступающих стариков – я, в принципе, не могу на Боба Дилана сейчас смотреть. Он даёт концерты, но такое ощущение, что его просто разворачивают и говорят: «Это вы в Петербурге». Конечно, он легенда, но выступать в роли засидевшегося старика мне бы не хотелось.

Беларусь для старости – хорошая страна с точки зрения безопасности: люди спокойные, нет движухи. По вопросу денег, конечно, здесь всё не блеск. Надеяться на пенсию – значит, программировать себя на несчастья и старческий бубнёж. Конечно, тебя обманут. В данной ситуации, государство – это казино, которое всегда выигрывает. Если ты включаешься в эту игру, то, скорее всего, проиграешь – и ценой этого проигрыша будет твоя жизнь. На старость с двумя догами, сидя у потрескивающего камина под пледом в собственном доме, не приходится надеяться: на камин денег не хватит. Поэтому сейчас надо активно работать. Тем более всю жизнь будут эти кошки-мышки, когда будут отодвигать пенсионный порог, говорить, что у нас много стариков, давайте их добьем.

Но из Беларуси уезжать куда-то в старости мне не хотелось бы, потому что я всё равно не займу место среди щёлкающих фотоаппаратами немцев, которые ездят по всей Европе. Там же всю жизнь работать надо, чтобы на пенсии так себя вести. Как будет проходить мой день? Я буду тихим незаметным дедулькой, ходить в бар, чтобы выпить что-нибудь спиртное – и наконец-то буду позволять себе это с утра.