Оля и Сева узнали, что совпадают друг с другом в приложении «политические взгляды», потом беларус Сева даже переехал к Оле в Махачкалу. Ребята стали известны в Дагестане после участия в антикоррупционных митингах, помощи дагестанским девушкам и ЛГБТ-людям, из-за которых они однажды даже попали в соседние камеры в местном изоляторе. После митингов в России интернет облетела фотография задержания девушки с ярко розовыми волосами на протестной акции в столице Дагестана. Тогда всех очень удивило, что русская девушка вместе со своим парнем из Беларуси живут в Махачкале и агитируют против коррупции, открыто выступают в поддержку ЛГБТ и феминизма и не боятся прессинга со стороны силовиков. Звучит это очень либерально даже для Беларуси, но надо понимать, что Дагестан – это место, где права женщины вообще находятся под огромным вопросом. Что уж говорить – по словам Оли, там до сих пор практикуется женское обрезание, а девушки, которые сбегают от домашнего насилия, считаются позором семьи. Сейчас пара живёт в Беларуси, но продолжает помогать девушкам из Дагестана, хотя и получает за это перманентные угрозы. Ребят обвиняют и в том, что они промят Навального, и в том, что они работают на Госдеп. Учитывая, что с Навальным у Оли фото уже есть, для материала KYKY ребята решили сфотографироваться в Минске с американским флагом.
Люди, которые живут не по законам государства, а по законам гор
KYKY: Когда вы первый раз встретились с агрессией в Дагестане?
Оля: Первый раз – когда Сева впервые приехал ко мне в Махачкалу с тоннелем в ухе и яркой курткой, привлекающей нежелательное внимание. Мы вышли из автобуса, и к нам пристали мальчики-подростки, доставали Севу, били его рюкзак ногой. Я испугалась из-за их возраста. С людьми постарше можно поговорить и объяснить что-то, а эти абсолютно дикие, неизвестно, что могут сделать. Тогда было очень стыдно перед Севой, хотя это редкий случай. По большей части в Дагестане искренние, добрые и дружелюбные люди, но это он и сам потом понял.
KYKY: Вы помогали многим девушкам, которые столкнулись с ущемлением их прав в Дагестане. На Кавказе с этим очень строго даже со стороны родственников. Были ли у вас проблемы с родственниками этих девушек?
Оля: Когда мы жили в Махачкале, к нам за помощью обратилась девочка – она рассказала нам о своей проблеме с родителями. Она сказала, что у нее был парень, и они хотели пожениться, но ее родители были против. Она сбежала из дома, потому что, как она сказала, ее еще и били. Она ушла к своему парню, но родители путем обмана ее нашли и вывезли в свое селение. Забрали ее документы и лишили возможности самой распоряжаться своей жизнью, засватав ее за какого-то парня против воли. Поясняю: девушке 20 лет и она совершеннолетняя, но ее родители живут не по законам Российской Федерации, а по законам гор. Мы поняли, что ситуация достаточно серьезная, и решили помочь: связали ее с профессионалами, которые знают, что делать в подобных ситуациях и готовых оказать посильную помощь в рамках закона. Потом она снова сбежала.
В итоге к нам приходили родственники девушки и расспрашивали о ее местонахождении. Но оно нам неизвестно.
А на следующий день к нам с обыском приходили уже сотрудники полиции, сказав, что они из антитеррористического комитета. Они сказали, что имеют основание полагать, что мы имеем связь с ИГИЛ.
Пока мы общались с сотрудниками, один из них нам постоянно говорил, что мы как приезжие, кроме законов Российской Федерации должны подчиняться законам гор и местным традициям. Родители, кстати, говорили, что это позор для семьи, но почти не выражали обеспокоенности жизнью и здоровьем потерявшейся девушки. Через некоторое время к нам в позднее время снова ломились сотрудники полиции – на этот раз они были в полном обмундировании. Как нам объяснили, они в принципе посылают всегда вооруженные наряды. Я звонила в полицию, чтобы узнать, что происходит, но мне начали угрожать, я записала разговор.
Пока я разговаривала по телефону, в нашем подъездном коридоре стояли сотрудники и ломились в дверь. К счастью, наши друзья журналисты и адвокат объяснили, что их действия неправомерны, и мы не пустили их в дом. Я позвонила по другому номеру в полицию. К нам приехал участковый, и мы нормально с ним поговорили. Дали ему объяснения и направили жалобу, которую там благополучно выкинули. Кстати, в Дагестане быть полицейским считается позорным. Участковый попросил никому не распространяться о своей фамилии, потому что боялся, что родственники могут узнать и заклеймить его. Еще одна девочка рассказывала, что ее сестра работает в исламском банке, и они даже не выдают кредиты полицейским.
Сева: Мы не правозащитники, у нас нет для этого специальных знаний и навыков. Оле это интересно, она очень любит людей. Просто к Оле иногда обращаются те, кому нужна помощь, те, кому показалось, что ей можно доверять. А Оля уже ищет людей, которые реально помогут им и знают, что делать. Мы переехали в Беларусь, потому что мне здесь предложили повышение (я веб-дизайнер) – теперь нужно постоянно находиться в офисе. Но Оле все равно пишут люди и просят помочь.
«Я даже знаю имя владельца клиники, который делает женское обрезание»
KYKY: Оля, ты общается с феминистическим движением в Дагестане, какое отношение к феминисткам там?
Оля: Я не дагестанка, поэтому сложно объяснить. Там очень большой контраст: свободные, целеустремленные девушки и те девочки, которых во всем контролируют. Там много крайностей. Я хотела собирать какие-то встречи (кстати, парни-феминисты там тоже есть), но мне очень скоро пришлось переехать. Многие женщины в Дагестане живут так, как им указывают мужья и родители.
Среди моих знакомых феминисток Дагестана – в основном студентки, которые хотят равноправия и готовы за него бороться. К феминистскому движению отношение в Дагестане крайне плохое – могут прилетать угрозы и оскорбления. Полицейские все время говорили нам, что нельзя выступать против дагестанских традиций.
Мне не нравятся традиции, которые позволяют родителям насильно выдавать дочерей замуж и заставлять делать обрезание, а мужьям – бить жен.
Я точно знаю, что в Дагестане сейчас делают женское обрезание. И даже знаю имя владельца клиники, который делает и пропагандирует такие операции. Полиция не защищает женщин от насилия в семье, хотя обязана это делать по закону. Зато всегда возвращают совершеннолетних девушек, которые по собственной воле убежали от родителей и мужа. Моя мама, живя в Махачкале, много раз спасала девушек. Она всегда была смелой.
KYKY: Оля, твоя фотография стала символом антикоррупционных протестов в Дагестане. Каких политических взглядов вы придерживаетесь?
Оля: В первую очередь, меня крайне возмутила ситуация с коррупцией в своей стране. Какое-то время я жила с бабушкой и видела, на какую нищенскую пенсию она выживала. Наши политические взгляды с Севой почти совпадают – благодаря им мы познакомились. И если говорить об идеальном мире будущего, то ближе всего мне коммунизм и анархизм, и еще всегда мне вспоминается, хоть и наивное для нашего времени, но прекрасное эссе Оскара Уайлда «Душа человека при социализме». Я поддерживаю идеи радикального феминизма. Вторая волна меня привлекает больше, потому что ее отличием от третьей волны является то, что они это не сделали маркетинговым ходом и не превратили в ярко упакованный продукт для продажи.
Сева: Я придерживаюсь левых взглядов, и для меня идеальное общество – это общество справедливости, равных возможностей и совершенство технологий. Мир без войн, нищеты и болезней. Короче говоря, что-то между анархизмом и технократией. Еще я бы хотел, чтобы не было границ.
«Религиозные требовали, чтобы я убиралась из Дагестана»
KYKY: В СМИ тема гомосексуальности в Чечне остается на слуху. Как в Дагестане относятся к ЛГБТ? Приходилось ли вам помогать гомосексуалам?
Оля: В Дагестане в таком масштабе, как в Чечне, это невозможно. Но думаю, что если кто-то попадет в поле подозрения, то будет расправа. Люди, которые помогают гомосексуалам, существуют полуподпольно. Связь с ними происходит только с помощью соцсетей. Дагестанцы, как и чеченцы, утверждают, что у них нет геев, – даже если не видят их, все равно заочно ненавидят.
KYKY: Было ли какое-то давление на вас из-за активизма?
Оля: Преследовать меня начали сразу же после того, как я опубликовала слова поддержки гомосексуалам Чечни.
После этого начались угрозы, какие-то неизвестные люди стали писать сообщения «я тебе еб***ник (литературный аналог – лицо. Прим. KYKY) размажу, ш***а (литературный аналог – девушка лёгкого поведения. Прим. KYKY)». Давление со стороны правоохранительных органов после задержки на митинге было сильным. Севе напрямую сказали, мол, он по их представлениям немужественный, что он допрыгается – а для них не проблема подкинуть «кое-что» (наркотические вещества – Прим. KYKY). Было совсем не до смеха. В личные сообщения мне постоянно пишут сообщения с угрозами избить или изнасиловать. Многие религиозные люди требовали, чтобы я убиралась из Дагестана, иначе мне не дадут жить спокойно.
Что касается давления со стороны правоохранительных органов, то там творится какая-то дичь. В истории, когда к нам ломились вооруженные полицейские, начальник отдела мне прямо так и говорил: «Я сейчас к вам столько нарядов отправлю, что вас вынесут». Он прямо угрожал, несмотря на то, что повестку из полиции мне никто не прислал. Такое чувство, что там работают люди с определенным складом ума, иначе это объяснить невозможно. В полиции нам говорили в утвердительной форме: «Тебе платит Навальный. Ты приехала сюда специально, чтоб раскачивать лодку и делать революцию». Кричали, оскорбляли. Севе сказали, что он приехал насиловать их женщин. Но им лучше не говорить и не отвечать вообще ничего, ссылаясь на 51 статью Конституции. И это не значит, что вы что-то скрываете. Это значит, что вы знаете, как работают правонарушительные органы. Сложность заключается в том, что они хорошо умеют выводить из себя. Сева, как человек, бывавший и в беларуской, и в российской полиции, говорит, что хоть в Беларуси наказание более суровое, но сотрудники не такие отбитые.
«Если ты против, но не готов к переменам, то не жалуйся»
KYKY: Почему на антикоррупционных митингах основную часть составляет молодежь?
О.: По-моему, сказываются совковые рефлексы – отсутствие возможности получать информацию из разных источников, страх, что станет резко хуже. А они уже устали от потрясений. Это можно понять – у них чаще всего есть жилье, а потребности низкие. Не могу понять только то, почему они так часто жалуются на размер пенсий, на плохие дороги, отсутствие социальной защищенности, мест в детских садах и вакансий, на невозможность получать жизненно необходимые лекарства. Всё это примеры из реальных разговоров с родственниками. Я думаю так: если ты против, но не готов к переменам, то не жалуйся.
KYKY: У вас достаточно романтичная история – вы пропагандируете идею, что любовь может победить даже дискриминацию?
Оля: Лично я в это не верю. Хипповские взгляды мне не близки. Я считаю, что радикальные вещи может победить образование, воспитание и социальное равенство. Думаю, что митинги и задержания нас только закалили. Мы еще раз убедились в том, что свои права должен знать каждый человек и должен требовать, чтобы государство их соблюдало. Да, было страшно, но это только сделало нас сильнее. Конечно, было много слов поддержки от обычных граждан. Люди писали, предлагали свою помощь и говорили, чтобы мы ничего не боялись.
Сева: В нашем мире радикально быть просто хорошим человеком. Но то, что любовь человека к человеку может преодолевать расстояния и время, – это факт.