Все описанное мной происходило в одном небезызвестном госучреждении, в народе именуемом Академией искусств. По дороге туда фотограф спросил у меня, позвонила ли я в деканат, прежде, чем идти. Наверное, стоило насторожиться? Я ответила, что это не нужно – и так получится. Правда же: каждый год туда ходит куча журналистов, пишут отчеты о вступительной кампании на сайты и все хорошо. Ну, так казалось.

Когда мы пришли, открылась дверь в аудиторию, где цензурировали актерские выступления перед подачей документов. В коридор, благоухающий краской после недавней реставрации, вышел дядечка из комиссии. Объясняю, что я не абитуриент, но раз тут пока все равно никого нет, я бы зашла и поговорила с комиссией для небольшого комментария. Впустил. Внутри еще сидела тетенька в голубой кофте с гулькой из рыжих волос. Возраста они были с дяденькой примерно одинакового. В глазах – некоторая безысходность и добрая снисходительность к молодежи. А на столе – тетрадка, куда следовало документировать приходящих абитуриентов. К 12:38 в списке было только два человека.

Начали за здравие

По словам комиссии, всех абитуриентов пропускают подавать документы, никого не отсеивают. Жалостливая тетенька, которая по совместительству оказалась преподавателем вышеназванного вуза, сказала: мало ли, человек переволновался, а за него всю судьбу решили? Бывает, конечно, попадаются настоящие таланты. Их видно сразу, еще как в дверь заходят. Но в последнее время вчерашние школьники часто стали приходить неподготовленные: то это не выучил, то здесь не знал. Естественно, представители комиссии все списывают на телефоны и компьютеры.

Присутствовать при выступлениях абитуриентов я не планировала: неловко, да и для текста мне не нужно. Если кто-то зашел бы, хотела выйти. Но тут один парень все испортил. Зашел в дверь и сразу поставленным голосом пошел по тексту: «Здравствуйте, меня зовут N, я поступаю на…» И тут я понимаю, что я уже отсюда фиг выйду. Вжалась в стул, выключила диктофон и пыталась стать максимально незаметной.

Дядечка из комиссии, который по совместительству оказался актером одного театра на Немиге, очень много интересовался всеми аспектами жизни бедного мальчика: занимался ли он чем-то в школе, какой любимый предмет, поет ли, танцует ли… Напоминало допрос. Дядечка спросил, на сколько баллов парень сдал ЦТ по беларускому. Парень ответил: «Я русский сдавал, его больше люблю». Дядечка хмурился. Потом парень зачитал подготовленную басню и стихотворение. На последнем дядечка расцвел. И все было очень мило.

«Процесс» Кафки как он есть

И тут вдруг дядечка резко вспомнил, что он «при исполнении». И перебил тетеньку: «Ты ж не забывай, что это – журналисты. Ты тут говоришь, а они потом все перевернут, перепишут и попадешь еще». Я стараюсь убедить комиссию, что пришла сюда не из «враждебного KYKY», а из понятной гражданам пенсионного возраста газеты. И что ничего плохого писать не собираюсь. Мне нужен всего лишь небольшой репортаж по сути ни о чем, «на этом мои полномочия – всё».

Дядечка не успокоился. Сказал: пойдемте, я вас отведу к какому-то главному перцу в приемной комиссии, вы у него спросите, можно вам тут репортажи делать или нет. Окей, пойдемте сходим. Я была в полной уверенности, что дядечка просто тот еще трусишка, и мне по Конституции положено свободно писать про богом забытых абитуриентов. При этом интересно, что тетенька – сотрудник Академии – была убеждена, что все в порядке. Но дядечка в своем парадном костюме конкретно испугался и стал водить меня по кабинетам. Правильно сделал: я бы пообещала, что зайду и спрошу разрешения, а на деле пошла бы быстрее писать текст.

Итак, приемная комиссия. Объясняю ситуацию. Говорю, что я хочу только поговорить с абитуриентами, родителями и спросить у комиссии, как обстоят дела. Перец отвечает, что он вообще-то этим вопросом не занимается и мне нужно спросить разрешения у ректора. У ректора! Думаю, ладно, кому нужны проблемы. Если им хочется, пойду спрошу.

Журналист с сопровождением

В помпезной приемной ректора, где я даже не смогла осквернить диван для посетителей своим задом, заново объясняю, что произошло. Девушка как будто тоже обалдела от дурости происходящего, но пошла уточнять. Все это тянулось о-очень долго. В итоге она сказала, что можно спрашивать только абитуриентов и родителей, а с приемной комиссией нельзя говорить. Но в чем проблема, если я не буду разглашать имен и фамилий, а просто понаблюдаю? Девушка задумалась. Я попросила еще раз узнать это у того самого перца. В этот момент случилась их очная ставка в коридоре. Я взываю и к девушке, и к перцу и прошу: «Да разберитесь вы тут уже между собой, что мне можно!»

Результат смешной до слез: мне разрешили ходить спрашивать абитуриентов в коридорчике под присмотром сотрудницы вуза. Журналист с сопровождением. Такое чувство, что репортаж из Пентагона делала. Ах да, еще попросили удалить запись разговора с комиссией, а тот дядечка, который даже не имеет прямого отношения к Академии, потом ходил по коридору и противно шептал мне на ухо: «Чтобы ничего не было, и все удалите».

Забыла сказать, что фотографа вообще сразу «попросили» (еще в первом абзаце), сказав, что ничего снимать здесь нельзя. В итоге он ждал, пока я разберусь с этим механизмом проверок и страха, на улице. Тоже потом недоумевал, какие люди у нас трусливые.

Почему так происходит

Такое положение дел порождает две проблемы. Первая не самая страшная – все СМИ у нас в стране превратились в потемкинские деревни, и из каждого утюга доносится то, как все «працвятаюшчэ», а на самом деле это не так. Вторая беда хуже. Это – проблема бездействия.

Прося журналиста не писать о чем-то, люди пытаются скрыть больные места прежде всего от себя самого. От того, что журналист не напишет, проблема не исчезнет.

Просто о ней недоговорят, только и всего. Получается искаженная картинка и ее несоответствие с реальностью. А иногда, как в описанном случае, даже скрывать особенно ничего не надо было – не хотела я этот вуз грязью поливать! Дядечка-то хороший актер на самом деле, я на пару спектаклей с ним ходила, мне он нравится. И неужели он думает, что из-за пары фраз журналисту он лишится всей своей бог-знает-сколько-летней карьеры?

Все чего-то боятся. Вот дядечка боялся, что я напишу про слабых абитуриентов, потом это увидит кто-то повыше и даст ему втык, мол, растрепал. Этому повыше даст втык еще кто-то повыше. Дядечка на серьезных щах мне рассказывал, что «не дай бог президент узнает». Но от этого абитуриенты не становятся лучше или сильнее. И вообще это, блин, нормально, когда есть 1-2 одаренных на поток, а все остальные – масса.

Так чего вы боитесь? Сказать все, как есть?

Печально, что эта ерунда прослеживается во всех сферах. Не только в государственных учреждениях. Помню, успешный по беларуским меркам человек попросил меня не упоминать в тексте, что нужно ходить на «военку» в университете и таким способом косить от армии. Почему? Так и осталось для меня загадкой. Все боятся ляпнуть что-то не так и не то, хотя от этого не будет абсолютно ничего.

Никого еще не увольняли из-за общения со СМИ. Никого не били ногами. А тексты вообще все забывают через пять минут после прочтения. Как забудется и этот.

Я, если честно, вообще не планировала писать материал на эту тему. Пока в Академии не начался «цырк на дроце». Сказали не публиковать разговор с комиссией – не буду. Но не писать о произошедшем инциденте тоже не буду. Если попросят назвать самую загнанную и задавленную нацию на свете, так и придется сказать: беларусы. Серьезно, даже «трусишка зайка серенький» более смелый. Может, пора бы это клеймо с себя содрать?