«На тему «искусство должно быть добрее» любят рассуждать акулы шоубизнеса, которые за доллар глотку вырвут». Беседа с режиссером «ИнЖест»

Культ • Тамара Колос
Чтобы понять, насколько крут пластический театр «ИнЖест», достаточно посетить хотя бы один спектакль. Второго такого театра в Беларуси нет и, скорее всего, не будет. KYKY встретился с руководителем театра Вячеславом Иноземцевым на закрытии 35-го сезона арт-проекта. Режиссер поделился мыслями о белорусском менталитете, финансовых проблемах и работе чакры у христиан.

«Болото как принцип национальной гордости»

KYKY: Вячеслав, начну с того, что мне очень понравился ваш спектакль «Ремонт», которым вы закрыли сезон. Но мне показалось, что не все гости, особенно высокопоставленные чиновники, его поняли.

Вячеслав Иноземцев: Они и сами признавались, что впервые оказались на такого рода зрелище. Так что их реакция понятна.

KYKY: То есть нужна специальная подготовка, чтобы принять ваши постановки?

В. И.: Мне кажется, нужна детская открытость. Хотя большая часть публики приходит воевать. Я рассматриваю взаимоотношения с публикой как борьбу: если ты ее не кушаешь, она тебя кушает. Как в клетке с тигром – ни в коем случае нельзя поворачиваться спиной, показывать себя слабым. Конечно, не в физическом плане, но здесь та же агрессия – действие, направленное вовне. Без агрессии никакого прогресса не бывает. Если ты хочешь развиваться, ты должен быть агрессивным. Даже дерево агрессивно, потому что растет.

KYKY: Некоторые зрители увидели в вашем спектакле политический подтекст. Так и было задумано?

В. И.: Человек видит то, что хочет увидеть. Например, в одном из наших спектаклей в конце выходит персонаж с саблей и начинает рубить подушки, которыми защищаются девушки в ночных рубашках. И у одной внезапно – красные перья. Мы это определили как образ дефлорации. А потом пришел один заряженный «свядомы» и сказал: «В конце точно был Лукашенко».

Или спектакль «После…», где главный герой – железный занавес. Когда мы сыграли его в ТЮЗе в первый раз, все было хорошо. А через три дня позвонил директор и спросил трясущимся голосом: «Что вы там сделали? Мне из Министерства культуры звонят! У тебя есть какое видео?» К счастью, нашлось видео, снятое ОНТ. Как я понимаю, кто-то написал в интернете, что «железный занавес – символ диктатуры». Специальные ребята это отследили, позвонили в Министерство культуры, те в ТЮЗ, директор ТЮЗа – на грани инфаркта. Я отдал видео директору, тот – в Минкульт, а они – тем ребятам. И все успокоилось.

Сцена из спектакля «После...». Фото: Павел Чаплин

Конечно, политические реалии присутствуют в наших спектаклях как элементы жизни, социальные осколки. Но речь о том, как к этому подходить. Я использую социальные реалии, но не делаю политический театр и не отстаиваю никакую политическую позицию. Как сказал Питер Брук (подписываюсь под каждым словом), главная проблема политического театра в том, что он является рупором определенной политической группы. А я не хочу быть рупором. Я ко всем политическим группам отношусь одинаково – с иронией. Да, бывает агит театр, который четко говорит, допустим, что никотин – яд. И ни шагу влево, ни шагу вправо. А я всегда рассматривал театр как способ вскрыть некие непознаваемые вещи. Я не понимаю, что такое мир, и хочу передать это людям.

KYKY: В «Ремонте» вы использовали аллюзию на Беларусь как болото. Считаете, что мы живем в трясине?

В. И.: Здесь мы скорее отталкивались от физики. Я придумал, что мы поменяем зрителей и актеров местами: актеры станут играть в зале, между кресел. Как они будут это делать? Человек то появляется, то исчезает между рядов. На что это похоже? На болото. Отсюда и конкретный образ – «люди на болоте». Это не всегда серьезная игра смыслами. Кому-то может не понравиться: «Мы не болото, мы передовые, европейские». Тем не менее, когда ездишь в разные страны, видишь, что это не так. Хотя по телевизору рассказывают, что Беларусь – воплощение счастья на земле.

KYKY: Как в советской пропаганде?

В. И.: Используются те же технологии, только в более мягкой форме, потому что сейчас втупую уже не сделаешь. Есть интернет, его так просто не закроешь. По крайней мере, придется хорошо поработать, чтобы приблизиться к Северной Корее. Мы – единственная республика, которая сохранила флаг и гимн с советских времен. Стагнация, болото, причем, как принцип национальной гордости. Есть люди, которые пишут, что гордятся тем, как мы сидим на месте и никуда не рыпаемся, что у нас стабильность. Но я уже лет 20 как ушел от рассматривания сценического образа в качестве четкого символа. Конечно, мне нужен конфликт, но реальный.

«Выживаем только за счет билетов»

KYKY: А как обстоят дела с форумом театров «ПлаSтформа»? Вы упоминали ранее, что Министерство культуры не хочет помогать вам финансово.

В. И.: Понятное дело, что у Министерства денег нет, и понятное дело, что нам деньги нужны. Мы просто пропадаем. После последней «ПлаSтформы» на мне лично висит тысяча семьсот долларов – просто за удовольствие показать спектакли зрителям. Финансирования нет, мы выживаем только за счет билетов. А билеты могут продаваться плохо, как было в последний раз. Откуда же брать средства? Можно от разных спонсоров. Но у нас в стране спонсоры могут появиться, только если ты имеешь официальный статус.

Фестиваль ПлаSеформа, фото: Olga Pol

Фестиваль ПлаSтформа, фото: machniewicz.com

KYKY: А вы любительский?

В. И.: А мы – никакой. «ПлаSтформу» проводили три раза, и каждый раз это был фестиваль Славы Иноземцева. С самого начала ходили в Министерство культуры и просили взять нас под эгиду. Нам отвечали: «Вы такие молодцы, пишите проект, описание и все остальное». Потом начальство поменялось, мы ходили знакомиться уже с новым руководством, те тоже говорили: «Пишите»… И начинается: «А у вас фестиваль профессиональный или любительский?» А я профессионал или любитель? Или мы зовем только любителей? Многие из приглашенных на форум актеров при оформлении визы писали «фрилансер». Вообще, что такое «профессионал»? Это наличие диплома или место работы, или качество? Никто не знает. Что, приглашать только тех, у кого есть диплом или бумажка? Очень сложные получаются взаимоотношения.

Но проблема даже не в этом. Они (в Министерстве культуры) сказали: «Вы должны привязаться к госструктуре. Пока не ляжете под театр или другое государственное культурное образование, никак не сможем вам помочь». И мы выбрали Национальный центр современных искусств на Некрасова – последнюю «ПлаSтформу» проводили под ними. Но легче не стало. Центр помогал, но осторожно, оплачивал фестиваль все равно Слава Иноземцев. Если бы я еще платил за аренду, то пропал бы («ИнЖест» считается творческим коллективом Дома культуры «Интеграла» и не вносит арендную плату за пользование помещением – прим. KYKY).

«Потом в «Вечернем Минске» вышла статья на два разворота: «Эротика в минском ТЮЗе»

KYKY: Я заметила, что вы не боитесь показывать в спектаклях обнаженное тело без трико, хотя сейчас к этому относятся довольно по-ханжески, несмотря на обилие эротики на экранах…

В. И.: Трико – это компромисс. Вообще, в чем принцип пластического театра? Отец современной пантомимы Этьен Декру хотел реформировать бульварный театр, сделать его чистым. Никаких литератур, музыки, живописи, только тело актера как единственный инструмент. Так родилось понятие «чистого мима» (mime pur), когда люди в тоненьких набедренных повязках, иногда даже в марлевых масках, пытались играть. Вот в чем принцип. Дело не в эротике (хотя, порой и в ней). По сути надо думать не о том, почему человек голый, а почему он одетый? Я тоже делал такие вещи. Например, ставил представление, когда двенадцать голых людей карабкались на стены во дворе Дворца искусств на Козлова. Как говорит тот же Питер Брук, самое главное слово в театре – «почему». Если я представил, что на сцене должно быть голое грязное тело и вдруг решил надеть на актера трусы, то почему?

Вячеслав Иноземцев в спектакле «После...», фото: Культпросвет

Вячеслав Иноземцев

Человек рождается и умирает без трусов, и когда летает в других мирах после смерти, тоже в них не нуждается.

KYKY: Я скорее о том, что современные люди почему-то стесняются и не ощущают своего тела, что может привести к заболеваниям.

В. И.: Конечно. Везде висят билборды, что нужно готовить тело к лету. А о том, что мышцы промежности тоже надо тренировать, кто-нибудь говорит? Без этого может возникнуть геморрой или проблемы с сексуальной жизнью. Это же нижняя чакра! Я всегда говорю своим актерам, чтобы они при выполнении упражнения на все группы мышц «втягивали» анус в макушку.

KYKY: Чакра звучит как-то непривычно, будто из нью-эйджа. Не «па хрысціянску».

В. И.: А что, у христиан попы нет? Я не люблю всякие религии, потому что они, как и политика, ограничивают сознание. Называй это как хочешь – чакры, не чакры. Но сожми руки в кулак – будет реакция. Я практикую танец Буто, и мне тоже говорят: «Зачем вам этот чужой танец Буто»? А зачем нам эта чужая комедия дель арте или французский балет и французские любовные романы? Все у нас чужое в этом болоте. Да ничего чужого нет, все свое, давно адаптированное! Нет чужого Буто, он возник не на пустом месте, а под влиянием европейского искусства. А пантомима появилась потому, что европейцы увидели восточных танцоров Бали. Какое там «па хрысціянску цi не па хрысціянску»? Тело есть тело, и его надо слушать. Люди качаются, не работают с мышцами, а потом имеют кучу проблем. Они считают, что об этом не то говорить – на это даже нельзя обращать внимания.

KYKY: Почему?

В. И.: Потому что есть табу. И чем более заскорузлое общество, тем больше табу.

KYKY: И как у нас с этим обстоят дела?

В. И.: Плохо, и ничего не меняется. Помню, в 2005 году ставили в ТЮЗе вместе с московским режиссером Николаем Шейко «Марныя намаганні кахання» – раннюю комедию Шекспира. Шекспир вообще непростой парень, а тут – еще и ранний. Монологи на шесть страниц, текст требует расшифровки, как в свое время Михаил Бахтин делал о Рабле. По сюжету несколько здоровых молодых мужиков решили, что не будут общаться с женщинами, а займутся науками и искусствами. А тут, как на грех, приехала делегация французской принцессы. В общем, весь сюжет построен на том, что «хотим или не хотим». Мы сделали все очень красиво. Да, была борьба с актрисами, потому что раздели их до бесконечности – только легкие накидки и стринги. Текст приходилось смягчать и сокращать, потому что шекспировская эпоха с ее явными гомосексуальными фразами не вязалась с Театром юного зрителя. Но все равно получилось этакое пиршество эротики, Ренессанс. И потом в «Вечернем Минске» вышла статья на два разворота: «Эротика в минском ТЮЗе». Я до сих пор храню вырезку. Приходила молодая журналистка и говорила: «Ну зачем это все? Уже была перестройка и сексуальная революция, мы наелись. Зачем нам опять показывать?».

Спектакль «Ремонт», фото: belapan.com

То есть у них уже была революция, они все это поняли, и больше показывать не надо. За этим сквозит такой махровый колхозный страх…

Два года назад белорусские студенты, которые учились в Германии, пригласили нас показать «ДК Данс» в университете Регенсбурга. В частности, приглашение выслала одна девушка. И все прошло хорошо, но после спектакля мне показали смс от той самой девушки, где она писала: «Удачи, пусть все будет хорошо, только попроси Иноземцева, пусть в конце не раздевается». И это девушка, которая училась в Германии! Вот это и есть болото – у нас в генах, в спинном мозге.

Меня всегда поражает: когда нас приглашают выступать на мероприятиях, всегда просят чего-нибудь «подобрее, не надо этого злого». И больше всего на тему, что «искусство должно быть добрее», любят рассуждать акулы шоубизнеса, которые за доллар глотку вырвут. «Несите добро, зачем это зло?»

Так странно: чем человек по жизни жестче и бескомпромисснее, тем больше он любит развесить сопливую малину. Ханжество!
Заметили ошибку в тексте – выделите её и нажмите Ctrl+Enter

Союз между Библией и Плейбоем. Сила эротического капитала 2.0

Культ • Андрей Тетёркин

«Красотки выглядят точно также, как и церковники и интеллектуалы старой закалки. Их одежда содержит месседж о том, что они не могут быть причастными «ни к какому занятию, прямым или непосредственным образом представляющему собой какую-нибудь общественную пользу». Магистр философии Андрей Тетёркин продолжает сиквел об эротическом капитале.