KYKY: Олег, давайте начнем с самого простого. Как появился спектакль «Из жизни планет», посвященный музыке к неснятым фильмам 60-х?

Олег Нестеров: Я наткнулся на великое и ужасное кладбище неснятых фильмов и в течение нескольких лет проводил исследовательскую работу. Ездил в экспедиции (последняя была к сыну Хрущева в Америку), читал мемуары, работал в архивах, встречался с живущими сейчас героями тех событий: Сергей Соловьев, Наталья Рязанцева, Герман Климов. Нам очень хотелось сыграть в Минске, и я благодарен, что здесь нашлись прекрасные люди, которые это все организовали.

KYKY: Вам не боязно, что свидетелей эпохи 60-х становится все меньше, а люди, которые не видели это время, склонны принимать утопию за чистую монету? Выходит, это лишний повод ностальгировать по старой стране, которая не была идеальной, а не строить новую. Это не опасная иллюзия? Говорю так, прочитав главу из книги «Небесный Стокгольм».

О. Н.: Знаете: «настоящему, чтобы обернуться будущим, требуется вчера» – сказал поэт Бродский. Роман у меня ни в коем случае не ностальгический. Он как раз для нынешних молодых, как и проект «Из жизни планет». Это попытка исследовать время, когда все получалось. Я для себя определяю эту короткую эпоху в несколько лет именно так – временем, когда все получалось: в кино, в космосе, в науке (четыре нобелевских лауреата за короткий период), в литературе, в футболе (мы выиграли все Кубки Европы). Это был короткий период, когда вдруг страна стала жить абсолютно по другим законам. Изучать время, когда все получалась, в тот момент, когда все не получается, крайне необходимо. Нынешние двадцатилетние должны знать, что делали те двадцатилетние, которые с легкостью брали призы на фестивалях в Каннах и Венеции. Понять, что думали, как жили, в какие взаимоотношения с государством вступали. Сами шестидесятники, тот же Элем Климов, беседующий с Отаром Иоселиани, все время повторял, что мы должны построить мост между той великой культурой, которая была до революции, и тем, что придет после нас. В этом проекте я тоже чувствую миссию – вдохновлять и просвещать.

Мы умудрились взять все худшее из социализма и капитализма и повариться в этой пене несколько десятилетий. А сейчас наступает новое время, и я чувствую пристальное внимание к 60-м, в том числе со стороны молодых. Человеку важно знать, в каком платье его мама ходила на танцы. Что она смотрела, что читала, и почему она сказала «да» отцу. Скажем, в Бельгии человек знает, что эта булочная стоит на этом месте с 1850 года и здесь пекутся такие булочки. А у нас все – не про эволюцию, а про революцию и войны. Тектонические сдвиги оставляют каждое новое поколение без системы координат. Молодежь болтается: то вроде нельзя бить бутылки у реки, а то, вроде, и можно.

KYKY: Должно ли государство, учитывая вкусы новых поколений и их клиповое сознание, условно, привязывать к стулу и показывать фильмы Тарковского?

О. Н.: Понимаете, все работает как маятник: сегодня клеш, завтра – бананы. Сегодня цифровая революция MP3, завтра вдруг – виниловый бум. Вернее, уже вчера. То шубки из искусственного меха и нейлоновые рубашки, а потом опять – хлопок и белки. Здесь то же самое. Если сегодня в моде быстрое сознание и мышление, то завтра возникнут сектанты.

Нас ждет поворот к новой приватности, когда люди будут – сначала в индивидуальном порядке – уходить в скиты, покидать социальные сети и беречь свою жизнь.

Эта секта будет пробовать проживать жизнь по-другому: через тактильные ощущения, запахи и общение, а не через экран монитора. Сначала будет секта, потом это станет модным, а потом – общим местом. И тогда, конечно, понадобится тот же Тарковский с его медленным кадром, живой жизнью и уходящим модернизмом.

KYKY: Когда мы встретились с Максимом Шумилиным, который хотел сделать ваши фотографии в Минске, первое, что сказал: «Нестеров – удивительный человек, и если он говорит, что-то будет мейнстримом, оно и станет мейнстримом». Вспомнил в качестве примера песни «Мегаполис» на стихи Бродского с ритмом как у группы The Cure, которые вы записывали в 80-е. Так вот, если о музыке. Каким вы видите будущее «Мегаполис»?

О. Н.: «Мегаполису» тридцать лет, но 14 из них мы молчали, потому что я занимался музыкальным продюсированием (в 1997 году Олег Нестеров начал продюсировать проект Маши Макаровой «Маша и Медведи» и создал независимую музыкальную компанию «Снегири-музыка» – прим. KYKY). Тем не менее, между 1996 и 2010 годами было кое-что. Но мы черпали из очень глубокого колодца: просто играли музыку и записывали ее на магнитофон. В 2016 году срезали все это в шесть композиций и назвали «Zerolines» – «Нулевые линии». Получился Эпизод ноль, как в «Звездных войнах». Скорее приквел, а не новый «Мегаполис». Исчезнувшее звено нашей эволюции. Почему мы его не воплотили тогда в 2000-х? Он был настолько прекрасен, что казалось, даже не мы играли. Нами играли тысячелетние музыканты. Было страшно приблизиться к этой музыке. Мы ходили вокруг и восторгались, а потом уже из этой музыки вышло и «Супетанго» (альбом «Мегаполис» 2010 года – прим. KYKY), и «Из жизни проект».

KYKY: Слышала мнение о том, что в 90-е продюсеры вкладывали деньги в посредственных исполнителей потому, что большинство уровень советской эстрады напрягал своей интеллигентностью. Козбон, Лещенко были слишком академическими исполнителями, а Лена Зосимова была более понятна. Если смотреть на ваш бренд «Снегири-музыка» – его миссией было своего рода возвращение интеллигентности?

О. Н.: Знаете, бум сиротской песни и быстрых проектов, о которых вы говорите, родился на западе в 80-е годы, когда возникла эпоха MTV и музыка перестала быть самоценной. Когда появился кадр, быстрый маркетинг, и музыкальные корпорации срослись с медийными. Все стало очень просто просчитывать. За настоящими талантами после изобретения MTV вдруг перестали охотиться. Талант был всегда непредсказуем, непонятен и индивидуален. И примерно на три десятилетия талант из музыки как абсолютная категория был выдавлен. Все эти быстрые проекты и «поющие пупки» были, как и сиротская песня, очень понятны и предсказуемы: сегодня здесь, завтра там, здесь вложил – там получил. Когда наступила цифровая революция, и каналов донесения стало не пять, а пять тысяч или пять миллионов, началась битва за контент. Про таланты опять вспомнили. Причем, вспомнили во всем мире. Где-то вторая половина нулевых на западе и 2010-е годы у нас – интересное время в музыке.

Так вот, миссия «Снегирей» всегда была очень странная. Мы себя ощущали как какие-то хиппующие нефтяные принцы. Занимались музыкой, которая нам самим была интересна.

Если в музыке действительно есть «нутрянка», а в скважинах течет нефть этого проекта, значит, проект пойдет – вот основная концепция «Снегирей». То есть фан – главное оружие, в какие бы игры мы ни играли. Мы занимались электроникой и делали лейблы, посвященные то электронной музыке, то альтернативному шансону. Помню, когда презентовали проект, бокал поднял один из ветеранов шоу-бизнеса в Москве Борис Цигман, покойный ныне. Он сказал: «Снегири прилетают в самое трудное время» – имея в виду птичек, которые действительно прилетают лютой зимой. Их видно на снегу. А тогда был 1998 год: тот самый кризис, абсолютно снежное белое поле, куда никто не хотел идти. И вдруг раз – мы сделали свои «Снегири» и играем уже долгие годы. Сейчас у нас артисты из Грузии, группа Mgzavrebi, литовская певица Алина Орлова и молодое дарование Даша Шульц – все варятся в одном котелке.

KYKY: Беларуских исполнителей на «Снегирях» помните?

О. Н.: Да, у нас были «Петля Пристрастия» и «Кассиопея» – мы их издавали. Жалко, что они все-таки в Минске, а мы – в Москве, потому как тот же Кирилл Иванов из «СБПЧ Оркестра», который жил в Питере, переехал в Москву, и, в общем, все сложилось. Мы выпускали первые два альбома, и в какой-то степени были причастны к его прорыву. Но сложно работать, когда артист далеко, и когда ни ты его до конца не понимаешь, ни он тебя. В случае с «Кассиопеей» история была как роман. Живет мужчина с женщиной три года, а потом – всё, оба устали.

KYKY: Кто самая красивая женщина 60-х, которая должна была играть роли во всех неснятых фильмах «Из жизни планет»?

О. Н.: Здесь можно поговорить про актрису Ларису Лужину или актрису Инну Гулая, которая конкретно должна была играть у Шпаликова в «Прыг-скок, обвалился потолок». Но поразительная вещь: в начале 60-х было модно быть умным. Вы только что упомянули время, когда наш общекультурный уровень после перестройки нивелировался, и пошла люмпенизация. В начале 60-х все было наоборот. Было модно многое знать, всем интересоваться. Кстати, эта мода появилась благодаря КВН, который был другим «Клубом веселых и находчивых» – не таким, как сейчас. До 1964 года это был конкурс эрудитов, в котором юмор был весьма составной частью. Кстати, в «Небесном Стокгольме» я описываю феномен старого КВН.

KYKY: А почему потом он стал отвратительным?

О. Н.: Я предполагаю, по какой причине. Даже не предполагаю – у меня есть очевидные исторические свидетельства того, как вдруг из одной передачи стала другая. И как постепенно эта мода на эрудицию начала сходить на нет, и вместе с ней менялась эпоха. Когда я спросил у Натальи Рязанцевой, драматурга и первой жены Шпаликова, которая работала с Кирой Муратовой: «Наталья Борисовна, вот точка входа понятна – XX съезд, а где точка выхода?» Рязанцева ответила: «Я вам могу только рассказать про разговоры». Изменились разговоры на кухнях. Если раньше много чего обсуждали без всякого пафоса в шумных компаниях, то к концу 60-х остались только две темы. Первая – кто уехал и кто остался, вторая – как достать резину для «Жигулей». Только что построили завод в Тольятти, и широкий круг тем подлым образом сузился. В начале 60-х была мода на одно, а уже в конце 60-х – совершенно другая реальность.

KYKY: Должно было быть событие, после которого все испортилось?

О. Н.: Это происходило медленно. Была же и вторая волна оттепели в 1965 году, когда вроде бы дурака убрали – и слава богу. «Автора всех реформ» писатели Вайль и Геннис в своем эссе про человека 60-х сравнили с рыжим клоуном (все политики – клоуны белые, а этот – рыжий). Рыжего клоуна непредсказуемо отодвинули для того, чтобы он сам не разрушил то, что начал. После визита Хрущева в Стокгольм летом 1964 года, когда он говорил с трибуны пленумов абсолютно крамольные вещи, его убрали. В надежде, что остались профессионалы, и можно с помощью коллективного руководства по-прежнему проводить структурные реформы в экономике.

В 1965 году наконец достали с полок фильмы, которые были туда положены на следующий день после беседы Хрущева с кинематографистами в феврале 1963-го. И вроде как все пошло, но потом стало очень подло замедляться. Воздух стал уходить, и время – наливаться свинцом. Я пытался представить это в своем романе «Небесный Стокгольм». Мои герои, проползая эти события, переживая их и косвенно участвуя, видят, как нелинейно замедляется время. Жизнь начинает вязнуть и уходить. Тот же Вознесенский в разговорах с Быковым сказал, что мы это все почувствовали еще до Пражской весны 1968 года. Году к 1963-му все было более-менее понятно, потому что, ну да – убрали Сталина, но должно было появиться что-то более важное, чем социализм с человеческим лицом. Социализм с любым лицом – зло.

KYKY: Почему?

О. Н.: Понимаете, какая штука. Все твое счастье – внутри. Весь твой путь – внутри, а здесь и сейчас действует всего лишь третья компонента. Первая компонента – твой духовный опыт, то, с чем ты пришел в этот мир и стал Петей Ивановым. Вторая составляющая – твои способности, гены и хромосомы. Это великое чудо, разматывающееся через твоих предков от головастиков и амеб. Третья – как раз среда, здесь и сейчас. Имея все три карты на руках, ты играешь в рулетку. Вишенка, вишенка, яблочко. Либо у тебя искрит, либо не искрит. А надо, чтобы искрило. Помните фильм «День сурка»? Либо ты тостер в ванну бросаешь, либо рассказываешь пошлые анекдоты девушкам, либо уже начал играть на рояле. А вдруг ты уже задумал вот эту финальную пати, где ты полюбил мир, а мир полюбил тебя?

KYKY: Вы помните съемки фильма «Наш человек в Сан-Ремо»?

О. Н.: Конечно. Я помню, что каким-то непостижимым образом нашли наш ансамбль и меня на роль самого себя. Правда, я был из Гродно. Я тогда только-только стал профессиональным музыкантом, перестав быть инженером-электронщиком, и около двух месяцев мы просидели на съемках в Витебске. Это было очень счастливое время: хорошая съемочная группа, драматургия Бодрова-старшего (там сценарий писал Сергей Бодров). Александр Ефремов – режиссер. Артист Шкаликов, который потом к несчастью погиб, играл комическую роль. И, в общем, у меня все в жизни пошло по той колее, как в сценарии этого фильма. Смотрите, как все было? Я вроде занимаюсь молодой певицей – у меня в жизни появилась молодая певица Маша Макарова. Сергей Лисовский (ну, Райс-ЛИС'С) играет папу шоу-бизнеса. И так получается, что я делю успех своего первого проекта с компанией Райс-ЛИС'С, и некоторое время мы держим активы вместе. И вообщем-то финал такой же: с певицей мы по разным причинам расстались. И вот, два героя лежат у скважины в бытовке и говорят: «Ну чего, махнем на следующий год и еще один талант откроем?» Собственно, у меня по такой схеме жизнь шла долгие годы: искать таланты и помогать им.

KYKY: В одном из ваших интервью был такой момент. Вы сидели на кухне с Найком Борзовым и разговаривали – а потом вдруг уехали писать книгу в Германию. Решили сами не играть и не писать песни. Вы думали, что это должен делать Найк, а вам – время стать писателем?

О. Н.: Нет, не так. Мне просто захотелось вырваться из замкнутого круга. Понимаете, жизнь артиста – практически как секс. Когда ты молод, тебе сильно хочется, но негде и не с кем. А когда ты уже очень зрелый, тебе есть, где и с кем, но уже сильно не хочется. Пока артист молод, у него много сил и таланта, ему не терпится записывать песни и выпускать альбомы. Так продолжается некоторое время. Потом начинается иная фаза. Как только ты выпускаешь альбом и становишься успешным, ты приговорен быть успешным.

«Успех никогда не бывает финалом», – говорил Уинстон Черчилль. И каждый новый успех приговаривает тебя к тому, что отныне ты раз и навсегда должен быть таким: каждый год выпускать успешный альбом.

Раз в год тебе нужно удовлетворять гарем из миллиона человек – о какой любви идет речь? Эта ситуация мне не очень нравилась. У нас же был национальный успех, мы были звездами, и даже получили «Золотой Граммофон» за песню без единого припева «Звездочка» в 1996 году. А потом я каким-то образом захотел отскочить. Это, конечно, произошло случайно. Я нашел талантливого человека Машу Макарову, и мы с моим коллегой Михаилом Габолаевым, который сегодня играет на бас-гитаре в спектакле «Из жизни планет», решили ей помочь. Следующий год, не поднимая головы, помогали. Потом система приоритетов изменилась: либо делать свое, либо помочь еще одному человеку. Раз – появился Найк Борзов, потом группа «Ундервуд», а потом мы открыли новую электронную музыку и сделали лейбл «Легкие». И каждый раз я решал, что в приоритете: вернуться к своей музыке или помочь чьему-то таланту воплотиться? Так продолжалось три года – с 2004 по 2007. Я помню каждый год своей жизни, а эти три года – нет. Хотя мы много чего делали, у нас выходило много релизов. Но очнулся я только после того, как слился из цепкого московского бэкграунда, от из повседневной суеты, и в тишине на берегу теплого моря написал роман. На 35-й день я понял, что в офис я больше не зайду. И таким же образом буду писать теперь музыку. И что теперь я вообще другой. А с Найком мы просто болтали в перерывах, когда записывали второй его альбром «Заноза», и странный сюжет романа «Юбка» об архитекторах и Берлине 1938 года родился именно во время наших разговоров.

KYKY: И последний вопрос. Все равно не могу понять: почему группа «Кассиопея» не захотела переехать в Москву?

О. Н.: Есть артист, который врос своим корневищем в ту среду, откуда он вышел. Это очень важно. Я не думаю, что Алина Орлова когда-нибудь переедет из Вильнюса. Или что группа Mgzavrebi переедет из Тбилиси, а если брать российские примеры – группа «Чайф» никогда не переедет в Москву из Екатеринбурга, какой бы медийной она ни была. Взять любого петербургского артиста – там его корни. Эти дома и дух города его питают. И я подозреваю, что, собственно, «Кассиопея» – яркий и сильный проект, замешанный на постмодернизме, театре, юморе и музыке – питается той средой, откуда он вышел. Попасть в иную среду – может быть, было бы большим риском для них. Но это не меня нужно спрашивать, а прекрасных ребят из «Кассиопеи». На расстоянии, по прошествии времени, я конечно горжусь, что мы выпустили их замечательный альбом. Это был очень яркий и своевременный артист в нашей конюшне «Снегирей».

KYKY: А вы смеялись? Они же не грустные, а безумно смешные.

О. Н.: Да! Конечно, мы смеялись над всем этим...