KYKY: Ваш новый альбом «На Марс!» называется. А что делать на Марсе будете?

Александр Куллинкович: Мы уже с Марса прилетели. Полет был удачный, а вот приземление – не очень. Презентовали мы его не так, как рассчитывали. Если серьезно, то презентация – фигня. Что было, то было. Главная цель – это альбом, который мне очень нравится. И, как многие заметили, к Марсу он не имеет никакого отношения. Мы с нашим гитаристом стояли на курилке, и он говорит: «Саня, давай что-нибудь про Марс напишем?» – а в этом году как раз отбирали людей для полета – ну, я и говорю: «А че тут думать? Так и назовем – «На марс»!»

KYKY: Два последних альбома немного «потяжелели». Вы стремились к этому?

А. К.: Нет, это всегда получается само-собой. У нас все песни народно-подростковые и максималистские. И этот альбом не исключение. И он получился, хотя и делался в страшной спешке. Фактически дата презентации была назначена тогда, когда альбома не было еще в принципе. А сам диск вышел только в день презентации. За несколько часов до концерта выяснилось, что обложка к нему бракованная. Исправили, спасибо людям из фирмы «СD техно». Но это меня, конечно, подкосило окончательно.

KYKY: Кто приходит на ваши выступления?

А. К.: На наши концерты в основном ходят люди от 20 до 50 лет. Разделение по возрасту: кому столик, кому ближе к сцене. Угорают на танцполе в основном двадцатилетние ребята, которым кажется, что они ничем не рискуют. Чем отличается взрослый человек от пышущего здоровьем юноши или пьяного человека? Юноши и пьяные уверены, что с ними ничего плохого не случится. Но в этом плане я так и не повзрослел. Я человек очень неосторожный.

KYKY: Если сравнивать белорусские группы сейчас и 20 лет назад, то с трудом можно найти сходства. А «Нейро Дюбель» от альбома к альбому практически не меняется. У вас нет желания делать что-то новое?

А. К.: Ну, за 20 лет мы все же сильно изменились. Последние годы – да. Мы нашли свой стиль. Чтобы понять, что за группа играет, часто нужно послушать чуть ли не половину песни. «Нейро Дюбель» узнается сразу, с первых аккордов. У нас был разный состав, были некоторые разбежки по стилю, но группа оставалась такой всегда. Или, по крайней мере, с начала 2000-х годов.

И я не считаю унижением, когда мне говорят «Вы такие же, как 10 лет назад». Пускай тогда, то же самое скажут «Metallica» или «AC/DC».

Я не считаю, что искать – это плохо. Но зачем искать вечно, если мы уже нашли? Это как в поговорке о сале: бороться, искать, найти и перепрятать. Нашел – ешь, че перепрятывать то?

KYKY: Михалок так и не нашел себя?

А. К.: Думаю, нашел, он просто менял свое мировоззрение, и я говорю не только о музыке. Не меняется камень, кусок дерьма не меняется – только сохнет, а нормально мыслящий человек имеет право меняться. Лично мне, как обывателю, не как его коллеге, товарищу и музыканту, кажется, что в последние годы песни Михалка превратились в тезисы. Хотя Сережа очень талантливый человек, я перед ним преклоняюсь, в правильном смысле слова. Уже у позднего «Ляписа» было очень много общего с политической партией. В партии «Ляпис Трубецкой» случился раскол. Естественно, все пошли за лидером. Думаю, большинство публики. BRUTTO – не моя музыка, ну и что в этом? Он же пишет не для меня, всем мил не будешь, и хорошо, что всем милым быть он не собирается. Когда он записал альбом «Капитал», мы с ним очень долго разговаривали по телефону. Разговаривали очень близко, как две старые подружки, скрестив ноги и накручивая волосы на палец. Для него «Капитал» был большим откровением. Ему опротивели «Яблони в цвету» и «Ау-ау». Часто повторял одну фразу – мне надоело быть клоуном. Он сделал для себя открытие, и ему это понравилось. Возможно, и сейчас он экспериментирует. Душа настоящего художника – потемки.

KYKY: Заговорили об изменениях и вспомнился ваш пост про то, как вас избивали чуть ли не до смерти за «непохожесть». Времена изменились?

А. К.: Быдло было всегда и везде. Когда пишут про страны, в которых люди не закрывают входные двери, безбожно врут! Я уверен, что в Финляндии есть места, в которые в час ночи лучше не соваться. Когда я в Уручье переселился, сын совсем маленький еще был. И вот мы вечером прогуливаемся, и он меня спрашивает: «Слушай, пап, а чё, в Уручье одни алкоголики живут?» Говорю, «Нет, Саш, просто наш дом находится в направлении трех магазинов, один из которых ночной. Поэтому когда мы с тобой идем в магазин, мы видим одну синеву, которая только под магазинами и кучкуется. А все остальное Уручье довольно спокойно». И вообще, город у нас вполне интеллигентный. Если посещать только наркопритоны и скамейки с алкоголиками, то вполне может сложиться впечатление, что Минск – город быдла. Я хожу по чистым улицам и вижу людей с умными глазами. Вопрос в том, по каким тропкам ты ходишь.

KYKY: Но ведь вы, наверное, всегда видели Минск другим, тусуясь с панками?

А. К.: Я не панк, и с панками не тусовался. Я всего лишь играю панк-рок. Это такой же стиль, как, например, треш или сайкобилли. Открою тайну: люди, которые выступают в образах зомби, вполне себе живые, они не ожившие мертвецы. А дома их ждут жены и дети. Так и мы играем панк-рок, но не ходим грязными и прочее. Я, например, вполне чистый, мои музыканты тоже.

Мне кажется, люди, которые любят панк, имеют какое-то отклонение. И отклонение это в искренности.

Посмотрите, ведь мы же живем нараспашку! Конечно, есть и обратная сторона: дверь можно аккуратно приоткрыть, а можно открыть так сильно, что ударить человека, который идет сзади или стоит за ней. Играя панк-рок, нужно все же присматривать за теми, кто стоит по другую сторону двери. Многие рок-музыканты имитируют оргазм: они выходят на сцену и пытаются обмануть людей, показать, что все круто, они крутые, музыка им своя нравится. Но имитировать – это всегда плохо. Лучше честно подрочить дома и не идти на люди. А вышел – будь честен.

В последнее время мудак хитрый пошел. Раньше был мудак бесхитростный: человека встретил, посмотрел на него – мудак. А сейчас мудак покрылся коркой, стал похож на черепаху. Он только изредка вылезает из панциря, всех кусает, и назад, в свой домик. Люди вокруг и понять ничего не успевают, а мудака нет уже. Все обросли деньгами, образованием, умными фразами и поэтому теперь тяжело понять, кто есть кто. Даже в 90-х было проще с этим делом. Если ты был неправ – тебе били в морду, а в суд подавать было «не модно». Сейчас вот Молчан на Наку в суд подал за то, что она его песню спела. Шлепнул бы разок по попе, сказал: «Не играй больше моих песен», улыбнулся улыбкой Ильича, и разошлись бы. Конечно, я все утрирую и говорю образно, но разрешить конфликт без суда можно было.

Я в панк-роке нашел себя, свою музыку. Я питаюсь и купаюсь в этом стиле, это для меня самый лучший, самый искренний стиль. Такой же как и я, хотя я из-за этого всю свою жизнь страдал. Люди, играющие панк-рок, вообще очень искренние: они рвут свой нерв. Не у всех, конечно, получается порвать его культурно, чтобы кровью других не забрызгать, но этому нужно учиться. Я считаю, мы свой нерв рвем аккуратно, хотя и бывают срывы. На презентации мы немножечко забрызгали зрителей. Но это издержки профессии.

KYKY: В Минске за последнее время закрылось очень много клубов. Площадок для рок-музыкантов всего парочка осталась. Нет проблем с концертной деятельностью?

А. К.: Все стоит денег. Пойти на концерт даже в RE:Public – недешевое удовольствие, а сделать там концерт и подавно. За что ни возьмись – везде два нуля, а кое-где и три. Но с RE:Public все понятно, а вот TNT – это для меня клуб-загадка. Группы, которые схожи с нами по стилю, часто там играют, но нас туда ни разу не звали. Не знаю, какая у них политика. Сейчас никаких запретов на выступления нет, но ситуация с концертной деятельностью, наверное, хуже, чем во времена «черных списков», когда звук гитары вызывал у властей шок и выпадение волос. Естественно, клубы закрываются не потому, что их хозяин решил уйти в монахи, это просто не приносит денег. И они понимают, что если сегодня не закроются, то завтра могут добрые люди в лес увезти (образно, конечно). В общем, для двухмиллионного города ситуация просто чудовищная, без мата и не опишешь насколько. Конечно, им нужно платить сумасшедшую аренду, отстегивать демонам ада, вроде, пожарников и санэпидемстанции – они, паря над людьми, могут заклевать любое начинание. Но мне, как обывателю, от этого не легче.

KYKY: Вы сегодня предложили встретиться в «Битлджус». Часто здесь бываете?

А. К.: Люблю «Битлджус». Мне тут уютно. Иногда прихожу сюда, сажусь и читаю в уголке. Я по натуре крыса, мне бы зашиться в угол и сидеть там. Раньше фантастику в основном читал, а сейчас в этом углу детективчиками балуюсь. Раньше отнекивался, отбрыкивался, но настойчивые люди заставили полюбить простые книжки. Наверное, старость приближается (смеется – прим. ред). Я вообще люблю все бездуховное: читаю бездуховные книги, слушаю бездуховную музыку, смотрю бездуховные фильмы. Когда мне было лет 14-18, я так обчитался умной литературы и обсмотрелся странных фильмов, что до сих пор хватает. Сейчас для меня идеал фильма – это «Адреналин». Если бы все фильмы были на него похожи, я был бы счастлив. Так что здесь я в основном один сижу. Баров у нас в стране очень много, но все они, к сожалению, не музыкальные.

KYKY: Так может, рок-н-ролл мертв?

А. К.: Как это мертв? Мы просто сидим в своей норке и говорим: «Солнце закатилось, его больше нет». Но как же его нет? Выйди из своей норки и посмотри, вот оно, светит. И рок-н-рол жив!

KYKY: Белорусский рок-н-ролл тоже пока помирать не собирается? Белорусы белорусское не очень-то любят.

А. К.: Так это же старая белорусская традиция: «Ах, наше? Наше – говно». Чтобы стать популярным здесь, нужно уехать за границу, там прославиться, и вернуться домой на коне. И это не новое явление. Не помню, из какого произведения: «Откуда оркестр? Ой, из Сморгони? Нее, ну это не оркестр, это говно. А вот приедет из Вены оркестр, вот будет здорово». Но человек не слушал ни первый, ни второй. И ему это не важно. Главное – из Вены, а, может, и из самой Варшавы. Ну и пусть говно, но зато из самой Варшавы! Как то перебор с этим словом вышел (смеется – прим. ред.) И не сломить наш народ. Сколько билбордов ни повесят со словами «купляйцебеларускае», никто и никогда не купит.

Я и сам довольно критично отношусь к белорусским товарам, моя любимая фраза на этот счет: «Купляй беларускае, оно хоть и х*вое, зато дорогое». Но есть вещи, которые намного лучше, чем привезенные. И даже салонные мадам, когда их никто не видит, иногда мажут ручки «Белитой». На первом ряду полочки в ванной стоит Garnier и MaxFactor, а за ними ютится белорусская тушь, купленная исподтишка. Ну, потому что «как-то неудобняк» белорусской тушью ресницы красить. А есть и у нас качественные товары. Точно есть. Потому и группы мы больше любим «из Вены». Люди не верят, что у нас может быть что-то стоящее. «Все хорошее отсюда вывез москаль клятый, слепил из этого что-то, а нас заставил съесть. И больше нет ничего и не будет», – уверено большинство белорусов.

KYKY: Заработать на музыке реально? Я как-то читал, про продюсера из России, который хотел получать 95% вашей прибыли. Это исключительно наглый продюсер, или у всех такие расценки?

А. К.: У нас не было никогда продюсера, к счастью или сожалению. Ну, этот, я думаю, как-то загнул с цифрой, за такие деньги никто работать не будет. Все стоит денег, и группы тоже. Многие считают, что музыканты богаты, и можно спирать у них альбомы. У нас, у «Нейро Дюбель», сейчас такая система: качай бесплатно, но, если есть возможность, – заплати какую-то денежку. 50 центов, 50 долларов – все равно сколько. Нет, ну, потом, может, окажешь нам уважение.

KYKY: А белорусы вообще платят?

А. К.: Очень мало. С тех пор, как мы стали альбомы ставить в бесплатную закачку, ни один не окупился даже на 10%. Как правило, пара сотен всего набирается, а альбом стоит намного дороже. Я думаю, что деньги у белорусов есть, но нет культуры. Халява имеет верх над нами всеми. Естественно, и я качаю с торрентов фильмы. Но, если у меня есть возможность заплатить за музыку, я всегда оставляю какую-то денежку музыкантам. Нас всех просто приучили к тому, что это не воровство. Подумаешь, альбом с торрента скачал! Но, слава Богу, в последнее время у многих поклонников проявляется такие идеи: я хочу заплатить, принципиально. Я хочу поддержать группу.

KYKY: То есть продажами и организацией концертов вы тоже сами занимаетесь?

А. К.: Да, к сожалению, занимаюсь лично. Видите, какая ситуация у нас возникла с последним концертом… Я нормально на себе вытянул юбилейный концерт, сам лично его делал. И этот я тоже делал, но меня не хватило, потому что я еще и альбом целый тянул. И у меня произошел срыв в обрамлении ста грамм коньяка. Даже мне показалось, что я был пьяным, не говоря уже о публике. Я с такого количества не пьянею. Опыт и практика. Я мало помню концерт, но, по-моему, все было не так уж чудовищно… Барабанщик, правда, себя вел довольно агрессивно, он привык все отменять в этой жизни. «Отменяем!» Как это отменяем? Есть публика, люди, которые купили билеты! Только из-за того, что что-то идет не так, как в кино? У него есть такая штука – кричать, что отменяем концерт по любому поводу, но потом он собирается и идет в бой вместе со всеми. Я, наоборот, до последнего привык биться головой об стену. Но на этом концерте это скорее был минус, чем плюс.

KYKY: За 25 лет, наверное, много грязи на сцену полетело?

А. К.: На сцену, слава Богу, нет. В этом плане мы счастливые люди. Нас поклонники поддерживали. Бывают и откровенно провальные концерты: мы живые люди и играем живую музыку. Иногда спрашиваешь близких людей, как концерт прошел и слышишь: «Это было ужасно!» Но это не означает, что человек хлопнул дверью и ушел, нет. Он придет на следующий концерт и скажет «отлично». Это верные люди.

KYKY: А поклонники сохраняются от года к году? Или на каждом концерте все новые лица?

А. К.: Есть поклонники, которые продолжают слушать сквозь время. Те, которые приходят на концерт из года в год. А в среднем раз в пять-семь лет происходит полная смена. Но стержень фанатов запоминаешь уже в лицо. Если выйти в зал на 500 мест, то 30 из них ты знаешь или видел неоднократно. Но и на каждом, даже маленьком концерте бывают люди, пришедшие первый раз. Как правило, они в положительном шоке.

KYKY: Вы запоминаете людей в зале?

А. К.: Ну, я же вижу. Мы же рокеры, не затурканные профессионалы, которые возле микрофона стоят и поют свои прекрасные и милые песни. Мы работаем с людьми, это наш стиль. И вот относительно недавно на сцене начала развлекаться вся группа. Раньше в старом «Дюбеле» работали я и Юра. Все остальные, как правило, статично стояли. Сейчас все музыканты работают на публику. И не потому что я им приказал (у нас группе нет такого понятия), а потому, что им это нравится. А когда человеку нравится – это видно. Если вам не нравится ваша музыка, то лучше сидите дома. Если ты приходишь в церковь, и священник вещает: «Ребята, так в писании сказано, но я в это не верю. Я вам могу рассказать сейчас о Боге, но лично мне скучно будет. Там пишут, конечно, не убий, не укради, но...» Надо верить самому, чтобы заниматься миссионерством. То же и музыканты. Короче, не умеешь любить – сиди дружи.

KYKY: Белорусы боязливый народ, у нас, наверное, музыканты более скованные?

А. К.: Белорусские музыканты, зачастую втыкаются в гриф и тупят полтора часа на гитаре. Это довольно сильно удручает, но белорусы скорее не боязливая нация, а странная. Я их называю «ветер в полесье» – как подует! Может, я не стесняюсь, потому что не белорус? Я вообще полунемец, полуукраинец. Сейчас так вот себя воспринимаю. И как у всех советских людей, еще куча национальностей на все случаи жизни.

KYKY: Часто бываете в Украине?

А. К.: Редко, но там шикарно. Мы, когда первый раз приехали во Львов, все по-белорусски говорили, чтобы не дай Бог русской речи не было. Побьют же! Нас моментально осадил какой-то продавец в магазине. Мы бэкали, мэкали, а он: «Да говорите вы, как вам нравится». И все, потом говорили по-русски, и хоть бы глазом кто косым посмотрел. Мы же ехали туда, как на казнь. У украинцев, по-моему, вообще напрочь отсутствует идея агрессивного национализма. У большинства. Ведь на самом деле, национализм – это любовь к своему, не ненависть к чужому. Не надо путать. Не, ну есть, конечно, парочка придурков, но они везде есть. Как-то на одном из банкетов в Праге (после концерта) разговаривал с украинцем, с парнем из УНА-УНСО, который меня расспрашивал про Беларусь, я его про Украину, и он тоже мне: «Саша, говори по-русски, я ж вижу, что ты мучаешься. И мне понятней. Мне все равно, на каком языке ты говоришь. Главное, что у тебя в душе». Хотя был этот парень из радикальной украинской организации.

И на белорусском языке можно говорить, что Беларусь говно, и на русском языке Россию гнобить, а на украинском – Украину. Но что у человека в душе – всегда меня волновало больше, чем все остальное.