– Когда-нибудь я всех вас пристрелю! – Миша в ярости носился по своей прокуренной квартире, которую мы претенциозно называли «Штабом №1». В этот момент ему и впрямь не хватало лишь маузера.
– Миша, это уже не смешно…
– Заткнись, мелкобуржуазный ублюдок! – Миша схватил со стола книгу Эриха Фромма «Здоровое общество» и запустил ее в мою сторону.
Я хотел было бросить в ответ «Терроризм и коммунизм» Троцкого, но меня остановил рассудительный Славик, посчитавший, что в этот раз лучше воздержаться от насилия.
А Миша все не унимался:
– Предатели!.. Сволочи!.. Вы угробили нашу партию!.. Раскольники!..
Он был прав во всем, кроме одного – раскольниками мы не были. Это был не раскол, а конец. По квартире летали книги, осколки от гипсовых бюстов коммунистических вождей, пустые бутылки и баллончики с аэрозольной краской. В конце концов мы со Славиком поднялись и навсегда покинули «Штаб №1». А как все хорошо начиналось…
Люди из подполья: юный чекист, историк и сын гинеколога
У нас не было никаких сомнений в том, что этот день обязательно войдет в историю. Здесь, в «Штабе №1» мы собирались высечь искры мирового пожара. Нас было трое: Миша, Славик и я.
Как это часто бывает у городских сумасшедших, я познакомился с Мишей на истфаке. Он был на два года старше меня и уже имел за плечами членство в двух троцкистских партиях. Нужно сказать, что сошлись мы довольно скоро: уже через неделю после нашего знакомства Миша решил показать мне такую интимную вещь, как бережно составленный им расстрельный список из 254 фамилий. Во время изучения этого исторического документа я с ужасом обнаружил в нем собственное имя. На мой вопрос, что все это значит, Миша ответил, что раньше считал меня ревизионистом и потому «от лица подпольного революционного трибунала» заочно вынес мне не подлежащий обжалованию приговор. Однако теперь, по его словам, он убедился в том, что я «преданный нашему делу товарищ». После этого юный чекист театрально вычеркнул меня из списка врагов социалистической революции.
Если Миша был настоящим демоном революции, то Славик принадлежал к совершенно другому типу людей. Это был спокойный, интеллигентный юноша, который играл на кларнете и бегло говорил на двух иностранных языках. Он называл себя «метафизическим большевиком», за что и получил кличку Призрак коммунизма. Изначально планировалось, что Славик будет у нас главным специалистом по гендерному вопросу. Тут мы полагались не столько на его знания, сколько на генетику – отец Славика считался одним из лучших гинекологов Витебска. Увы, надежды наши не оправдались. Как-то, рассуждая об эмансипации женщин, Призрак коммунизма отчеканил слова, которые могли бы его обессмертить: «Пределом женской эмансипации является кунилингус. Дальше начинается женский фашизм». Он так и сказал. Для человека, который играет на кларнете, это было очень лихо.
Теперь вкратце о себе. Над моим письменным столом висела политическая карта мира, на которой перед названием каждой страны было бережно выведено красным стержнем слово «Советская(-ий)». Советская Франция, Советская Италия, Советская Великобритания, Советские Соединенные Штаты Америки и так далее будоражили мое воображение. На меньшее я и не рассчитывал.
Три категории, на которые делятся «красные люди»
Каждый из нас довольно рано увлекся левыми идеями, однако одно дело читать классиков марксизма и совсем другое – создавать партию. К этому нас побудила провинциальная скука. Мы видели, как живут наши родители и тысячи других людей вокруг: работа, дом, дети, а в случае с Витебском сюда добавлялось ожидание очередного Славянского базара. Позже, обзаведясь собственными семьями, мы стали понимать простые человеческие радости, но тогда от всего этого тошнило.
По большому счету нам было наплевать на политику, на эксплуатацию человека человеком и прочую чепуху. Просто мы слишком рано осознали, что жизнь – это сплошное унижение 24 часа в сутки: от звонка будильника до необходимости запираться на ключ перед сном.
В общем-то «красные люди» делятся на три категории: на тех, кто просто никогда не видел иной жизни, на тех, кого привлекла революционная эстетика и – это уже сущие чудовища – на убежденных фанатиков коммунизма. Хотя тут стоит сделать одну ремарку – убежденных коммунистов в классическом понимании этого слова практически не существует в природе. Здесь, наверное, можно согласиться с Робертом Малдуном, полагавшим, что таковых за всю историю человечества не наберется и тысячи. Вот и мы были по большей части эстетами, воспевавшими голый материализм и кровь. В «Штабе №1» готовилась эстетическая революция, которой придали марксистскую форму. На рюзкаке у Славика красовалась надпись «Eat the rich» – мы были эстетствующими людоедами.
При чем тут Мао
С самого начала мы решили стать маоистами. Сталинизм вызывал у нас отвращение, троцкизм казался попсовым, а классический марксизм казался скучным. Строго говоря, между всеми этими «-измами» практически нет никакой разницы – везде одна и та же апология насилия. Если какие-то различия и есть, то по большей части именно эстетические. Взять тот же маоизм. Сам термин был введен в оборот советскими идеологами и носил уничижительный характер. Позже его подхватили западные левые интеллектуалы, которые превратили эту бессмыслицу в модную доктрину. Правда, все кончилось тем, что французские и немецкие маоисты грабили банки, отстреливали полицейских и с оружием в руках боролись за права сексуальных меньшинств и животных. Само собой, с идеями Мао все это ничего общего не имело. К слову, никаких оригинальных идей у Великого кормчего и не было, зато был острый как бритва язык и «Маленькая красная книжица» – сборник цитат председателя. Хитрый хунаньский крестьянин возвел революционное насилие в квадрат. В маоизме практически нет места пустой интеллигентской болтовне – это чистая партизанщина. От фраз вроде «Винтовка рождает власть» веяло романтикой. Мы часами фантазировали на тему того, как погибаем с автоматами в руках в тропических лесах Анголы или умираем от пыток в застенках какого-нибудь диктатора. Поэтому когда на учредительном съезде нашей ПРМ (Партии революционеров-марксистов) Миша патетически заявил, что не все из нас доживут до окончательной победы мировой революции, мы восприняли это как должное. А как иначе, если мы собирались смести как мусор власть капитала во всем мире?
К слову, с «алеющим Востоком» нас связывало лишь партийное знамя. Дело в том, что в 90-е родители Миши были предпринимателями. Зачастую они затаривались барахлом у проживавших в витебских общагах вьетнамцев. Как-то вместе с очередной партией товара им попался флаг Социалистической Республики Вьетнам – красное полотнище с желтой пятиконечной звездой посредине. Вот эту семейную реликвию мы и сделали своим знаменем. Правда, чтобы придать кумачу хоть какую-то аутентичность, мы написали на нем «РМП» и пририсовали два перекрещенных автомата. Смотрелось довольно дико.
Нашими кумирами были Андреас Баадер, Ульрика Майнхоф, Ренато Курчо. Мы восхищались «подвигами» боевиков R.A.F. и «Красных бригад». После прочтения «Поваренной книги анархиста» Пауэлла и «Бразильской герильи» нам стало казаться, что чисто теоретически мы уже были готовыми городскими партизанами. Однако даже при всей нашей тогдашней глупости мы прекрасно отдавали себе в отчет в том, где проходит граница между обыкновенным хулиганством и самым настоящим экстремизмом. Ленинское «мы пойдем другим путем» – это про нас. Другим путем был так называемый «бархатный терроризм». Чтобы долго не объяснять, «бархатный терроризм» – это если ты бросаешь в кого-то не бомбу, а, скажем, банку сметаны.
Классовые враги
Конечно, главными нашими врагами являлись империалисты, капиталисты и прочие эксплуататоры. Но это, по большей части, были враги виртуальные, с которыми мы не пересекались в реальной жизни. Зато с разнообразным нацистским скамом мы сталкивались постоянно. В 2008 году еще не у каждого дурака был постоянный выход в интернет, поэтому многим политическим активистам, вне зависимости от их взглядов, приходилось либо помалкивать, либо получать по морде в подворотне. Само собой, что чаще других отхватывали друг от друга ультралевые и ультраправые. Для беснующегося сектанта нет более страшного врага, чем его собственное зеркальное отражение. В то время витебские нацики были в основном пророссийскими. Они уже не брили головы, не носили бомберы и не подкатывали джинсы, но все еще козыряли нашивками с двуглавыми орлами, имперскими флажками и прочей мишурой. Старшее поколение, вроде членов РНЕ, обзавелись семьями, животами и чувством безысходности от того, что они понапрасну чего-то ждали в 90-е. Младшие же рисовали на заборах свастики и гоняли иностранных студентов и неформалов. Однажды отхватили от них и активисты РМП.
В тот вечер я и Славик с таким усердием выводили название нашей партии на холодном бетоне, что не заметили, как нас окружили четверо ребят из числа тех, кого в криминальных сводках называют молодыми людьми спортивного телосложения. На какое-то мгновение нам показалось, что это обычные гопники, которые нас просто ограбят, однако надпись RAHOWA на майке одного из этих пацанов быстро расставила все по своим местам. Собственно, именно этот чувак и сделал шаг вперед. Он был лаконичен:
– Вам пи*да!
Сын гинеколога обреченно вздохнул и, потянув меня за собой, кинулся навстречу неизвестности. Нас били недолго, зато от души. В середине экзекуции подбежал какой-то мужик в оранжевой жилетке и, обратившись к нашим обидчикам, спросил:
– Хлопчики, кого вы там бьете?
– Фашистов, дедушка. – Хладнокровно ответили хлопчики.
Это было обидно. Поблагодарив пионеров-героев за бдительность, мужик ушел. Мы были унижены и собирались ответить красным террором на белый.
Революция пожирает своих детей
Как выглядели наши будни? Мы собирались в «Штабе №1», где смотрели фильмы Годара (и делали вид, что нам нравится), убивались хэшем и читали книги. Между прочим, практически вся наша революционная библиотека была собрана на халяву. Для этого мы использовали проверенную схему – писали разным организациям (на этот раз левым), что хотим вступить, но у нас нет литературы для «марксистского образования». На наши адреса шли тонны макулатуры и агитматериалов. Если газеты и листовки мы сразу выбрасывали на помойку, то к книгам относились с трепетом.
Чтение второсортной леваческой литературы сформировало у нас совершенно шизоидное представление о мире. Мы бросались во все тяжкие: от защиты цыган и до антивоенного движения.
О последнем стоит сказать особо. Проведение антивоенной акции было нашей мечтой, но, как назло, никакой войны не было. Тем не менее, судьба подкинула нам возможность проявить себя. Я помню, как в августе 2008 года меня разбудил телефонный звонок Миши:
– Российская военщина напала на Грузию! – пацифист не скрывал своей радости.
На самом деле, мы были поставлены перед дилеммой: осудить империалистическую агрессию и поддержать несчастную Грузию или признать право Абхазии и Северной Осетии на самоопределение? В итоге, чтобы никого не обидеть (а если быть более точным, чтобы обидеть всех), мы осудили эту войну как «схватку империалистов с мелкобуржуазными националистами». Мы даже слали в Тбилиси и Москву письма с требованием «прекратить бессмысленную бойню и провести полное разоружение». Пристыженные империалисты и националисты ничего нам не отвечали.
В какой-то момент ко мне и Славику пришло понимание того, что мы являемся участниками какого-то сумасшествия. Впрочем, момент был вполне определенный – Миша предложил рассылать местным нацистам конверты с маленькими кусочками свиных шкурок и письмом, в котором должна была быть одна единственная фраза: «Крайняя плоть твоего соратника». Это был явный перебор с жестью даже для нас. Миша воспринял наш отказ как личное оскорбление. Да-да, он уже «сосредоточил в своих руках слишком большую власть». Ситуация была карикатурной, хотя мы, по большому счету, и были карикатурами. Тем временем Мишина шизофрения прогрессировала: он заявил, что я и Славик (одни из отцов-основателей, между прочим) внедрились в РМП с целью развалить партию. В этот момент мы прозрели, как Оруэлл в Каталонии.
– Когда-нибудь я всех вас пристрелю!
Он так ничего и не понял.