Чем я отличаюсь от патологоанатома и почему выбрала эту профессию

Я работаю танатологом в бюро судебно-медицинской экспертизы Москвы. От патологоанатома отличаюсь тем, что он работает при больнице и вскрывает людей, зная диагноз. Его задача – подтвердить его или оценить лечение для внутрибольничных разборов. А я вскрываю тела без какой-либо информации – например, людей, которые умерли на улице при непонятных обстоятельствах. Максимум, что у меня есть – сопроводительные документы: констатация смерти, направление следственных органов, осмотр места происшествия. Патологоанатом имеет право не вскрывать все полости. Допустим, был диагностирован «инфаркт миокарда» – он вскрывает только грудную клетку. Я должна вскрыть все – мне надо определить причину смерти. Если мне не хватает какой-то информации, я делаю запрос в следствие – они ее ищут, я сама не имею права.

Танатология – это основа судебной медицины. Мне было 22 года, когда я поняла, что хочу стать судмедэкспертом. Как и большинство моих коллег, я никогда не думала, что пойду в такую профессию – в детстве тем более. Когда заканчивала школу, мне настойчиво предложили найти в медицину – бабушка была врачом и хотела, чтобы я пошла по ее стопам. Во время учебы было интересно абсолютно все. Я хотела быть и кардиологом, и хирургом, и реабилитологом, и спортивным врачом. Но суть врачевания заключается не в вылечивании заболевания, а в вылечивании людей. Ты должен достучаться до человека и дать ему понять, что нужно что-то менять в своей жизни. А я не хотела этого. Поняв, что врачом в классическом понимании я не стану, я увлеклась морфологией. Сначала хотела пойти в патанатомы, но после цикла «судебки», подумала, что это куда интереснее и сложнее.

Что обязан делать танатолог

Обязанность у меня одна – ответить на вопросы следствия. Я должна изучить все предварительные документы (констатация смерти и так далее), потом вскрыть тело, все полости. При определенных показаниях – вскрыть конечности, спину, спинной мозг. Если есть даже незначительная травма, определяю, каким предметом она была сделана, как давно, какова степень вреда здоровью и есть ли связь со смертью. Определяю давность смерти, если это интересует следствие. Обязательно все трупы проверяются на алкоголь. Затем нужно сделать забор кусочков из органов, чтобы исследовать их под микроскопом. Это необходимо потому, что патологии не всегда видны невооруженным глазом – а базовые изменения начинаются с клеток. Плюс, это подтверждение ещё одного эксперта – гистолога. В целом, в одной экспертизе задействовано много людей. Все, что я делаю, отражается в документах – я диктую своему помощнику-лаборанту весь процесс вскрытия.

Бывает, что привозят трупы посреди рабочего дня. Если трупы поступают до 10 утра, их могут вскрыть в этот же день. Если привозят поздно, то кладут в холодильник и исследуют на следующий день.

Иногда приходится вскрывать сразу, даже если труп приехал в пять вечера – например, следователи срочно просят или произошло ЧП. В таких случаях, собирается группа, которая ждет доставки, и сразу же проводит исследование – неважно, это глубокая ночь или раннее утро.

Если поступает неизвестный, мы подробно описываем тело, одежду (весь материал и бирки), делаем словесный портрет, замеряем все параметры: рост, длину стопы, охват грудной клетки, ширину кисти и так далее. Отмечаем особые предметы: родинки, родимые пятна, татуировки, форму зубного ряда – и делаем фотографии. По этой информации следствие устанавливает личность. Плюс, мы берем кровь, волосы и ещё какую-либо ткань для биологического исследования. Потом следствие может обратиться в лабораторию, где хранится образец – и мы проведем молекулярно-генетическое исследование. Тогда можно посмотреть структуру ДНК.

Как проходит рабочий день

На работе мы с 8 утра, с понедельника по пятницу (но некоторые работают со вторника до субботы). К нашему приходу заведующие расписывают все поступившие трупы по экспертам и лаборантам. Мы получаем документы по своим трупам и идем вскрывать. За день мы должны вскрыть тела, подредактировать для заключения, что написали у стола, заполнить несколько формальных документов. Ещё забираем кусочки органов. Перед исследованием они должны какое-то время полежать в растворе формалина. Когда приходят результаты этих анализов, я могу все посмотреть на общую картину и сделать выводы – соответственно, закончить акт. Только после этого я его сдаю. Официально рабочий день заканчивается в два или в три часа дня. Конечно, иногда нужно задержаться – бывают очень сложные случаи, над которыми надо подумать.

Обычно я не езжу на места происшествий. Я хотела бы совмещать, потому что это вносит разнообразие, и вообще достаточно романтичный процесс. Но начальство этого не любит, поэтому пришлось выбирать. Редко, но бывают случаи, на которые нужно выехать. Например, когда эксгумируют тело – едет не выездная бригада, а рабочие эксперты, которые потом исследуют труп.

Чаще всего умирают из-за проблем с сердечно-сосудистой системой. Они поступают к нам, потому что это смерти, произошедшие без внимания врачей – например, человек умер дома и нигде особо не наблюдался. Из криминального – в основном падение с высоты, транспортные или железнодорожные травмы.

Как работают с трупами и сколько времени уходит на исследование

В команде важен каждый: и санитар, и лаборант и эксперт. На самый очевидный труп уходит 1,5-2 часа. Сложные можно и до восьми вечера вскрывать – например, если есть многодырчатые травмы (особенно, следствие сказало, что в убийстве участвовали несколько человек) и надо отдельно описывать и оценивать каждую рану. Иногда и несколько дней занимает – за экспертом есть право прервать вскрытие и продолжить на следующий день. Конечно, чем быстрее, тем лучшее. Несколько часов – и ты можешь определить время смерти с точностью до часов или суток, а не с точностью до минут. И чем раньше увидишь и опишешь повреждения, заберешь материал, тем качественнее можно провести исследование. Наркотики или отравляющие вещества тоже точнее выявляются раньше.

Бывали случаи, что невозможно было установить причину смерти. В основном это гнилостно-измененные трупы. Например, если в своей квартире умер одинокий человек, и соседи об этом догадываются по запаху. Это очень измененные тела – вплоть до того, что внутренние ораны просто расплавляются. В таких случаях я не могу установить причину смерти: никаких очевидных воздействий нет, а вместо мозга и сердца – каша. Но если это убийство и труп свежий – всегда можно установить причину.

В условиях нашего бюро физически невозможно дать взятку. Каждый труп проходит огромное количество людей: начиная от дежурных санитаров, которые забирают его, заканчивая экспертами и начальником бюро. Мои слова подтверждены результатами анализов. Бывает так, что трупы расшивают и пересматривают, бывает, что эксгумируют – этот процесс несложно назначить, если возникнут вопросы.

Почему у девушки-эксперта нет проблем вскрыть череп

У меня есть помощник-лаборант – это самый близкий и нужный человек на вскрытии. Вся формальная бумажная хрень на нем. Он заполняет дополнительные сведения перед вскрытием: то есть вбивает все данные из сопроводительных документов мне в акт. В процессе вскрытия печатает все, что я диктую. Опытный лаборант всегда заметит, если эксперт что-то пропустил. Он упаковывает анализы и пишет направления, а после забирает и впечатывает результаты.

У нас есть санитары – отличная бригада замечательных парней, мегасильных и умелых. Я очень их люблю. Именно они вскрывают тело. Я это все знаю и умею, но бывает, надо вскрыть несколько трупов за один день – это физически тяжело и занимает куда больше времени.

Поэтому они извлекают органы, вскрывают голову, достают головной или спинной мозг, могут помочь вскрыть конечности. А я потом все исследую. Санитары следят за помещением и оборудованием, чтобы все инструменты были наточенными.

Как привыкнуть к запаху и почему танатологу нужно хорошо есть

Свежие трупы пахнут как обычное мясо. В бытовом плане все знакомы с такими запахами. Но в подвале, где вскрываются гнилостно-измененные трупы, запах, конечно, очень сильный и неприятный. Но мне повезло – у меня слабое обоняние, я практически не чувствую его. Зато окружающие замечают: этот запах действительно впитывается во все. Помыть руки один раз после вскрытия таких трупов – все равно, что вообще не мыть. Конечно, мы моемся в душевой, меняем одежду. Но по большому счету должно пройти полдня, чтобы исчез запах. Опять же – зависит от того, сколько времени я провожу в этой секции. У каждого есть форма, в которой мы ходим только туда и после каждого вскрытия сдаем ее на стирку. Если встречаюсь с друзьями после работы, пока по улице пройду пешком, все выветривается. Я лично не замечала, что на меня оборачивались. Но помню, мой преподаватель рассказывал, что в метро все от него расходились, как от бомжа – зато он свободно ехал.

Поесть? Я готова все время есть на работе! Другое дело, что это невозможно и выходит дорого.

С едой у эксперта не должно быть проблем. Это, считай, первый рубеж перед инфекцией. Когда у тебя много сил, ты себя хорошо чувствуешь, ты никогда не заболеешь. Мы обязательно завтракаем до исследования. И как только все сделали, переоделись, помыли руки и заполнили в документах, что нужно срочно – сразу обедать. У нас есть специальная комната, где мы едим.

Что делать, если порезался во время вскрытия

На работе у нас есть сменная одежда и обувь. Когда идем на секцию (помещение, где вскрываются трупы – прим. KYKY), надеваем бахилы, одноразовый хирургический халат, нарукавники, одноразовые респираторы, защитные перчатки и шапочки.
Единственные риски – инфекции. Мы в группе риска по туберкулезу, гепатиту, ВИЧ – всему, что может предаться через порезы или капельные взвеси, которые образовываются при исследовании органов. От этого никуда не уйдешь – просто надо быть аккуратным.

Я резалась или у меня рвались перчатки только в начале работы – а потом навострилась. У нас есть памятки, где написано, что мы должны делать в таких случаях. Мы должны помыть перчатки, снять их, помыть руки, обработать рану. К тому же, в каждой секции есть аптечки со всем нужным и аптечка анти-спид. По сути, в ней лежат препараты, которые убивают вирус. Если я вскрываю труп, в котором есть ВИЧ-инфекция, я сразу пользуюсь этой аптечкой, а потом еду в медцентр, где мне назначают курс лечения.

«Мы не видим в них людей – мы видим материал, с которым работаем»

Трагичных историй я не могу рассказать, потому что их нет. Мы не знаем судеб тел, с которыми работаем. И, слава богу, в Москве нас полностью отрезали от родственников – мы с ними не встречаемся вообще. То есть ко мне не может подбежать бабушка и начать плакать о своем погибшем внуке. Поэтому мы не видим в них людей – мы видим материал, с которым работаем. И не более того.
Один странный случай был у коллеги. Суицид, мужчина. Было непонятно, что случилось, потому что он весь был обмотан катетерами и скотчем. Оказалось, суицид заключался в том, что он себе по венам пустил огромные дозы конского снотворного и зафиксировал все скотчем – и себя в том числе, чтобы потом не встать.

Думаю, любой эксперт знает, как можно убить человека так, чтобы это было невозможно доказать. Просто без этого знания мы не были бы профессионалами. Есть способы, которые можно обнаружить, но сложно или невозможно доказать, потому что достоверных подтверждений нет. Например, у каждого вещества есть свой срок обнаружения. Если труп исследуется по истечении этого времени, доказательно никогда не подтвердишь. Хотя по каким-то сопутствующим мелким признакам я могу заподозрить, что что-то там было. Есть ряд механических воздействий, которые сложно найти.

Верит ли человек, вскрывающий тела, в душу и бога

У меня есть своя вера – просто она заключается не в мужике на небе. Я верю в энергию, в космос и естественные циклы, верю в жизнь, в себя. Но не во что-то, что предрекает существование. Меня нельзя назвать циником – скорее, наоборот, очень романтичной. Попробуйте представить полную бесконечность – это же невозможно. Это настолько глобально и всепоглощающе, что мы никак не можем это оценить. И в этой бесконечности существуют разные планеты, существа, молекулы, энергии. Это настолько красиво. Мне кажется, это и есть романтика.

Думаю, что у каждой клетки (и тем более у сложного системного организма – будь то гриб или человек) есть энергия, которая продуцирует всю деятельность организма. В том числе мозга, который является набором сложно сконструированных и взаимодействующих между собой клеток. Наверное, кто-то называет это душой – я называю это энергией. Конечно, я в нее верю. Может, в отдельных клеточках тел, которые я вскрываю, есть энергия, потому что переживаемость тканей разная. У головного мозга одна, у кожи – другая. Кстати, среди врачей и экспертов, в том числе, хватает верующих.

Я верю, что ничто в никуда не уходит. Просто это не какое-то конкретное место типа рая – можно назвать это реинкарнацией. Но думаю, маловероятно, что моя энергия полностью перейдет в другое существо.

Какая-то часть меня станет листиком на дереве, какая-то – улетит на другую планету, возможно вообще без жизни, а будет энергией молекулы. Вся система ведь органична и циклична – она не может начинаться из ниоткуда и уходить в никуда.

На мой взгляд, влияние на жизнь у моей профессии самое положительное. Ты понимаешь, что люди постоянно умирают и знаешь, почему. И осознаешь, что жизнь – это здорово, и тратить ее на злобу, неудовлетворенность, постоянное упускание шансов глупо. Я лично не особо думаю о смерти – все равно это произойдет. Как любой другой человек, я не хочу умирать. Смерть незнакомых людей никогда не влечет особых раздумий или переживаний. Ты знаешь, что все умирают – окей, и он тоже. Но когда умирает родной человек, это всегда трагедия, как бы я к смерти ни относилась.