Тема подростковых самоубийств практически беспроигрышная: во-первых действительно трагична, а во-вторых позволяет прийти к совершенно неожиданным выводам и подвести к ним широкие общественные слои.

Мы еще не забыли, как в 2014 году следственный комитет РБ проводил проверки по факту смерти детей, затем скандальное самоубийство Рины Паленковой, которое стало интернет-мемом — «ня.пока», и вот снова, мы переживаем шок, читая в «Новой газете» о секте самоубийц, якобы осуществляющих свою деятельность через социальную сеть «ВКонтакте».

Я совершенно не призываю выключать эмпатию: детей безумно жаль, родителям остаётся только сочувствовать, ведь смерть ребёнка относится к разряду психологических потрясений, которые не проходят через год-другой, и проблема действительно есть. Однако оставляя эмпатию включённой, не стоит выключать логическое мышление. Причиной растущего количества подростковых суицидов не может стать просто аниме, паблик «ВКонтакте», инопланетяне, Путин, слишком зажаренные куриные крылышки, киты или бабочки-однодневки.

То, что подростки уходят из жизни, так и не став взрослыми — серьёзная комплексная проблема, в которой необходимо разбираться, так как любое явление имеет причинно-следственные связи. Связаны ли между собой описанные журналисткой «Новой газеты» суициды, предстоит разобраться компетентным в этом вопросе органам. Мы же можем поговорить о том, каковы причины подростковых самоубийств и что должно насторожить родителей задолго до трагедии. Не спешите запрещать ребёнку пользоваться интернетом, просто подумайте.

KYKY: Наталия, если говорить об информационном поводе, какие эмоции вызывает информация об этих самоубийствах? С одной стороны — жуть, с другой — фактов нет.

Наталия: Читая такого рода новости, невозможно не испытывать страх, даже подвергая прочитанный текст анализу. Очень много эмоций в самом тексте, комментарии матери, потерявшей ребёнка… Насколько это этично? А насколько адекватно? Конечно, невозможно не задаться вопросом: всё ли они делали правильно? Всё ли правильно со своим ребёнком делаю я? На самом деле, сейчас можно смело называть подростками детей 9-10 лет, и есть много исследований, которые подтверждают такую концепцию. Родители совершенно не готовы к этому, и соответственно к тому, что у этих совсем ещё детей уже совершенно недетские проблемы. 9 лет – это третьеклассники… Верю, что родители пребывают в шоке, в трансе, но не думаю, что это необходимо популяризировать.

KYKY: Возможно, есть универсальные причины, характерные для самоубийств во всём мире? Одного экономического обоснования явно не вполне достаточно, так как проблема суицида актуальна как для развитых, так и для развивающихся стран.

Наталия: Причин много. Мир за последние 10-15 лет очень сильно изменился. Нас окружает огромное количество разнообразного контента, потреблять и усваивать который становится всё сложнее. Если упростить формулировку, то раньше человек приспосабливался к некоторым более-менее стабильным условиям и успевал измениться сам, как-то подстроиться, а теперь скорость того, как происходят трансформации, увеличивается из года в год. «Скорость жизни» растёт, повышается уровень стресса… Подростки в этом плане более чувствительные. И вместе с тем, если говорить именно о мотивах, то они не покорят вас новаторством. Думаю, имеет смысл выделить главные: ощущение одиночества, отчуждённости, обиды – их как правило называют первыми, утрата (реальная или мнимая) родительской любви, разного толка нераздельная любовь, ранняя беременность, наркотики, семейные травмы… Всё это, конечно, не вчера появилось.

KYKY: Есть группа риска среди подростков? Возможно, есть факторы риска, которым могут подвержены дети и подростки, вроде бы в «группу риска» не входящие?

Наталия: Безусловно. Первое и самое важное, что все родители должны осознавать – возрастные изменения. До 5 лет суициды практически не совершаются, даже до 12 лет самоубийство – это достаточно редкое явление. Возраст с 12 до 14 – как раз тот период, когда можно говорить о появлении факторов риска. К 14 у подростков формируется отношение к смерти: «суицидальное поведение» у многих не связано с желанием умереть, оно связано со стремлением избежать наказания.

KYKY: Наказания за что?

Наталия: Самые банальные вещи: плохие отметки в школе, ненадлежащее поведение. Такая вот своеобразная проверка родительской любви. Следующий критический момент – с 15 до 24 лет. На 16-18 лет приходится «пик», скажем так, это возраст, в котором подросткам необходимо особое внимание, подчеркиваю, внимание, а не тотальный контроль. Ну, с возрастом разобрались, теперь о группах риска. Тут имеет смысл так «книжно» обозначить категории:

- депрессивные подростки;
- подростки, злоупотребляющие алкоголем и наркотиками;
- подростки, которые либо совершали суицидальную попытку, либо были свидетелями того, как совершил суицид кто-то из членов семьи;
- одаренные подростки;
- подростки с плохой успеваемостью в школе;
- беременные девочки;
- подростки, жертвы насилия.

KYKY: Одарённые – почему? Ходит себе ребёнок в кружки робототехники, на музыку, ещё куда-нибудь, а мы знать не знаем, что он в группе риска.

Наталия: Такие дети, как правило, недооценены окружающими. При внешнем благополучии они имеют проблемы с общением со сверстниками, бывают замкнутыми, нередко агрессивны по отношению к себе, слишком требовательны. К какой бы категории «трудности» ни относились подростки, главная задача родителей и психологов, не «переделать», «перевоспитать», а помочь. Главная наша цель состоит в том, чтобы удержать человека в живых, а не в том, чтобы переделать структуру личности человека или излечить его от нервно-психического расстройства. Иногда грань между одарённостью и психическим расстройством — очень тонкая, тогда психолог может посоветовать показать ребёнка психотерапевту или психиатру. Если специалист видит, что ребёнок «пограничен» – он всегда посоветует дополнительную консультацию.

KYKY: А если семья социально благополучная, ребёнок «середнячок», и ничто, как говорится, не предвещает беды – как в таком случае распознать, что с ребёнком что-то не так?

Наталия: Я работала с девочкой, она ходила в школу всегда в майках с короткими рукавами, а руки, страшно смотреть – все в шрамах. Глядя на такие руки, конечно, невозможно не понять, что пытается продемонстрировать их обладательница. Так вот, родители, шрамов не видели. Дома ребёнок ходил исключительно в одежде с длинным рукавом, чаще всего в пижаме. Семья благополучная по всем параметрам. О чём эта история? Прежде всего об уровне доверия между ребёнком и родителями.

KYKY: Но если этого доверия всё таки нет? Многие родители, чтобы не упустить чего-то важного, выбирают путь шпионажа, в тайне от детей просматривая их аккаунты в социальных сетях. Правильно ли это? Доверять или проверять?

Наталия: Доверять. Если отношения сложные, то таким поведением родители вряд ли смогут их выровнять, а вот навредить ещё больше – да. Если запретить выход в интернет, дети просто не будут делать этого из дому. Вариантов масса. Я люблю приводить пример с алкоголиками – они ведь всегда найдут способ найти, что и как выпить и как это спрятать… Тотальный родительский контроль приведёт только к более изощрённому уровню вранья со стороны подростка.

KYKY: Что тогда делать, чтобы «не навредить»?

Наталия: Нужно быть заинтересованным в ребёнке, только искренне. Узнавать, чем ребёнок интересуется: что смотрит, что слушает, и, главное, как он это оценивает. Ведь оценка наиболее важна. Если вам текст песен кажется посредственным, похвалите видео. Всегда можно быть мудрее ребёнка, и главное, это интересно – узнавать мир таким, каким его видит ребёнок. Смотреть и читать что-то вместе очень полезно. А вот если ребёнок не рассказывает, что именно он читает или смотрит в интернете, это повод задуматься. Если вы видите, что не можете понять, что происходит с ребёнком сами, это повод обратиться к специалисту.

Понимаете, нужно научить ребёнка пользоваться интернетом, как дорогу, например, переходить. Дорога – это опасно, но теперь что, никому не переходить?

Необходимо рассказать ребёнку, что иногда люди могут писать о себе в интернете не то, что они на самом деле собой представляют. Например, регистрироваться в том же «Вконтакте» можно с 14-ти лет. Ребёнку 9, но он напишет, что 14, или 18. Своего ребёнка нужно просто учить адекватному восприятию действительности. Без перегибов. Моей дочери 10 лет, это уже начало переходного возраста. Она делится со мной, показывает, я не всё принимаю, безусловно, но руку я должна «держать на пульсе». Мы с вами почти всегда можем понять, «где нас обманывают» в интернете, необходимо учить этому ребёнка.

KYKY: Раз уж опять коснулись социальных сетей… Сегодня они занимают огромное место в жизни взрослых людей, а роль их для подростков трудно преуменьшить: лайки, френды, паблики. Ненастоящая жизнь активно заменяет настоящую или это просто новый веток развития? Нормально ли жить онлайн, скажем так?

Наталия: Важно чтобы у ребёнка были варианты: не только интернет или улица, а что-то ещё, третье. Нормально пользоваться тем, что актуально для твоего времени. Дети сейчас рождаются с гаджетами. Нет ничего плохого в том, что у ребёнка есть аккаунт в социальной сети, нет ничего плохого в «сёрфинге» в интернете. А вот интернет-зависимость – это уже не совсем безобидно. Если ребёнок не имеет других увлечений кроме социальных сетей или компьютерных игр, если наблюдаются проблемы в общении, какие-то проявления социофобии, проблемы с аппетитом, агрессия, раздражительность – всё это – повод поговорить со специалистом. Здесь нет рецепта одного на всех, каждый ребёнок индивидуален, и для него есть своя «норма». Задача же родителей – вовремя заметить, если от этой «нормы» наступают отклонения. То же, кстати, относится и к суицидальному поведению. Всегда есть «звоночки».

KYKY: Т.е. что-то обязательно должно измениться в поведении?

Наталия: Да. Есть статистические данные, что 8 из 10 человек, которые совершают суицид, имеют изменения в поведении. Не ждите «ярких» сигналов, обращайте внимания на повторяющиеся действия, состояния. Плохое настроение на протяжении дня, пару дней – это вариант нормы. Если какое-то состояние длится у ребёнка долго, если вы видите, что на него «накатывает» — для начала поговорите сами. Если видите, что улучшений нет, поговорите со специалистом — сначала сами, затем вместе с ребёнком. Если ребёнок, подросток, постоянно проявляет следующие состояния, это повод насторожиться:

- грусть;
- уныние;
- угнетенность;
- мрачная угрюмость;
- злобность;
- раздражительность;
- ворчливость;
- брюзжание;
- неприязненное, враждебное отношение к окружающим;
- чувство ненависти к благополучию окружающих;
- чувство физического недовольства.

Сон, кстати, – важный показатель, вернее, расстройство сна. Если ребёнок хронически не высыпается – всё время спит и не может «выспаться», всегда вялый – это признаки апатии. Если замечаете, что сбит режим дня: появляется ночное бодрствование, жалобы на бессонницу – обратите на это внимание.

KYKY: Правда ли, что часто суицид совершают люди, которые выглядят довольно оптимистично, а настоящие жизнелюбы – это мрачные подростки, которые проповедуют эстетику смерти? Такая вот своеобразная маскировка...

Наталия: Доля правды в этом есть. У нас это часть культуры «догадайтесь сами». Подросток как бы просит родителей или друзей поучаствовать в решении его проблемы, даже если не говорит об этом словами. «Кричащий» вид подростка в плане диагностики проблемы многим проще, чем видимый «штиль».

KYKY: Вопрос, который волнует, пожалуй, всех на свете родителей: как и когда стоит говорить с ребёнком о смерти? Иногда дети не по своей воле видят смерть, например, похороны кого-то из членов семьи, гибель домашних животных, и тогда они как-то пытаются осмыслить явление… А стоит ли говорить о смерти, если ребёнок никогда не сталкивался с этим?

Наталия: Да, говорить о смерти с ребёнком нужно, как в случае, если он фактически столкнулся со смертью, так и для того, чтобы объяснить суть явления. Годам к семи дети знают, что жизнь заканчивается смертью. До 10-летнего возраста смерть домашнего питомца может восприниматься ребёнком даже более остро, чем смерть близкого человека. Потерять рыбку или хомячка для них равносильно смерти человека. Психика устроена так, что ребёнок о взрослых ещё далеко не всё понимает, а с домашним питомцем он эмоционально близок. Не стоит нивелировать значимость таких потерь.

Если есть такая возможность, до семи лет ребёнка лучше не водить на похороны, на кладбища. Но, люди умирают, да. Часто дети эмоционально близки с бабушками. Если бабушка была нежной, ласковой, пекла блины — оставьте ребёнку возможность запомнить бабушку именно такой.

В нашей традиции принято «прощаться» с умершими, нередко родители заставляют детей подойти и поцеловать покойного. Это сформирует большую травму – холод, обездвиженность тела плюс очень серьёзные тактильные ощущения – все эти компоненты закрепятся и позже станут фундаментом сильного страха смерти. Кроме того, вытеснив добрые, приятные воспоминания о живом человеке, у ребёнка останутся воспоминания о холодном трупе. Вместе с тем, нельзя выдумывать невероятные истории, из серии: бабушка улетела на другую планету. Детей нужно учить получать «адекватную картинку». Можно сказать ребёнку: «Бабушка умерла. Люди умирают, и это нормальный процесс. Ты будешь грустить, я тоже грущу — всё это адекватная реакция на смерть». Важно говорить о безвозвратности, о том, что то, что произошло – уже произошло, и это необходимо просто принимать.

KYKY: А дети, подростки, которым, скажем так, просто интересна тема смерти, суицида и соответствующей атрибутики, могут иметь не совсем адекватное представление о том, что за всем этим следует безвозвратная, настоящая смерть?

Наталия: Да, безусловно. Мы уже касались этого момента, чаще «оценка» явления, гораздо важнее его самого. Как ребёнок оценивает то, что он видит, как он это понимает…

KYKY: Думаю, все видели предсмертные фото девушки Рины, из которых, собственно, и родился мем «ня.пока.», а затем фото, которые из материалов следствия попали в интернет. Ведь из них тоже начали делать мемы: у девушки вместо головы поезд, например. Какой смысловой посыл могут нести эти картинки?

Наталия: Да совершенно разный. Существует очень много механизмов, которые наша психика использует как защитные. Во времена Фрейда общепринятыми было восемь механизмов. Сегодня в психологии их насчитывается более семидесяти. Смех – один из них. Создание таких мемов в том числе защищает психику от переживания трагичности настоящей смерти. Говорят: дети жестокие. Возьмём банальный бытовой пример: кто-то упал с качели и ударился, дети смеются. Они плохие, жестокие? Нет! Это механизм психологический защиты. Мемов очень много сейчас, все они – своеобразная интерпретация, объяснение реальности. Повторюсь, юмор для детей – защитный механизм. Это может быть формой отрицания, вытеснения неприятной информации, замещения её другими формами.

KYKY: Интерес к теме смерти может быть вариантом нормы?

Наталия: Да. Но опять таки, всё зависит от мотива. Нужно говорить с ребёнком, спрашивать: почему тебе интересна эта тема? К 12 годам у детей появляется интерес к религиям, к тому, как может выглядеть загробная жизнь. И здесь возникает вопрос, с кем им поговорить? Не все родители хотят говорить с детьми, не все дети пойдут к школьному психологу.

KYKY: А Google знает ответы на все вопросы… Куда родителям пойти в интернете за ответами?

Наталия: Есть очень популярный сайт www.b17.ru. Многие родители ищут конкретных специалистов, разговаривают сами, а затем начинают водить на консультации своих детей. Сейчас много частных специалистов. Вариантов найти ответы – масса. Важно понять, когда наступает момент, где без помощи специалиста обойтись нельзя. Доведённый до конца суицид – всегда неожиданность, факт. Но предпосылки, даже минимальные, всегда есть. Изменения в поведении подростка должны вызывать интерес у родителей. Кстати, говоря о трудных подростках, в случаях, где всё трудно, неожиданные изменения в лучшую сторону – внезапное веселье, перемены настроения – тоже может быть плохим знаком.

KYKY: Существуют ли какие-то государственные программы, призванные быть профилактикой суицида? Какие-то телефоны доверия? Интернет-ресурсы, куда можно написать?

Наталия: У нас в школах есть психологи, кто бы и как бы ни говорил, что это бесполезная практика, дети к ним идут. Я сама 2 года отработала в качестве школьного психолога, и могу сказать, что если психолог «обозначается», дети знают о его существовании и обязательно «зайдут». Вопросы конфликтов между одноклассниками, какие-то интимные вопросы — всё это обсуждается. Существуют территориальные центры, где подросткам можно обратится в консультационный отдел. В школах сейчас ведётся профилактическая работа относительно суицидов, однако, этого часто бывает недостаточно. Существуют также телефоны доверия: взрослый и для детей и подростков. Это открытая информация, например на сайте Минздрава можно всё найти.

KYKY: Как вы считаете, суицид одного подростка может вызвать «цепную реакцию» у других, как-то повлиять на них? Именно в этом, к примеру, главная опасность «групп по интересам» в различных социальных сетях?

Наталия: Если ребёнок благополучный, он не уставший, физически в том числе, у него есть друзья, высокий уровень доверия со взрослыми и сверстниками, и в нём нет «зерна», читать и смотреть он может что-то угодно, и, в принципе, может оценить это адекватно. А вот если «что-то не так» и почва благодатная… то задуматься нужно. В интернете есть такая «вспомогательная» таблица для самоубийц, её переодически изымают правоохранительные органы, но она продолжает проявляться всё равно. Там три колонки: способ, болевые ощущения, летальность. В списке сорок позиций. Так вот, я, взрослый человек обладающий критическим мышлением, дочитав до 15-й позиции, начала задумываться: а так ли это? А подросток может захотеть проверить. Здесь нельзя вывести какой-то общий знаменатель, наоборот, нужно смотреть на частности… Мир не стал вдруг каким-то супер жестоким. Нас в своё время учили выбирать книги в библиотеке, а сейчас детей нужно просто учить правильно пользоваться интернетом, учить «фильтровать» контент.

KYKY: Еще вопрос, простой и одновременно очень сложный. Если бы суицид был математическим действием, например сложением, то какие бы включал слагаемые? Депрессия + неоказание своевременной помощи? Обида + равнодушие?

Наталия: Я думаю, первым слагаемым было бы слово апатия. Длительная апатия у ребёнка – это практически всегда очень тревожный сигнал. Она может длиться до четырех месяцев.

Апатия – это неспособность что-то сделать. Подросток может выглядеть неряшливо, перестает чистить зубы, не принимает душ… Это не от того, что он не хочет, он просто не может.

Есть такое хорошее высказывание: «агульная млявасць, абыякавасць да жыцця», вот к этому можно добавить «схільнасць да самазгубства». Апатия плюс депрессия плюс частные компоненты = суицид. Это очень утрировано, конечно, но позволит задуматься.