«Пингвин» . Перекрёсток улиц Ленина и Интернациональной

Сейчас на этом месте: гостиница «Европа»

Александр Помидоров: Я ходил туда с детства. Там продавалось шесть или восемь сортов мороженого: сливочное, молочное, пломбир, крем-брюле, с шоколадом, с шоколадом и орехами, с кремовой подливкой, с разными сиропами. Также был «взрослый стол» с пивом и коньяком. А возле кафе было удобно назначать встречи. Постепенно вокруг «Пингвина» образовалась тусовка. В основном это были центральные металлисты: банды (в хорошем смысле этого слова) Киллера и Пузыря. Одна называлась Lucifer's friends, вторая – Metal Gods.

В 1986 или 1987 году в Минск приехал ныне покойный журналист Юрий Щекочихин, чтобы снимать материал о субкультурах. Сделал серьёзное интервью с металлистами, два или три часа длиной. В октябре показали программу. В неё вошло около 20 минут этого интервью, из которого создавалось впечатление, что минские металлисты – тупые упыри, по большей части бухие, способные только блевать в кустах, показывать на камеру козу и кричать: «Metallica самая крутая команда!». После окончания программы (а она заканчивалась часов в восемь-девять вечера) весь металлический народ собрался на «Пингвине», скупил в ближайших магазинах всё пиво и немного водочки. Торжественно выпив на лавках, разбили всю тару, провозгласили «Пингвин» гнилым местом и разошлись.

Тусовка там сохранилась, но это уже была система нео-хипарей и панкоты. Они были и во время металлистов, но те ушли, и появилось свободное пространство. Чем был прекрасен «Пингвин» для хипья и панкоты? На столах оставались объедки которые можно было подхватить до того, как их уберут. Это называлось «ништячить». Халява, которой можно воспользоваться, особенно если у тебя идеологически нет и не должно быть денег. Были ещё «цивилы» – обычные люди, не системные, которым просто нравилось проводить время в такой компании, делиться записями. Для системных людей «цивилы» были полезными: у них можно было вписаться, долгануть. Это всё был единый организм, хоть тоже со своей иерархией. Что касается творческой составляющей: практически вся редакция журнала «Рабочая смена» (а позднее – «Парус») составляла костяк пингвиновской тусовки образца 1987-89 годов.

Адам Глобус: Што такое «Пінгвін»? Гэта дзіцячая кавярня, дзе рабілі малочны кактэйль. Унутры былі сталы з зялёнага пластыку. «Пінгвін» працаваў да васьмі недзе. Умоўна кажучы, у 1983-1985 гадах ён існаваў у сваёй класічнай форме, якім яго ўзгадваюць. Нефармалы сядзелі побач на лавачцы, а калі было зусім халодна, заходзілі ў кавярню. Там можна было распіць гурковы ласьён, бутэльку вермута ці сродак ад перхаці, дзе было 96% спірту. Каб выгнаць нефармалаў з кавярні, трэба было выклікаць ментоў. Але навошта выганяць? Хіпі заўсёды былі мірныя. Мастакі, філосафы – яны стваралі нейкі каларыт. Гэтым хіпі было па 17-18 гадоў, таму прыбіральшчыцы глядзелі на іх, як на дзяцей.

Я таксама хадзіў ў «Пінгвін», піў хінную ваду. Я тусіў з хіпі – па перекананнях я зараз таксама хіпі, артыст і анарха-індівідуаліст. Самае забаўнае для мяне, што людзі згадваюць «Пінгвін» як культавае месца, пра якое варта казаць. Да знеслі яго і дзякуй богу! Вы ж адрозніваеце пяцізоркавы гатэль ад барака, за якім можна пассаць?

«Світанак». В народе – «Помойка». Проспект Независимости, 23

Сейчас на этом месте: кафе «Т.О.ЧКА»

Евгений Липкович: Настоящее культовое заведение всех времён и народов. Помню, в 1975 году «Помойка» вовсю уже работала. Наверху был какой-то кафетерий, а внизу – бар со спиртным и драками. Периферийные бандиты из разных районов приезжали сюда выяснять отношения. В баре не было вентиляции, и всё время было жарко. Окна, которые располагались на уровне тротуара, были постоянно открыты. Когда в баре была драка, люди в них и выскакивали.

В основном, в «Помойке» только наливали: водку, ликёры, коньяки. Всё, что было в Советском союзе, в общем. От закусок можно было отравиться. У бара были люди с советским менталитетом, но не лишённые «рыночной жилки»: они понимали, что качественная музыка в заведении будет привлекать посетителей и заставлять тратить больше денег. Музыку они заказывали у знаменитых братьев Рабиновичей (на чёрном рынке, фактически), которые занимались продвижением западных групп. Отчасти поэтому в «Помойку» бегали иностранные студенты. В те времена в Минске, благодаря Рабиновичам, качество музыки было лучше, чем в Москве. Механизм был такой: по каталогам, которые привозили иностранные студенты, братья заказывали новинки. В течение месяца это появлялось в Минске, а потом шло в Москву.

«Помойку» закрыли в середине 1980-х, когда началась борьба с пьянством и алкоголизмом.

«Потсдам». Улица Ленина, 2

Сейчас на этом месте: Grand Cafe

Адам Глобус: Што для мяне «Патсдам»? Гэта тры пьяных палкоўніка, якіх мы, хіпі, проста за людзей не лічылі. Там у бары сядзелі фарцоўшчыкі, якія набывалі джынсы за 30 рублёў і прадавалі за 130. Яны лічыліся эканамічнай элітай, гэта была асобая публіка, Але мастакі і хіпі іх не паважалі: мы ж таленавітыя і геніальныя, а яны бездарныя, лёгкі крымінал. Больш за тое, у асноўным гэта былі дзеткі гэб'я, ваенных і ментоў, якія заўсёды іх адмазвалі. Таму людзі да іх ставіліся херова. Фарца яшчэ ў «Планеце» тусавалася. А у мастакоў і хіпі грошай не было на «Патсдам»: ён быў адным з самых дарагіх месцаў.

Увесь інтэр'ер, нават вітрыны, зрабілі немцы. Калі была жалезная заслона, усё замежнае лічылася каштоўным і дарагім. Сама назва замежная, таму ты нібыта трапляў за мяжу. У гэтым была ягоная дадатковая вартасць, і фарцоўшчыкі гэта любілі.

«Весна». Проспект Независимости, 18.

Сейчас на этом месте: магазин «Связной»

Адам Глобус: Направа быў буфет, а налева – нейкі рэстаранчык, але я туды не хадзіў, таму публіку савецкага рэстарана я не застаў. Спачатку я быў малады, а потым гэтая пара скончылася. Я не быў аматарам гэтага кафэ, таму быў там нячаста. Кафетэрый «Вясна» быў саўковай забегалаўкай, дзе можна было стоячы выпіць віна. Прынамсі, так рабілі мастакі і скульптары, якіх я ведаю. «Вясна» была моднай крышку раней – сярод людзей, каму зараз за 60 гадоў. Тыя, хто там выпіваў, памерлі, а тыя, хто не выпіваў – не хадзілі.

«Ромашка». Проспект Победителей, 7.

Евгений Липкович: В 1975 году открыли более европейское заведение – «Ромашка». Огромный бар находился на втором этаже большого конфетного магазина. Я так понимаю, заведения такого плана открывались не только в Минске: в Москве было похожее кафе «Метелица». В «Ромашке», что удивительно, туалет был только для персонала. Там продавали бутерброды и необычайно дешёвое спиртное: коктейли были без наценки. Я даже цены помню! Какой-то коктейль стоил 60 копеек, а знаменитый «Казачок» (50 грамм белой водки, 60 грамм беловежской водки и апельсиновый сок сверху) стоил 24 копейки. В каком-нибудь другом баре или ресторане с высокой наценкой такой коктейль стоил три рубля – а это уже много. На пять рублей в «Ромашке» можно было схватить белую горячку. Был такой любопытный спорт: воровать бутерброды с витрины. У кого руки длинные, залазит с другой стороны витрины, хватает бутерброд и сразу им закусывает.

У «Ромашки» было удачное месторасположение, поэтому очень много народу приходило. Рядом был Дом моделей, Белгоспроект и Белпромпроект. Поэтому приходили модели, симпатичные архитекторши, студенты, художники. «Ромашка» неожиданно стала очень богемным и культовым местом, и оттуда не гоняли. Все, кто в Минске мало-мальски известен в богемной среде и постарше возрастом, прошли через «Ромашку». Мы там были чуть ли не каждый вечер, по субботам – точно. Постоянно отмечали дни рождения.

Как-то в «Ромашку» зашёл Юрий Антонов. Продавщицы вместо обычной западной музыки включили «Море, море». Антонов заказал большую чашку кофе, выпил и ушёл. И тут же продавщицы включили Дону Саммер. А там музыка была супер, что надо! Иначе никто бы не ходил туда – на черта оно надо? Помню, к 1985 году мы уже ушли, потому что не было взаимопонимания с администрацией кафе. Там чувствовали, что мы не такие, и боролись с нами всеми доступными способами.

Адам Глобус: У народзе «Ромашка» лічылася багемным месцам. Але там захоўваўся пэўны дэмакратызм. У «Ромашке» з'явіўся культ кавы. Не абавязкова было піць кактэйль ці гарэлку – дастаткова кавы. У Рамашку я хадзіў увечары: пагаварыць, пасмяяцца. Такое цёплае месца было. У цэнтры была авальная стойка, вакол якой можна было сядзець. Афіцыянт быў пасярэдзіне гэтай “рамашкі'. Таксама можна было сядзець за столікамі, што стаялі ўздоўж вокнаў. У «Ромашке» былі першыя падсветкі рознакаляровымі ліхтарамі.

«Гриль-бар». За кинотеатром «Победа»

Адам Глобус: Вы ў КДБ запытайце – яны туды хадзілі, гэта было іхняе месца. Яны выходзілі з працы – і там выпівалі. Вельмі спецыфічная публіка. Мастакі, так – маглі папіць піва, але побач з афіцэрамі ў цывільным неяк няёмка. У іх кароткія валасы, у цябе – доўгія. І яны цябе не любяць.

Александр Помидоров: Гриль-бар находился в волшебном месте: между очагом культуры и очагом образования (между кинотеатром «Победа» и 42-й средней школой). После большой перемены учителя возвращалась в школу с нормальным запахом пива. В советские времена это было в порядке вещей и не считалось пьянством на рабочем месте. В девятом или десятом классе мы тоже стали захаживать в «Гриль-бар», и часто палили трудовика с физруком. А иногда и англичанина, и нашего классного-математика.

Это был пивной павильон из железа и стекла. Перед Олимпиадой там поставили первую в городе машину для гриля. Люди иногда заворожено смотрели прямо с улицы, как жарятся целые куриные туши, подсвеченные электрическими лампочками. Курицу, правда, не дожаривали, потому что вертел медленно крутился, а наши люди ждать на любят. Место было очень популярным. Там наливали два или три сорта пива. Это была «стоячка», но там можно было достаточно культурно выпить и закусить. Зимой все традиционно пили в шубах. Конечно, потом там наливали разбавленное пиво, и его приходилось пить, предварительно насыпав соль на краешек бокала.