KYKY: Начнем издалека. Очень мало американцев вообще представляют, где находится Беларусь. И еще меньше знают о литературе нашей страны. Откуда возник интерес к белорусским писателям?
Андрея Грегович: Когда я была беременна моим сыном десять лет назад, разум был настолько затуманен, что я не могла писать. Но была возможность переводить. Так я отправилась на поиски писателя, который будет работать со мной. Миша Иоссель, профессор, руководивший литературным семинаром в Санкт-Петербурге, дал мне на перевод два рассказа Владимира Козлова. Он выиграл у них конкурс. Мне очень понравились рассказы Козлова. И я спросила у него разрешение перевести больше текстов. Но большинство рассказов, которые он прислал, были о советских реалиях. Только потом уже догадалась, что речь там идет не просто про СССР, а про Беларусь. В конце концов, мы опубликовали его самый белорусский рассказ «Политика», о протестах против власти. Этот текст вышел в составе антологии «Best european fiction». После этой победы я задумалась о том, что неплохо бы еще найти каких-то авторов, которые могут также войти в эту антологию. Так вот вплотную заинтересовалась именно белорусской литературой.
KYKY: Нельзя не заметить, что Восточная Европа вам интересна. Что вас объединяет с нами?
А. Г: Меня всегда тянуло к той части мира. Мои прадеды по отцовской линии были из Сербии и Черногории. Я не знала ни их, ни моего деда. Но унаследовала от своих славянских прадедов фамилию Грегович, не очень типичную для Америки. К моменту моего рождения семья полностью ассимилировалась в США, а информации о генеалогии сохранилось очень мало. Это были 1980-е годы. И как только я начала изучать русский язык, внезапно не стало Советского Союза. Появилась возможность углубленно изучить эту часть мира, которая в одно мгновения стала открытой для всех.
KYKY: Далеко не все могут отличить Беларусь, Россию и Украину. Какой для вас открылась наша страна и какие особенности вы в ней увидели?
А. Г: Мой особый интерес к Беларуси пришел позже, после того как провела некоторое время в России и Украине. Беларусь виделась таинственным недостающим куском головоломки, о котором никто ничего не знал. Чтобы увидеть все своими глазами, отправилась работать волонтером к вам. Не секрет, что Беларусь – не самая простая страна для визитов. Иммиграционная политика официального Минска довольно жесткая. На момент моего первого путешествия, кстати, я даже не знала, что Владимир Козлов из Могилева. А там же и проходили мои волонтерские будни. Вот такое вот совпадение. Когда пришло понимание, что книги Козлова во многом описывают Могилев, то у меня в голове все сложилось в единую картину.
KYKY: Говоря о Владимире Козлове: вы перевели его книгу «СССР» на английский. Этот текст я читал и не могу не отметить, что там очень много деталей советского быта, которые точно будут непонятны американскому обывателю. Более того, они выглядят фантастикой даже для нашего нового поколения, которое родилось после 1991 года. Как вы искали понятные для ваших соотечественников аналогии, чтобы передать смысл написанного?
А. Г: Да, это было проблемой. Роман полон советских деталей, над которыми приходилось очень долго думать. Особенно сложно было передать торговые марки советской продукции, отсылки на советское кино и телевидение. В итоге пришла к тому, что текст пострадает, если из него убрать, к примеру, название сигарет «Прима», а вместо этого написать «пачка дешевых сигарет». Мы с Владимиром написали введение с кучей сносок, которые детально объясняют весь контекст. Там уже говорили о том, почему импортная продукция была так важна в советском быту и почему было важным указать все перечисленные в романе бренды. У нас получилась не просто книга для ненавязчивого чтения, а настоящий исторически значимый роман, который исследует целую эпоху.
KYKY: Тяжело ли вообще давалось изучение русского языка?
А. Г: Я начала изучать русский язык в средней школе, а затем продолжила в университете. Подход к переводу с точки зрения творчества, а не достоверности, стал для меня настоящим открытием. Это напоминает медленный процесс декодирования, после которого мне надо построить абсолютно новый текст, но уже на английском.
KYKY: Как вы выбираете произведения для перевода?
А. Г: Исключительно из личных предпочтений. Сейчас в своей карьере шагнула немного дальше, и мне дают заказы издатели, чтобы перевести роман, по публикации которого уже принято решение. Мне нравится перевод текстов, которые наглядно демонстрируют нечто уникальное или необычное. Этакие жемчужины восточноевропейского пространства.
К примеру, возьмем Перестройку в СССР. Ничего подобного в нашем американском детстве не было. Когда в СССР был у власти Горбачев, я жила в Аризоне.
Но когда читаю книги Козлова про эту эпоху, каким-то магическим образом ощущаю свое присутствие в его текстах.
Может, потому, что сама была подростком, побрившим одну сторону головы и носящим булавки в ушах? Слушала всякую тяжелую музыку, и ненавидела среднюю школу, как и герои книг Владимира. Мне нравится работать с моими современниками, писателями моего поколения. И с молодыми авторами. В истории русских романов, переведенных на английский язык, долгое время сохранялась традиция использовать сухой язык викторианской эпохи. И, так как ранние романы были переведены в этом стиле, он застрял и не развивается. Я же нахожусь в постоянном поиске и попытках придумать новый оригинальный стиль и подачу текста. Для перевода можно использовать и сленг, и вообще какие-то современные словесные конструкции. Авторов, с которыми доводится работать, могу назвать как минимум уникальными. Они пишут «на грани» и не работают в мейнстриме. Говоря проще, мне нравятся тексты с вызовом. Нравятся тексты, которые, казалось бы, перевести вообще невозможно. Но когда такой текст зачаровывает тебя эмоциями и образами, то перевод обязательно получится.
KYKY: Но на самом американском книжном рынке такие тексты востребованы?
А. Г: Рынок переводной литературы в США достаточно туманен. Другое дело – всякое научное чтиво. Оно пользуется спросом у довольно узкой прослойки специалистов и ученых. Но, тем не менее, книги, которые вписываются в свой жанр, всегда будут популярны у аудитории. Также сейчас еще на пике популярности женская проза. Реализовавшие себя в литературе женщины на сегодняшний день в американских переводах представлены очень слабо.
KYKY: Из общения со знакомыми иностранцами у меня сложилось впечатление, что люди побаиваются ехать в нашу страну даже в качестве туристов. И, как ни странно, основной страх связан с аварией на Чернобыльской АЭС.
А. Г: Все эти «страшные мифы» и превратили мое путешествие в некоторое приключение. Хотя прекрасно понимала, что Беларусь – вовсе не зона боевых действий, а поэтому страшного тут ничего не может быть. К тому же подразумевалась работы с белорусскими студентами и другими добровольцами преимущественно из иностранных государств – одна я тут точно бы не осталась.
С другой стороны, жутко хотелось узнать, каково это – ходить по улице в стране, управляемой диктатором, который не любит Америку.
В государстве действуют законы более строгие, нежели те, к которым мы привыкли к США. Удивило, что люди реально волнуются, что комната может прослушиваться, когда они разговаривают с американцем о положении дел в стране. Что касается Чернобыля, то уже к моменту поездки я успела провести время в Украине, причем, совсем близко от аварийной АЭС, в городе Чернигове. Сам феномен аварии был также интересен для меня. В первую очередь, судьбы людей, которые попали в такую катастрофу, что целые города должны были быть отселенными. В свое время пыталась найти свидетелей этой аварии, чтобы понять, что из себя представляет подобное бедствие. Проведя время на юге от эпицентра катастрофы, подумала, что было бы неплохо обратить свой взор на север. На Беларусь, иными словами. Это бесценный опыт: осознаешь, что проблема ядерной аварии носит такой масштаб, который не будет ликвидирован полностью никогда.
KYKY: Из каких источников вы черпали информацию о Беларуси перед поездкой?
А. Г: Книги и путеводители. Там говорилось, что Беларусь – последняя советская республика, и да, там были колхозы, а также централизованное планирование во всем. Но, признаться, оказавшись у вас в гостях, я не чувствовала, что страна двигается в прошлое. В основном со мной общались на русском языке. И складывалось ощущение, что у вашей страны просто своя судьба, свой путь развития, но не регресса.
Я ожидала встретить людей, которые с подозрением относятся к разговорам о политике и проблемах в государстве. И беспокойство ощущалось как среди студентов, так и среди сотрудников общежития, в которое меня поселили. С вами мы говорили о Чернобыле, и этот вопрос, можно выразиться, «в точку». Дело в том, что работала в лагере для детей-инвалидов. У некоторых были проблемы со здоровьем, возможно, возникшие на фоне аварии на ЧАЭС. Помню еще случай, когда мне внезапно стало плохо во время жары. Моя подруга Марина, с которой мы вместе спрятались в тени, также почувствовала недомогание. Она же и предположила, что излучение от последствий радиационного заражения куда выше в жаркие дни. Не знаю, может ли быть так с точки зрения науки, но вывод тут один – близость Чернобыля. Даже если ты живешь в Могилеве, а не рядом с зоной отчуждения.
KYKY: В Беларуси многих волнует вопрос, ощущают ли иностранцы разницу между Россией и Беларусью. Лично у вас какие представления на этот счет?
А. Г: Большинство американцев действительно ничего не знают о Беларуси. О вашей стране стало хоть что-то известно только в последние годы. Но как там дела обстоят в повседневной жизни – большой знак вопроса. Поскольку я была и в России, и в Беларуси, то признаю разницу. У Беларуси свой собственный колорит, своя самобытная культура. Люди хоть и вели себя довольно сдержанно, потому что я дли них – иностранец, но они были счастливы, когда нам удавалось пообщаться. Мы посетили источник святой воды в Могилеве, затем я купалась в реке с очень сильным течением. Потом общалась с женщиной в деревне, которая показала мне своих маленьких котят. Беларусь вызывает у меня сказочное чувство. И все это кажется таким необычным, словно происходит в параллельной Вселенной. В России же не покидало ощущение, что все вокруг – нормальное и одновременно странное. Не знаю, как иначе описать эти ощущения, но они действительно разные.
KYKY: Что вы почувствовали, когда Светлана Алексиевич получила Нобелевскую премию по литературе?
А. Г: Я была так рада за нее! Светлана Алексиевич – из тех писателей, которые творят очень важные для мировой истории вещи. Тот же Чернобыль и ее книга «Чернобыльская Молитва»… Благодаря премии мысли Алексиевич достигли всего мира. И надеюсь, они окажут на него положительное влияние.