Стереотип №1. Шляхта была заносчивой и считала себя равной королю
Александр Петухов: В Речи Посполитой король считался первым среди равных. Он просто не имел возможности быть тираном и деспотом, который творит то, что ему вздумается без оглядки на политическую элиту общества – шляхту. К тому же его власть была ограничена законами и Сеймом. Теоретически каждый шляхтич после смерти очередного монарха мог быть главой государства. Яркий тому пример – последний король Речи Посполитой – Станислав Август Понятовский.
Шляхетский статус изначально вручался только за отличия на поле боя и наследовался по мужской линии только законнорожденными детьми. Поначалу это не всегда работало, пока законодательство еще сосуществовало с неписанным («звычаевым») правом. Кто-либо из шляхтичей мог передать звание своему незаконнорожденному сыну в силу традиций местного общества. Позже, уже накануне распада Речи Посполитой, известные торговцы приобретали шляхетский статус за заслуги перед государством в финансовой сфере. Но пока шляхетская корпорация была сильна, она с неохотой допускала появления новых членов. Во-первых, не хотела, чтобы статус доставался легче, чем пришлось их предкам.
Во-вторых, шляхта была неподатным сословием, а значит, когда горожанин переходил в новую категорию, государство несло убытки.
Любой представитель этой социальной группы, если он был христианином и законнорожденным, обладал всеми политическими и экономическими правами и привилегиями, не важно, бедняк ли это с саблей на боку либо Радзивилл. На местном сеймике или государственном Сейме у каждого был только один голос. Кстати, почему, например, на должность гетмана не назначались мелкие шляхтичи, а, как правило, магнаты или зажиточные люди? Потому что государство не имело своих средств на зарплату наемникам. Даже если оно и хотело утвердить смету на выплаты, ему сначала нужно было собрать Сейм, и не факт, что документ прошел бы голосование. Когда на страну нападали, времени не было, и приходилось прибегать к помощи богатых людей.
Стереотип №2. Шляхтичи по своей прихоти срывали заседания
Александр Петухов: Либерум вето (право отменить решения Сейма из-за единственного голоса против – прим. KYKY) возникло не как заслуга шляхты, а как результат ослабления роли короля в политической жизни Речи Посполитой, вынужденного слушать буквально каждого. Нечто вроде современного Евросоюза, который принимает решения по наиважнейшим вопросам лишь единогласно.
Изначально смысл либерум вето был адекватным и даже передовым для своего времени. Как формировался Сейм в Речи Посполитой? От каждого повета избиралось два депутата, которым в письменной форме составлялась их, грубо говоря, политическая платформа: какие интересы местной шляхты они должны были защищать в первую очередь. И, соответственно, если не уважалось право определенного шляхтича, это ставило под вопрос права всего повета, а, следовательно, и территориальную целостность государства. Еще один аргумент: сейм принимал и законы. И неодобрение уже двоих ставило работоспособность законопроекта под сомнение.
Вначале смысл был весьма благородный, вполне в духе демократии, зарождавшейся тогда в Западной Европе. Но любое правило работает наиболее близко к заложенной в идее сразу после принятия, пока заинтересованные лица еще не нашли способа его обойти. Конечно, в XVIII веке либерум вето уже выглядело неуместно. Страны-соседи без особых затрат могли подкупить одного шляхтича – и тогда не работал весь Сейм. Но не будем забывать, что либерум вето использовалось далеко не всегда. Нельзя было применить его за кружкой в пивной – человек должен был присутствовать в зале заседаний и заявить письменно или устно. Плюс, если Сейм объявлял себя Конфедерацией (право шляхты восставать против решения короля), то он также не мог быть подвержен либерум вето. И уже тогда власть должна была искать пути урезонивания.
Да, бывало, такое жестоко подавлялось. Но шляхтич не мог быть наказан физически, пока его не лишали шляхетского статуса. Бониции – лишению прав и высылке из страны – подвергались лишь осужденные за порочащее поведение, например, вооруженный грабеж, кражу невесты или неявку в суд в качестве ответчика.
Самые буйные могли подвергаться инфамии – лишению всяческих гражданских прав. Его могли убить, чтобы получить крупное вознаграждение и половину его имущества, либо восстановить утраченное рыцарское звание. Бывали рекордсмены, которые набирали более 200 бониций и 40 инфамий. Например, Самуэль Лащ – заслуженный вояка, который участвовал в военных походах, но в мирное время умудрялся творить полнейший беспредел.
Стереотип №3. Шляхтичем мог быть только христианин
Александр Петухов: Шляхтич нехристианского происхождения не мог владеть людьми-христианами. Так, шляхтичу-мусульманину предлагалось набрать для обработки земли, например, плененных единоверцев. Или же работать собственноручно, это не считалось зазорным, в отличие от финансовых махинаций.
Большинство белорусских татар были дворянами. Они влились в состав шляхетского сословия либо в ходе добровольной эмиграции из Орды, либо, попав в плен, поступали на военную службу.
Конечно, случалось, что татарин возвращался в Орду, когда там менялась внутриполитическая ситуация, но такие случаи не стали причиной исчезновения уникальной этнокультурной общности белорусских татар. Так, создатель независимого Крымского ханства, основатель династии Гиреев Хаджи I Гирей родился где-то в окрестностях города Лида. Плюс некоторая часть из них считалась потомками Чингисхана. В Речи Посполитой и позднее в Российской империи знатность Чингизидов не ставилась под сомнение. Например, князь Витовт не считал зазорным брататься с Тохтамышем, и принимал его по-царски.
Иудеев-шляхтичей, как правило, не было. Евреи имели культурную автономию в рамках государства и стояли вне социальной структуры общества. Чтобы стать шляхтичем, надо было покинуть общину и отличиться на военном поприще в рядах народного ополчения. Но покрестившийся иудей – это уже человек на границе культур, ему все равно припоминали его происхождение. До сегодняшнего дня малообразованные люди транслируют идеи о жидомасонском заговоре и байки о евреях, пекущих мацу на крови младенцев. Как правило, этим занимаются те, кто вообще не представляет быт традиционных евреев. Какая кровь в маце? Это нонсенс. У ортодоксального иудея сегодня два отдельных холодильника – для мяса и молочных продуктов – потому что по их вере нельзя смешивать кровь и молоко, им даже в голову не придет хранить их рядом.
Примеры антисемитизма в Европе существуют со времен Римской империи. В Речи Посполитой тоже бывали случаи «кровавого навета». Но имелись и обратные случаи. Например, некий Мартин Николай Радзивилл принял иудаизм: увлекся еврейской мистикой, каббалой, изучал Тору и Талмуд, окружил себя евреями. В конечном итоге его признали умалишенным и посадили под надзор семьи. Но он Радзивилл – мог выпендриваться, как заблагорассудится.
В принципе, шляхта всегда любила фрондировать и выступать в пику общепринятым условиям. Например, после 1812 года могла назвать сына Наполеоном. Ведь многих из воевавших на стороне Бонапарта затем амнистировали. Толерантность белорусов – это красивый миф, закрепившийся в наших головах в 90-х гг. прошлого века. Ксенофобия присуща всем странам в той или иной степени.
Стереотип №4. Шляхта – это поляки
Александр Петухов: Далеко не все местные шляхтичи считали себя поляками. Даже если они говорили и писали по-польски, то отечеством считали Литву, а себя называли литвинами. Взять хотя бы Адама Мицкевича, выходца из шляхты Новогрудчины. Каждому поляку известна первая строка его поэмы «Пан Тадевуш»: «Litwo! Ojczyzno moja!». Но им сложно объяснить, почему национальный поэт Польши обращается к Литве. Дело в том, что Литва – это краткое название былой государственности, традиция общественного и политического устройства, к наследникам которой относятся белорусы, литовцы, часть украинцев и даже часть современной России. Кстати, забавно, но Мицкевич на территории современной Польши бывал лишь проездом.
Стереотип №5. Шляхта любила шокировать и кутила как боженька
Александр Петухов: Да, шляхта бывала эпатажной. Тот же пане Коханку, который посыпал дороги солью и говорил королю: «Ты кто такой?». Но он мог себе это позволить. Радзивиллы еще в XVI веке приобрели замашки на статус некоронованных королей Речи Посполитой, например, построили в Несвиже фамильную усыпальницу.
А более бедные… был тот же оршанский хорунжий Кмитец, реальная личность XVII века, вполне героическая и благопристойная особа, которого Генрик Сенкевич буквально превратил в бандита на страницах своего романа «Огнем и мечом». Почему мы вообще сейчас рассуждаем о подобных личностях? Кто-то зафиксировал их похождения как нечто нетипичное, выходящее за рамки общепринятого, выбивавшееся из общей канвы благопристойности и послушания власти. Позже это подхватили и демонизировали критики шляхты и Речи Посполитой, еще позднее – уже пересказывали как какой-то анекдот. К сожалению, о сотнях героических и верных присяге и воинскому долгу людях предпочитают не вспоминать.
Амбиции шляхты обычно проявлялись в строительстве храмов, обустройстве театров и балетных трупп. Или галерее семейных портретов, что было очень популярно.
Балы и знаменитые кутежи шляхты – это отдых межвоенной поры. Когда нет сражений, надо же как-то культурно отдыхать.
Относительно алкоголя могу сказать: вино в тогдашнем понимании – что-то вроде современного пива или джин-тоника. Оно было очень разбавлено и, как правило, не хранилось долго (представление о технологиях консервации было весьма туманным). Даже в литературных памятниках XVI века есть упоминания, что местная шляхта предпочитает вино венгерское, а не французское, потому что пока вино доедет из Франции, оно будет настолько поганое, что его едва можно будет пить. Пили пиво, сбитень, медовуху – «жидкий мед». Водки, как известно, до Менделеева не существовало, поэтому преимущественно употребляли слабоалкогольные напитки. Да, бывало, что люди и умирали от выпивки. Но тогда существовала культура пития. Ясное дело, что шляхтич не принимал выпивку на голодный желудок. Это перемежалось приемами пищи в течение дня, а не как сейчас, когда студенты в порыве бравады на спор за раз выпивают литры водки почти без закуски.
Стереотип №6. Женщина-шляхтянка пользовалась свободой, в том числе и сексуальной
Александр Петухов: Даже если в Речи Посполитой и случались сексуальные интрижки между шляхтичами и шляхтянками, это точно публично не афишировалось. Понятно, что бывали и интриги, и любовь. Но сословные рамки и семейные узы налагали на женщины определенные рамки поведения. То есть она не могла положить глаз на простолюдина и публично это демонстрировать. По крайней мере, это держалось в тайне. Случались скандалы, когда шляхтич уличал свою жену в измене. В таком случае он мог развестись через суд и даже оставить себе ее приданое.
С одной стороны, женщины в Речи Посполитой были свободнее, чем в России, но с другой, гендерные роли феодального общества и воспитание были жестче, чем сейчас.
То есть сексизм в значительной степени присутствовал. Политическим народом признавался все-таки только мужчина. Плюс образование у мальчиков и девочек было раздельным. И уделом девушки оставалось рожать детей, а для женщин беднее – еще и заниматься хозяйством.
Женщина для шляхтича была объектом вожделения, не хуже, чем прекрасная дама для средневекового рыцаря, объектом опеки и защиты ее чести и достоинства. Но еще и источником потомства, возможностью получить хорошее приданное, породниться с более статусным родом или повысить свой авторитет – если ее сватает король либо влиятельный магнат. А наиболее «лакомым кусочком» была последняя представительница угасающего рода – наследница латифундий, из-за которой нередко случались самые настоящие войны и судебные тяжбы.
Стереотип №7. Шляхта исчезла, потому что не смогла представить документы российским чиновникам
Александр Петухов: Шляхта выродилась как таковая, потому что, попав в состав Российской империи, потеряла статус политического народа. Она утратила влияние на власть, следовательно, «знатность», даже будучи подтвержденной документально, превращала шляхтича в декоративное украшение самодержавного монарха. Что касается документов. Во-первых, далеко не всегда они вообще имелись. Порой магнат, чтобы увеличить свой удельный вес в политике государства, признавал за шляхту людей, не совсем отвечающих требованиям. Во-вторых, бумаги могли потеряться в пылу войны.
Если в Речи Посполитой для подтверждения статуса было достаточно привести несколько свидетелей-шляхтичей, то в Российской империи царил сугубо бюрократический подход: «Предъяви документы». Причем не копию, написанную неизвестно кем. Это должна быть выписка на гербовой бумаге из актовой либо судебной книги о знатном происхождении или Литовской метрики о пожаловании земельных владений предкам. Шляхту без документов переводили в статус «однодворцев» – именитых граждан, но податного сословия. При этом не запрещалось искать эти документы и потом снова прийти в суд. Многие так и делали – десятилетиями добивались восстановления в своих правах. Порой это заканчивалось ничем: или документы не удовлетворяли требованиям, или банально не было денег на покупку той же гербовой бумаги.
Но главным мотивом для прореживания шляхты для империи было большое количество дворянства на наших землях – до четверти населения в отдельных регионах против 1-2% в среднем по России. Это, во-первых, чужие по вере и менталитету люди, что создавало опасность для государства, во-вторых, граждане, которые не платили налоги.
Социальная структура феодального общества разрушилась сама по себе, в 1860-е года: после отмены крепостного права границы между социальными группами населения просто-напросто стали растворяться.