В 2020-м Мария была задержана «правоохранительными» органами за то, что прогуливалась около Комаровского рынка. И за это же получила 13 суток административного ареста. В своем фейсбук Маша опубликовала филигранную колонку про СИЗО — все совпадения с реальностью в которой не случайны. 

«Однажды Маша вышла на улицу и так попала в СИЗО. СИЗО вовсю изолировало якобы опасных людей от якобы прекрасного общества, а бонусом даже немного их перевоспитывало — в рамках своего представления о добре и зле, то есть не по-настоящему. 

Так, в целях перевоспитания СИЗО не давало Маше остричь ногти, вымыть тело, поспать в темноте, съесть и выпить то, что вздумается, покакать в одиночестве, репостнуть в инсте какую-нибудь херню, погладить кота, позвонить маме, сходить на пилатес, на который она и так не ходит, или вызвать такси и поехать в кабак, чтобы сжечь там деньги, которых нет.

СИЗО было уверено, что письма вредны, а если их не цензурировать, то на волю может просочиться информация о том, что СИЗО ненастоящее. Поэтому цензура была крепче стен прогулочного дворика, которые превратились в чат, где Людка спрашивает, сколько дали Ленке. Стены эти сыпались, а Ленке дали много.

На заселении СИЗО раздевало донага и просило приседать. В тот момент Маша была уверена, что сейчас из неё выпадет кокос в гондоне. Но он не выпал!

«Не верь, не бойся, не проси», — вспомнила Маша заветы группы «Тату». И стала ждать, когда наступит просветление — чтобы никогда больше не революционировать. Чтобы Маша не вздёрнулась, СИЗО изъяло у неё шнурки. Но на всякий случай пропустило фисташки. Ими можно было вскрыться, но Маша жизнелюбивая, она резала колбасу.

СИЗО выбирало, что Маше читать, а что не читать. Полезной мнилась, например, истрёпанная в труху книжка про бандита по кличке Комбат, который убивал кого-то каждые пять страниц, а потом — трупы не успевали остыть — трахался в стиле «альфа-самец». Не с трупами, с лухари-женщинами. Типа как у ресторанов бывает позиция в меню «кот в мешке» — случайное блюдо, так и СИЗО приготовило «Комбата»: «Книги надо? На, вот тебе книга!» Маше тоже хотелось убивать и трахаться. Просветление всё не шло.

Между тем СИЗО шло в патриотизм. В шесть утра гремел гимн, где так много слов про труд и каких-то братьев. Под гимн нужно было заправлять постели, причём заправлять их нужно было красиво. Как-то раз СИЗО похвалило Машу за красиво заправленную постель. И никогда Маше не было и не будет так стыдно, как тогда, когда её похвалило СИЗО. С тех пор она старается заполнять постель менее качественно.

Иногда СИЗО было на грани провала в своей ненастоящести. Например, обыски под треки Дуа Липы и Кэти Пэрри (да, про то, что «Kissed a girl») были как минимум самоироничны.

Однако потом СИЗО собиралось с силами и вновь воспринимало себя всерьёз: орало, шмонало, отбирало шариковые ручки и «смекту», не пропускало письма, мяло бока, морозило, пускало сырость во все дыхательные щели, воняло так, будто в здешнюю чашу генуя ссал сам Кропоткин. В принципе, обстановка ничем не выдавала, что здесь ещё позавчера не ссал Кропоткин, современно выглядел разве что тюбик от «Колгейта», натянутый на кран, чтобы вода не брызгала на человека «у параши», да камера наблюдения.

Однажды СИЗО узрело в этой камере шоу. Когда 17 женщин одновременно задирают ноги и исполняют упражнение цигун — это выглядит как минимум тревожно. СИЗО впечатлилось, прибежало спросить, в чём проблема. «Лимфу разгоняем!» — «Што??» — «Лимфу, у вас она тоже есть!» — «Еб***ца, девки!»

СИЗО выступало против мата, но само матом разговаривало. И, конечно, запятые в памятке и распорядке дня были проставлены грешно. Маша даже вспомнила, что когда-то была учительница. Но исправленный листок СИЗО заменило свежераспечатанным — с теми же ошибками. Во имя стабильности и т. д.

В один из дней СИЗО предложило почитать «Советскую Белоруссию». Никто не хотел, но газету принесли. Газета притворялась газетой, и, надо признаться, весьма искусно: потому что подтираться ею, как и настоящей газетой, было бы жестковато.  

А ещё у СИЗО была аллергия на беларусскую мову. От просьбы «памераць ціск» у местной медсестры случалось что-то такое, что можно было бы сопроводить звуками подключения к интернету времён диалапа: «Пы-пы-пыыып-ффф-пы». Она скрипела, как поломанный Электроник, и не хотела ничего мерять. Она не хотела работать сверхурочно, но для этого нужно было, чтобы люди меньше выходили на улицы. Она не знала, как это сделать (сама она делала, что могла, то есть почти никуда не выходила из СИЗО), поэтому в бессилии, сжимая зубы, шумела тонометром.

И только немецкая овчарка жила там настоящую жизнь: лаяла на людей, рвала поводок, пахла собакой — но и этого с уверенностью утверждать было нельзя».