Виктор, 40 лет. Работает сотрудником безопасности Чернобыльской АЭС

В Припять — заброшенный город в двух километрах от взорвавшегося реактора — Виктор впервые приехал в 1995 году. Уезжать отсюда не хочет: работы в районе нет, поэтому каждый на станции держится за своё место. Сейчас здесь платят меньше, чем, скажем, три года назад. «Но это всё равно нормально для тех, кто здесь живёт, — рассказывает Виктор. — Сейчас ЧАЭС закрыта. Работают только строители, которые возводят купол над четвёртым блоком. Это «Объект АРКА». Его достроят через год-два, и тогда станцию закроют окончательно».

«На колесе обозрения за один раз можно принять годовую дозу»

В дискуссии о том, нужно ли закрывать станцию от туристов, Виктор на стороне тех, кто хочет, чтобы объект продолжал жить. Ведь сталкеров и нелегалов всё равно не остановишь. «Официальные экскурсии открыли 3 года назад. Приезжают все — американцы, европейцы, много японцев и китайцев. В последнее время зачастили поляки — просто паломничество какое-то. Не знаю, с чего это. Наших тоже хватает».

Виктор сопровождает группы и направляет по маршруту, чтобы никто не сбился и не хватанул «дозу». «Тут в трёх метрах от тропы можно принять за один раз годовую норму, поэтому не водим в «чёрные» места. Одна из таких точек — колесо обозрения, туда всех тянет. Место колоритное, всем хочется потрогать, сфотографироваться. Предупреждаем — опасно! Не понимают. Тогда суём под нос дозиметр, который аж зашкаливает. Действует».

О том, что случилось на станции в 1986 году, Виктор судит по рассказам старших коллег. «Говорили, что в то время всё казалось космосом. Перспективный город, рядом мирный атом. Было ощущение причастности к чему-то великому, — вспоминает наш собеседник. — Когда в апреле 86-го «хлопнуло», люди не думали, что случилось что-то чрезвычайное — да, ситуация вроде как «внештатная», но думали, всё скоро восстановят и всё будет по-прежнему».

«Заработаю я денег, а потом за это радиация заберёт жизнь»

В 1986-м люди сгорали от радиации, как свечки — не понимая, кто тот невидимый враг, который забирает их жизни. Старожилы станции рассказывали Виктору и о таком случае. В первых числах мая их собрали, построили, сказали, что приедет начальство из Москвы. Стоят на аэродроме, в легкой одежде, ветерок гуляет, солнышко светит… Приземлился борт. Выкатывают лестницу, а по ней спускаются какие-то бесформенные существа в зелёной защите. Не видно ни глаз, ни лиц. Стоят напротив две шеренги: народ, в обычной одежде, беззащитный и они, власть, руководители, со всех сторон зачехлённые и упакованные...

Что такое радиация — сейчас уже хорошо понятно. Но Виктор всё равно не хочет уезжать с ЧАЭС. «Это моя жизнь, моя земля. Да, вокруг цезий и стронций, но мы привыкли. Как партизаны — знаем, куда ходить, а куда нет.

Каждый год нас обследуют — смотрят на уровень радиации в организме. Вроде всё нормально. Мне туристы предлагают хорошие деньги за «эксклюзив», за секретные тропы, но я всегда отказываюсь. Дорожу работой, другой здесь просто нет. А ещё как-то не хочется наживаться. Необычно звучит? Я в этом плане верю во что-то высшее — ну, заработаю я денег, а потом за это радиация заберёт жизнь. И всё. Я не обижаюсь на судьбу — так случилось. Единственное, чего бы я хотел — взглянуть в глаза той власти, которая это всё допустила. Но даже когда у людей была такая возможность, чиновники спрятались. За химзащитой».

Дед Гриша, 80 лет. Живёт в белорусской деревне Нижние Жары в 30 км от Чернобыльской АЭС

Нижние Жары — самая южная деревня Беларуси. Она находится в Брагинском районе — в 30 км от Чернобыля и всего в 3 км от границы с Украиной, которая проходит по Днепру. Когда-то русло реки было прямо на месте деревни. Сейчас Днепр ушёл на юго-запад, оставив после себя белый песочек, который хрустит под ногами, как на пляже.

Радиация пошла клином на север

«Когда-то здэсь была тысяча дворов!» — хвалится дед Гриша, старожил Нижних Жар. В 2011 году в деревне оставалось 64 постоянных жителя. Большая часть жильцов покинула деревню тридцать лет назад — после того, как на атомной станции случился взрыв.

В дачный сезон деревня оживает. Люди сюда приезжают даже из Украины! Грунт каждый год сдают на проверку: всё в норме. Местные уверены, что радиация пошла от станции клином на север и обошла деревню стороной. Поэтому ничего не боятся.

«Там жэ хорошы городок був таки!»

У Григория Федоренко (в деревне его ниаче, как дедом Гришей, не называют) четверо детей и семеро внуков. Во дворе хаты стоят здесь колодец-журавель и даже качели. «Алэ зараз усэ поразъэхалыса!» — жалуется дед. Он говорит с непередаваемым акцентом — только ради того, чтобы послушать его, стоило ехать в такую даль.

Дед Гриша родился в этой хате в 1936 году. Долго работал столяром по ремонту пассажирских вагонов в Киеве, а потом перебрался поближе к дому — электриком в Чернобыле: «Там жэ хорошы городок був таки!» Дед закуривает и вспоминает, как после аварии в деревню пришли солдаты и эвакуировали всех в Минск. От огромного хозяйства ничего не осталось: «Ни тэлят, ни коров, ничэго нэма!».

«И хотэл бу в рай, да грэхи не пускают»

На шкафу лежит гитара, но Григорий Михайлович признаётся, что играть на ней никогда не умел. Зато в своё время вовсю шпарил на аккордеоне. Сейчас «гармошка» пылится на чердаке. «Да и палцы не тэ ужэ. И хотэл бу в рай, да грэхи не пускают», — кивает на свои руки дед.

Эта фраза, да ещё муравьи, которые здесь повсюду, вызывают ассоциации одновременно с романом «Сто лет одиночества» и со страшной песней «Троіцы» — «Тры янгалы». Той самой, в которой есть строчки: «Як у нашым у раі жыць весела, // Жыць весела — толькі некаму».

Фото: Захар Кадышев, Дарья Бурякина. Видео: Захар Кадышев