KYKY: Давай начнем с самого конца истории: ты уходишь из театра, в котором проработала семь лет, исполняла ведущие роли, «на тебя» шел твой зритель. Уходишь почему?

Юлия Цвики: Я ухожу от безысходности. От желания иметь семью и детей, которые не будут расти в нищете. Ухожу потому, что вся моя зарплата уходит на то, чтобы снять квартиру. Об этом очень стыдно говорить, но моя зарплата – 250 рублей. Именно столько я получаю, исполняя главные роли. Как жить на эти деньги? Как я могу накопить на жилье? Квартиры дают только иногородним. Очевидно, актеры должны питаться святым духом и быть счастливы тем, что им «разрешили выходить на сцену». По сути, я вишу на шее у мужа, который кормит и одевает меня. Так быть не должно. Последнее, что добило, – осознание, что талант не нужен и не ценится. И что система душит нас, «творческих детей».

KYKY: Чем займешься после ухода?

Ю.Ц: У меня есть возможность уехать в другую страну. Это печально, но такова реальность: молодые актеры уезжают, уходят, спиваются. У нас в театре прекрасный коллектив, мы как семья. Я принципиально не пошла в другие театры, хотя звали. Для меня этот «уход» – как мучительный развод. Многие после ухода из театра начинают сниматься в кино. Но кино и театр – это две разные вселенные. Современное кино, наше и русское, не предполагает наличие актерского таланта. Важно хорошо выглядеть на камеру. А в театре этого недостаточно. На сцене надо быть живым, а в кадре – фотогеничным. Но в кино как в индустрии есть деньги, а в театре денег нет. На съемочной площадке целая группа людей заботится о том, чтобы у тебя не замерзли ноги, в театре можно спокойно экономить на отоплении. Почему нет, если все смолчат?

KYKY: Ты хочешь уйти из профессии?

Ю.Ц: Нет, я вообще не хочу всего, что сейчас происходит! Но иногда мы делаем выбор, учитывая обстоятельства. Сейчас я выбираю семью. Понимаешь, актриса – это такой специфический род деятельности. Ты уходишь на работу, и тебя нет. Приходишь – и тебя по-прежнему нет, ты какое-то время продолжаешь играть. Ты уходишь и приходишь ночью... Муж мне как-то сказал: «Юля, мы здесь не останемся. Смотри, у нас нет ничего». До определенного момента мне казалось, что это «ничего» – дело наживное, а потом стало страшно. Страшно по-настоящему.

KYKY: С чего начинался театр для тебя?

Ю.Ц: Я мечтала стать актрисой с детства. Но была такая толстая-толстая, как бегемот. Мне все говорили: «Ну куда ты пойдешь? Кому нужна такая актриса?» Однако я не сдавалась. Для меня театр начался с мистики, как, впрочем, и мое замужество. Помню, шли мы с подругой по городу и увидели рекламу: «Театральная студия Влады Цвики «Колесо»…». Я обалдела просто. Говорю: хочу такую фамилию и хочу в театр. Как выяснилось позже, можно стать актрисой, даже если для этого придется перестать быть бегемотом (смеется). А через некоторое время я познакомилась с мужем и стала Цвики. Та самая Влада Цвики была мачехой моего будущего мужа. Очень благодарна этой женщине. Она была первой, кто поверил в меня. И сделала так, чтобы я поверила в себя. Я безгранично ей благодарна. И вот, я семь лет в театре и семь лет с мужем. В семейной жизни я не разочаровалась, а вот в театре… Вернее, не в театре даже, а в системе, которой не нужны люди. Ей нужны рабы.

KYKY: Что-то так серьезно изменилось за эти семь лет?

Ю.Ц.: Театр умирает в наше время. Это не красивые слова и не преувеличение. Сейчас время гаджетов, мелочных взаимоотношений и нежелания осознавать, что ты сам строишь свою жизнь. Залы пустеют. Зритель не идет в театр. То, что детей и школьников загоняют туда в качестве обязаловки, тем самым обеспечивая наполняемость залов, – это очень трагично. Собственно, трагедия – хорошее слово, которым можно описывать ситуацию в театре в регионах. У нас даже ставят лишь трагедии и трагикомедии, а зрителю ведь нужен позитив. В жизни людей все и так плохо, а театр должен дать что-то такое, чтобы люди туда приходили. Театр должен возвышать, а не купать в грязи. Человек должен уходить с ощущением, что жизнь прекрасна, что она удивительна, должен наполняться мыслями. Пусть даже это будет эпатаж на сцене, но взрывной, что-то меняющий в голове.

Театру нужна свобода, потому что рабы не могут вдохновлять. Рабы вызывают жалость. Чтобы театр был хорош, нужно менять систему сверху. Но актеры бесправны и, увы, безропотны.

Нам нужны режиссеры со свежим современным взглядом на жизнь. Нужен тот, за кем пойдут и в кого поверят. Сейчас в нашем театре есть режиссёр Ирина Тишкевич. Она единственная на данный момент, кто ставит режиссерские работы. Она чувствует нас, помогает. Она мощная. Вот такие люди оживят театр, а не трухлявые плоскодумные дяди с дипломом режиссера, которые не способны оплодотворить актера идеей и желанием.

KYKY: А ты как актриса могла бы предложить театру: давайте вот эту постановку поставим?

Ю.Ц: Нет, конечно. За выбор репертуара в театре отвечают директор и художественный руководитель. С актерами это не обсуждается. В нашем театре худрук и директор не дружат, им неинтересно друг с другом общаться, понимаешь? По-моему, тут излишни комментарии. Штат постоянно сокращают. Сейчас в театре работает около двухсот человек, но новые сокращения грядут. Эти двести человек – не только актеры. У нас есть и программист, например. Никто точно не знает, что он делает. Но он есть, потому что он сын юриста. Самое постыдное, что я могу сказать об этих сокращениях – выгоняют актеров старшего возраста. Раньше никогда не увольняли актеров-пенсионеров. Актер умирал и чувствовал себя нужным. Ведь в театре нужны персонажи разных возрастов, чтобы играть разные роли. Но только не у нас. Пожилые актеры часто не имеют семьи, потому что вся их жизнь – сцена, театр. Как и зачем жить, когда ты всю жизнь посвятил театру, а тебя просто выгнали? На это больно смотреть. Я не хочу отдать всю себя театру, чтобы меня выкинули в одиночество.

KYKY: Парадоксально то, о чем ты говоришь...

Ю.Ц: Посмотри в глаза большинства пожилых актеров. Кто из них счастлив? Они не востребованы и не нужны ни театру, ни зрителю, да и у большинства семьи нет, потому что не каждый муж или жена вытерпят супруга, которого все время нет дома. Они перепутали, чья это жизнь. А ведь мы все должны быть нужными, любимыми… Режиссёрами, коллегами, директорами.

KYKY: Такая «ненужность» характерна, на мой взгляд, для пожилых людей разных профессий в Беларуси.

Ю.Ц: Да! Театр – будто маленькое отражение нашей республики. Но он не может функционировать по «указке», это противоестественно. Все превращается в фарс.

KYKY: Недавний скандал с увольнением директора и четверых актеров в Молодежном театре в Гомеле предположительно за то, что они хотели открыть маленький театр в соседнем баре и зарабатывать деньги, – это о том же? О работе по указке?

Ю.Ц: Да, абсолютно. Эта история объясняет очень многое. Мы должны быть не актерами, а скоморохами. Плясать? Пляшем. И главное – молчать. Но ведь зачем тогда театр? Мы вернулись в какие-то советские времена. У входа в театр и внутри висят такие «распечатки со слоганами», которые говорят нам о том, что совсем не важно, сколько ты зарабатываешь, важно, что ты – артист. Гордись.

В том году во многих государственных организациях по стране внегласно давали бумагу подписать, мол, согласен получать мизер, если нет денег в организации, где работаешь. Не согласен подписать – уволен.

Мне рассказывали, что раньше актеры ездили на гастроли: вкусно пахли, хорошо выглядели. У нас был Барковский – худрук, который какую-то движуху в театре делал. Его выгнали, пообещав, что придёт другой гений, который перевернет театр. Но другой так не пришел. Всё, занавес.

KYKY: А что делают актеры, когда занавес опускается? Мне всегда было интересно.

Ю.Ц.: У меня есть свои традиции перед спектаклем и после. Перед – не ем, а после – практически не сплю. В гримерке всегда очень медленные сборы домой. Такие, знаешь, как на замедленной записи. У меня после спектакля в груди – гудящее ощущение. Играть – это такой кайф, алкоголь с ним не сравнится. Когда приходит «свой» зритель, это всегда цветы, какие-то подарки... Но суть не в них, конечно. Суть в том, что есть отдача, обратная связь из зала. Актеры часто обсуждают, как прошел спектакль. Это такая магическая атмосфера: сесть напротив зеркала, выпускать клубы дыма в полумраке и говорить... Мне грустно и одновременно очень приятно уходить на пике. Я не знаю, что значит плакать от того, что у тебя нет ролей.

KYKY: Какие роли были самые крутые?

Ю.Ц.: Да каждая. Новая роль – как новая жизнь. Однажды я играла проститутку: это был дикий отрыв. Несколько часов на сцене на высоченных каблуках. Роль, в которой не надо было бояться быть вульгарной, грубой, страстной… На самом деле, я не люблю играть одно и то же, например, Шекспир мне дался сложнее всего. Текст тяжелый, сложный, и там нет места для импровизации. Мой любимый спектакль – «Не покидай меня» – я каждый раз его по-разному играю. Это роль, в которой есть полное ощущение свободы.

KYKY: А твой последний спектакль – какая будет роль?

Ю.Ц.: Я буду играть Джульетту.

KYKY: Тяжело играть любовь?

Ю.Ц: Ты не играешь любовь. Ты любишь. Это на самом деле волшебство. Стоишь за кулисами и думаешь: «Как мне играть с этим человеком?» А потом выходишь на сцену – и влюбляешься. В театре много интриг из-за того, что актеры путают, где реальность, а где игра. Хорошие артисты влюбляются на сцене каждый раз.

KYKY: Что бы ты изменила в театре, если бы могла? Даю тебе такие полномочия в нашем интервью. Реформируй театр!

Ю.Ц.: Во-первых, руководство. Не только нашего театра, но и всех театров в стране. Хочется видеть там людей, которые понимают, что такое театр. Во-вторых, ужесточила бы отбор в актеры и очень многих артистов, которых держат из жалости, уволила бы. Я не о возрасте. Я о профпригодности и профнепригодности. Еще могу как-то объяснить кумовство на овощной базе: когда «брат, сват, кум»... но в театре? В-третьих, изменила бы репертуарную политику. Сейчас очень много негатива, от которого зрителю не хочется жить. Но! Такие изменения не очень выгодны нашему государству. Могу позволить себе такое сказать, не боюсь. Далее: я бы очень тщательно отнеслась к заведующему труппой. Он просто обязан вставать за актёра горой. Ходить к начальству, говорить: «Петров в этом месяце много играл, и ему нужна поддержка, а Иванову давно пора дать высшую категорию». У нас такого нет. Каждый идёт в кабинет и выпрашивает себе то, что выпрашивать не должен. Актёра должны ценить. Моя коллега говорит: «Научите меня считать, и я буду бухгалтером. Но заставьте бухгалтера сыграть на сцене, то, что играю я, – она никогда не сможет». Руководство не понимает, что актёр – штучный товар. Его нужно ценить и понимать. Мы – дети. Импульсивные, капризные, но мы этим и цепляем. Своей искрой в глазах.

KYKY: Погоди, что именно «невыгодно государству»?

Ю.Ц.: Чтобы театр делал людей счастливыми! Чтобы хоть что-то в этой стране делало людей счастливыми. Счастливые люди – это же опасно! Если еще к реформаторству вернуться, то нужно организовывать «обменные спектакли». У режиссеров из других стран другое мирозвозрение. Например, болгары ставили у нас «Дом Бернарды Альбы» – это было круто! У нас сегодня практически перестали делать режиссерские спектакли. «На, иди, придумывай этюд!» – вот так создается большинство спектаклей, а это в корне неверно, губительно!

Актер должен заниматься своим делом, а режисер – своим. Кто такой актер сегодня в Беларуси? Давай не будем брать Минск, там другая реальность, другой зритель. Кто такой актер для человека в регионе? Да никто! Дармоед и тунеядец. Что самое смешное, для руководства театра – тоже. Артиста никто не ценит, отношение к нему потребительское, как к тряпке.

Месяц назад у нас в театре умер актер. В день похорон был запланирован спектакль, где покойный должен был сыграть главную роль. Я знаю, это звучит уже как сюр, но ты дослушай.

Спектакль не отменили. Сказали: «Ай, ничего не будем отменять. Пусть сам режисер сыграет его роль, ничего…». Актеры вернулись с похорон и начали играть. Это пугает. Это просто ужасает.

KYKY: Какие спектакли ты как зритель любишь смотреть сама?

Ю.Ц.: Сказать по правде, удручающая ситуация с театром не только у нас. В России театр стремительно пошлеет. Когда я пришла на российский спектакль по Чехову, то была, мягко говоря, озадачена: Чехов и шутки из телепередачи «Дом- 2». Зрители хохочут – а меня тошнит… Но мне очень нравится «Сымон Музыка» в театре Янки Купалы. Не знаю, идет ли он сейчас. Произвел впечатление могилевский театр со спектаклем «Крейцерова соната», там играет Иван Трус. Думающий спектакль с большим внутренним монологом – это уровень, правда… Таких мало сейчас. Я даже позавидовала труппе, что у них такой режиссёр.

Театру нужна свобода: не пошлость, не жесть, а именно свобода и разнообразие. И тогда зритель обязательно придет, чтобы этой свободы немножечко вдохнуть.

Фото из личного архива героини.