На этой неделе директора концертного агентства Horse&Vega Ивана Коневегу осудили на три года лишения свободы за то, что 10 августа он дважды дотронулся до корпуса машины ГАИ. Такое наказание ему назначила судья Заводского района Минска Екатерина Мурашко. Иван, по версии «суда», был угрозой для силовиков и мешал им выполнять их работу. В суде Иван пояснил, что пытался остановить машину ГАИ, так как боялся, что она на большой скорости въедет в толпу людей.

Медиаменеджер, издатель журнала «Большой» (журнал остановил выход) Дмитрий Новицкий написал важный пост, посвященный Ивану Коневеге. Цитируем его целиком, потому что этот текст каждый из нас мог бы посвятить тем, кто сейчас оказался в тюрьме за свою политическую позицию: 

«Привет, Ваня. Тебе дали три года. Если бы мы знали об этом, когда пили вино с видом на Боко-Которскую бухту, наверное, я бы смеялся громче и любил бы тебя сильнее. Так часто, когда уходит человек: думаешь, что мог быть внимательнее, чище и честнее. Но ты не ушел, тебе дали три года. Поэтому встретимся еще. 

У нас, Ваня, в деревне вселенская красота. Как в детстве, когда лежишь на траве и смотришь в небо. Был такой тик-ток, когда одно облако превращается во второе, дракон становится слоном и наоборот. Я мог так лежать часами. 

Теперь смотрю в окно. В деревне, Ваня, много и не надо. В окне показывают работы лучших графиков мира: снег, темные деревья и мороз. Тонкие штрихи и линии веток можно разглядывать бесконечно – если бы у современного человека было на это время. 

Снег, Ваня, хрустит под ногами. Мороз. Не знаю, выпускают ли вас в тюрьме гулять. Я выкатываюсь с коляской, беру собак – иду между белым безмолвием и бездонной синевой. Дело идет к весне, это точно из области позитива.

В деревне, Ваня, жизнь бесхитростна, проста. Радуешься малому. Никуда не ходишь. С одним отличием от твоей ситуации – пока что на свободе. Поэтому я стараюсь все запоминать. Чтобы потом, свернувшись калачиком, как в животе у мамы, в тюрьме образы разворачивать и вспоминать. Смех ребенка. Лай собак. Треск разгорающихся дров в камине. 

Большое счастье быть свободным, жить в деревне, Вань. И вместе с тем – чувство вины, что мы тут, а ты там. Возможно, потому что я ссыкло. Я с этого начинал и этим видимо закончу: задержания смогли избежать только самые осторожные из нас. 

В деревне родителей был один дед, который в войну выжил лишь потому, что свои фронтовые 200 отдавал соседу по окопу – чтобы идти в атаку трезвым, осторожным, рассудительным и с головой. И явно ведь, не первым. 

Так я тот дед. Всегда чувствовал, когда вовремя уйти. И с этим фактом аргумент «у меня же дети» выглядит смешно: у Саши Василевича ведь тоже дети. Но он там, я здесь. 

Не скучай там, Вань. Зная тебя, ты устроишь айти-курсы для желающих перековать мечи в биток. Или придумаешь еще. 

Хорошо помню, люблю твой смех. И доброту. Надеюсь, свидимся. А так у нас одна и та же муть: я все не понимал, что было между 1917-м и 1937-м? А ничего не было: просто каждый надеялся, что заберут кого-то другого, не его. Пока всех не зачистили – не успокоились в НКВД. Чего они боялись? О чем молчат книги, зачем нужны были такие чистки? И не повторятся ли они сейчас... 

Не знаю, Ваня. Мне недавно написали из России: «Ооо, пока наши заняты нами, поднимайтесь, у вас уникальный шанс! Росгвардию к вам не отправят...». Ага. Это как написать «поднимайтесь» в 1937-м. И голоса из-за границы звучат все глуше: смысла в них как не было, так нет. Нет действий. Всем бесплатные визы с правом на работу были бы гораздо эффективнее несуществующих санкций, но это же политика, да, Вань? 

Политика... Нормальные выбирают и хотят нормальных, стареющие вахтеры – за парадак и всем быть в общежитии до 23.00. Как же вахтеры надоели. 

Подмогу, Ваня, не прислали. Вот и всё. 

И, по-хорошему, ловить тут нечего: смерть Кощея в яйце, а яйцо смогут разбить только в Кремле. А они не бьют, в тиски только зажимают. Поэтому пора нам всем обратно в Боко-Которскую бухту, Вань. Что еще написать тебе, не знаю. Как всегда, хотел много, получилось сумбурно, ни о чем. 

Но главное – береги себя. Ты нам еще нужен. И главное – мы все сильно моложе старика».