Началось все просто: я сидела со знакомой на лавочке в «Центральном». Был обычный вечер. Незаметно ближе к лавочке подошла какая-то женщина: «Девочки, можно сесть?» Мы говорим: «Конечно», и тут же слышим сбоку: «Ой, как лавка затрещала. Всегда, когда сажусь, подо мной все ходуном ходит». Переглядываемся. «Это же не в вас дело, а в стульях. Я вот тоже иногда, бывает, как сяду, так все трещит», – говорю я. Она смотрит на нас, вижу – есть контакт.

Таня-Икебанша, которая 20 лет продает цветы около клубов

Выглядит она колоритно: уложенные кудряшки челки, сочно подведенные глаза (и снизу, и сверху), ярко-малиновые губы, накрашенные за контуром, чтобы выглядело еще эффектней. А в руках у нее пакет с розами, завернутыми в газету. Говорит, что ее зовут Икебанша: она единственная из своих подружек-цветочниц, кто знает искусство икебаны и раньше даже этим занималась. «Меня даже так ищут: «Девочки, не пришла еще Таня-Икебанша?»

В юности она работала на «Минскпроекте», сейчас уже 20 лет торгует цветами на улице. Спрашиваем: «Между нами девочками, сколько же вам лет?» Таня-Икебанша кокетливо мнется, и, подтаяв от внимания, раскалывается – 70! Шутит: «Не дали бы столько?» И это, клянусь, один из немногих случаев, когда удивление было искренним. Ей и правда не дашь 70. Тем временем, Таня-Икебанша уже начинает хвалиться своим возрастом: «Софи Лорен вообще 81 год! Я даже моложе ее».

Она поднимает юбку и показывает ноги, замотанные эластичными бинтами. Говорит, скрывает, чтобы не видно было выступающие вены. Да, и ноги опухают: раньше 38 размер был, сейчас – 41-й. Все-таки возраст не скрыть.

Историями Таня делится с удовольствием. Чтобы не быть голословной насчет треска под собой лавочек, Икебанша начинает с конфуза, случившегося в бурной молодости. Однажды 25-летняя молоденькая Таня, еще работая в «Минскпроекте», пришла с документами в кабинет директора. Сразу поздоровалась и села, не спросив, можно ли. В итоге, говорит, стул под ней развалился, и она в короткой юбке оказалась на полу с ногами в разные стороны. Вот такая метафора. В жизни получилось что-то сродни: работала в приличной организации, а теперь цветами на улице промышляет.

Сетует, раньше не было такого: чтобы мужчины шли мимо бабули с цветочками и не соглашались купить розочку для дамы. «Бывает, предложу купить, а они головой качают и идут дальше. И видно же, что деньги есть!.. Девочки тоже – раз от раза. Некоторые остановятся и скажут: «А я вот хочу, купи мне розу!» Видно, что помочь мне хотят. А некоторые просто проходят мимо… Совсем потеряли женственность. Уже и розу не попросят». Очевидно, 70-летней Тане-Икебанша непонятны теперешние нравы. В ее понимании купить для леди розу – святое дело.

Сколько можно заработать на цветах

Конкуренция на рынке неслабая. Раньше Таня стояла на «Европейском» целых пять лет – всегда на одном месте: было выгодно, была там одна. Сейчас же на одном месте не задерживается – так меньше шансов продать товар. Во время нашего разговора все пытается завернуть белую розочку по-новому, чтобы покрасивей было. Самый большой навар, говорит, возле ночных клубов. За ночь можно продать 4-5 цветка, каждый по 100 тысяч. Итого 400 тысяч за ночь как минимум. Впрочем, общий заработок все равно не впечатляет: с больными ногами каждую ночь не побегаешь. Обычно Таня выходит на улицу два-три раза в неделю. «Пьяные мужики берут иногда, даже денег не считают. Могут и 500 тысяч всунуть – сдачи не попросят», – рассказывает торговка. Особенно щедры иностранцы. Правда, после Икебанша спохватилась и реабилитировала наших, как она выразилась «русских» мужчин: порой и они не жалеют денег на цветы для спутницы.

Неохотнее всего Таня говорит, откуда берет свои розы. Заговорщицки подмигивает: «Я могу их взять сколько угодно, только не беру, потому что еще же продать надо». Можно предположить, что ходит в теплицы и собирает бракованные варианты, хотя Таня-Икебанша выдает свою версию: мол, у нее подруга работает с цветами, она и дает. По поводу милиции Икебанша сначала вздыхает и энергично соглашается, мол, гоняют, да. Но, говорит, цветы и конфеты – самый «безопасный» товар. Хуже торговать одеждой или бытовыми мелочами. Такое, по ее словам, «вообще нельзя». Я не решаюсь спорить ни с жизненным, ни с торговым опытом, но все-таки недоумеваю: если по закону нелегально все, то в чем юридическая разница между цветами и шерстяными носочками? Впрочем, Тане виднее.

Сгущенка за тридцатник

На самом деле сделать портреты уличных торговцев в KYKY хотели давно – все началось далеко не с Тани-Икебанши в «Центральном». Еще в декабре я заметила странную тенденцию: помимо привычных бабушек на улицы спальных районов высыпали странные продавцы: стояли в радиусе остановки друг от друга и торговали сгущенным молоком за 30 тысяч в литровых бутылках и вареной колбасой. Правда, разговора с ними не получилось. Меня довольно грубо отфутболили, пояснив, что все они «наемные рабочие» и ничего сказать не могут: мало ли те, кто их «крышует» возмутятся.

Кажется, что чем глубже Беларусь закапывается в кризис, тем больше людей выходят постоять с ящиками у метро. В обычный вечер среды у выхода из «Каменной горки» многолюдно, и непонятно, кого здесь больше: едущих домой людей или уличных торговок с малосольными огурчиками.

Дамы с квашеной капустой на «Каменной горке»

Выбираю для разговора яркую троицу. Грозная женщина с бородавкой у глаза, похожая на ведьму, миловидная пышка в очках и совсем-совсем старенькая бабушка в пушистом капюшоне. Успокаиваю: «Не надо меня бояться, я вас милиции не сдам, да и фотографировать не буду. Только немного поспрашиваю». «Бородавочная» сразу напрягается: «А что у нас спрашивать? Вы вон лучше у людей спросите, кто покупает». На такой вариант не соглашаюсь. Всем же известно, говорю, что покупатели думают. Тетки оживились, попросили раскрыть мысль. Отвечаю: «Ну, кому-то не нравится, что вы проход загораживаете, кому-то нравится – можно свеженькое купить…» Тут у женщин, что называется, «прорвало».

На их импровизированном прилавке товар небогатый: маринованные огурчики в пакете, квашенная капуста в банках, свежая тыква. Та, что в очках, объясняет мне: продают все «домашнее», потому что действительно раскупают, мол, «такие молодые, как вы, совсем ничего не умеют: ни закатывать, ни квасить». Я немного обижаюсь – ну почему не умеем? Умеем. Некоторые, правда, квасить только в переносном смысле, но все же. В это время к нам подходит прохожая и спрашивает у «ведьмы», почем огурцы. Отвечает: «Двадцать». Несостоявшаяся покупательница качает головой и уходит, а «ведьма» вздыхает: «Хорошо, хоть двадцать пять не сказала…»

Тем временем пышка в очках все еще мне не доверяет: «Что толку писать про нас? Уже про все писано-переписано, а ничего не меняется». Я женщину обнадеживаю: «Это же когда один раз напишут, ничего не поменяется. А так я напишу, еще кто-то напишет, и на ситуацию обратят внимание. «Сверху» же тоже все мониторят, и до них дойдет».

Пышка сразу взбодрилась и попросила: «А вы напишите, чтобы нам тут, на Каменной горке, мини рыночек сделали. Вроде обещали – а все нет…». Та, что выглядит грозно, соглашается: рынок для упорядочивания – вещь нужная.

Спрашиваю, могу ли я прийти сюда завтра со своими огурчиками поторговать. А ну как старожилы меня начнут прессовать, что место заняла? Тетеньки поначалу все отрицают: «Приходите! Здесь же улица, как мы можем замечание делать?» Пышка задумалась и добавила: «Вообще-то такое может быть. Если пропуск в ряду, то могут и выгнать, бывало». Плюс на Каменной горке к торговцам каждый день заглядывают и милиция, и налоговая. Удивляюсь: «Если они каждый день приходят, то сколько вы зарабатываете для выплаты штрафов?» Злобная тетенька подмигивает: «Ну, они нам, если честно, стоять тут разрешают… Если для вида иногда погоняют».

Рассказываю троице про сгущеночных наемных баронов: не обидно ли тетенькам, что на улицы выходит организованная торговля? Пышка в очках реагирует незамедлительно: «Если он сгущенки наворовал, так где-то чиновник наворует столько, что эта сгущенка мелочью будет. И «зайцев» в транспорте тоже не осуждаю. Вы думаете, это все от хорошей жизни? Я на государство 38 лет проработала и какую пенсию получила? Миллион семьсот! Вот и уважение. Если бы я знала, что можно так просто вот выйти на улицу торговать, так я бы на государство ни дня в жизни не работала!»

Тут не выдерживает старушка в капюшоне и подходит ко мне, шепчет чуть ли не в ухо: «А где еще стоять? Рынок же закрывается рано. Я пока с Боровлян приеду – уже вечер будет. Летом так еще надо утром ягод набрать: черники, земляники свежей. Куда ее девать? Это же ягода, потечет – на следующий день уже некондиция. Вот тут и продаю, на улице. Мне жировка придет, а пенсия еще нескоро, или паспорт не могу найти. Не платить что ли? Хоть какую-то копейку за день подниму – и уже оплачивать можно. А еще внукам надо чем помочь…» Я смотрю на бабушку, и становится грустно. Ей уже очевидно за 80. Не то что дети, внуки уже взрослые. И это им надо помогать? У меня бы сердце кровью обливалось, если бы моя бабушка на холоде стояла и торговала своими закатками. А эти внуки еще и не стесняются брать такую помощь… По дороге домой со стихийного рынка, я ехала под впечатлением именно от этой истории.

Вспоминается и Пышка, стоящая на Каменной горке: кажется, в уличную торговлю в основном приходят пенсионеры-бюджетники, которых когда-то обидело государство. Вот такая замечательная у нас социальная ориентированность.