В городе есть всего три места, где девушка с порога понимает: ее здесь не ждут. Это гей-клуб, мужской монастырь и барбершоп. Если первые два находятся за гранью добра и зла, то барбершоп меня не оставляет в покое. Что такого понимают они, мужчины в кресле барбера, из того, что неподвластно мне? Девушку, которая пришла в барбершоп, конечно не выгонят поганой метлой, но внимания здесь к ней будет меньше, чем к бомжу, который зашел в ювелирный магазин – все консультанты как один понимают, что такой клиент здесь ничего не купит. Справедливости ради стоит отметить, что спокон веку все салоны и парикмахерские Минска открывались для дам, и мужчина там с разложенными перед носом «Космополитанами» смотрелся дико, не ко двору. Может быть, барбершопы – месть женщинам за годы дискриминации?

Как девушке оказаться в кресле у барбера

Первым барбершопом, который открылся в Минске, стала киевская франшиза Firm. Потом открылся белорусский Cut, и, наконец, подтянулись россияне Chop-Chop. И все, спокойная жизнь кончилась – начался культ бороды и одинаковых причесок в американском стиле 40-х годов, с выбритыми висками и чубом, которые, надо сказать, действительно красят большинство парней. Поскольку я человек настырный, попасть в барбершоп хотелось не меньше, чем Еве – укусить яблоко. Причем, попасть в качестве клиента. Когда в Chop-Chop сообщили, что у них на вечеринке будут бить татуировки всем желающим, я, не моргнув взглядом, записалась в гест-лист. Раз бороды нет, то вот он, шанс! Сделаю в барбершопе татуировку.

Вечеринка Chop-Chop выглядела как день открытых дверей в кондоминиуме холостяка: тебе не очень ясно, что ты здесь делаешь, но коль в раковине охлаждается ящик пива – значит, любым гостям рады. Первый вопрос, который я задала Ольге Кибальчич, управляющей Chop-Chop: что общего между татуировкой и парикмахерской, иными словами – зачем они делают вечеринки совместно с тату-студией Good Sign? По словам Ольги, подобное кросс-промо – классика жанра. Исторически в американских барбершопах помимо стрижки бороды рвали зубы, набивали татуировки и удаляли бородавки мужчинам. Сам символ барбершопа – крутящийся валик с намотанным на него кровавым бинтом, который сушился на ветру. В Chop-Chop подобная штуковина стилизована под лампу-вертушку.

Где грань между красотой и «синей болезнью»

Тем временем, тату-мастера из Good Sign раскладывали на стойке эскизы. Каково было мое разочарование, когда я увидела варианты работ: череп, птичка, олень, голова женщины. Не буду я жертвовать чистым куском кожи, чтобы забить на руке контур оленя! Первого отважившегося набить картинку звали Максим. Кажется, он и был работником барбершопа. Максим занял кресло на ближайший час, и салон стал наполняться запахом спирта и крови. «Представляешь, на тату-фестах есть люди, которым за один день забивают всю спину. Они, конечно, плачут и просят обезболивающие..», – рассказывала мне незнакомая девушка на вечеринке. Я же думала о том, что татуировка – это ведь не красота в чистом виде. Это протест. Можно набить на пальцах ног «наступи менту на яйца» – изображение будет считаться татуировкой точно так же, как мастерски выполненный дракон на всю спину. Задумайтесь, вам нравятся густо татуированные руки-рукава? А полностью, от плеч до ушей, забитая шея? А человек-леопард с татуированным лицом? Вообще, где грань между красотой и очевидным перебором, и после какого по счету похода в тату-салон ты можешь диагностировать у себя «синюю болезнь»?

Первую татуху я набила в 19 лет. Это было во время отдыха в Крыму с друзьями, куда впервые удалось поехать без родителей. Сняв комнатку в глиняной мазанке и пересчитав оставшиеся деньги, я поняла, что могу себе позволить выбросить пару долларов на татуировку. С местом на теле не колебалась ни секунды. У меня на пояснице с детства было белое пятно, которое я классе в 5-м я его заклеивала пластырем перед походом в бассейн. Салон располагался прямо на пляже, и был мало отличим от пивной палатки тогда еще украинского курорта. Я выбрала подходящий рисунок из каталога – скромный кружочек со змейкой и стрелочками. Мастер трудился над ним час. Было больно. Но не настолько, чтобы забыть про тату-салоны на всю оставшуюся жизнь.

Полинезийские узоры

Несмотря на то, что татуировка была набита мной с сугубо утилитарной целью – закрыть пигментное пятно, отгребла я за нее за десять лет жизни немало. Года с 2005-го похожие украшения, правда, по центру поясницы стали настолько массовым явлением, что мне стало некомфортно раздеваться на пляже. Причем, в то время в моде были китайские иероглифы, и я со своим кружочком справа от позвоночного столба не вписывалась ни в один тренд. В 2012 году хирург, который делал мне операцию, коряво пошутил: «Печать вижу, а где ценник?» Когда к моей татуировке прибавился 5-сантиметровый шрам на спине, я приняла окончательное решение избавляться от труда безвестного пляжного мастера. Только ждала подходящего случая.

Улучив момент, когда татуировщики вышли на крыльцо барбершопа для перекура, я подошла к ним. Дальше все случилось само собой: показала старую тату, рассказала, что терпеть не могу кружочки, змейки, розы и черепа. Мне вообще, честно говоря, большинство тату не нравятся: пошло, нарочито и наверняка лет через пять осточертеет до колик. Среди мастеров был самый молчаливый и брутальный парень по имени Виталий Шарапов. Он спросил: «А ты видела полинезийские узоры?»

Виталий показал прямо на айфоне орнамент, который набивали себе еще каннибалы маори. Увидев полинезийские татуировки, я решила, что это мне подходит, и назначила день и время. Больше делать на вечеринке в барбершопе было нечего. Чтобы закрыть тему барбершопов, скажу, что эти места подкупают честностью, как фильмы Гая Ритчи или ранний Тарантино: без соплей, маникюра и женских розовых фантазий. Единственное, чего я не поняла – почему никто до сих пор не замутил такой же искренний стартап для девочек, назвав его, к примеру, «Барбишоп»?

Как делают татуировки в студии Good Sign

«Ой, какой малышок», – прокомментировала мою старую крымскую татуировку очень красивая брюнетка с красной помадой, которая работает в Good Sign. Ее руки и шея были покрыты узором. Мне почему-то стало стыдно за мизерное количество картинок на моем теле. В первый мой приход на улицу Мстиславца в студию с меня сняли мерки: развернули спиной, наложили на нее кальку, и Виталий Шарапов начертил нужного размера треугольник. Противопоказаниями к татуировке являются карьера модели и некоторые психические расстройства. Если первое мне не светит в силу возраста и рода занятий, то, пока не грянет второе, я хотела забить свою глупую печать искусным узором. Каталогов с готовыми картинками, в отличие от классических тату-салонов, в Good Sign нет. Рисунок Виталий сделал самостоятельно. Я просто нагуглила ему тех полинезийских орнаментов, которые мне нравятся, попросила, чтобы готовый узор по форме не напоминал трусы – а дальше он сделал эскиз. Рисунок был готов через неделю. Мне понравилось – Виталий приступил к работе.

Он начал набивать контур иглой, которая выглядит как приличная отвертка, и мне показалось, что меня методично и ровно нарезают на кусочки как ветчину.

Поскольку рисунок был огромный, я понимала: процесс растянется часа на четыре. Как это часто бывает, мое желание посмотреть глазком на мир мужчин закончилось жестью. Я себе напомнила любопытную Варвару, которой так хотелось выпить с ротой солдат и послушать их искрометные шутки, что все закончилось тем, что ее отымели семеро в пустом ангаре. А чего, собственно, я хотела? В мужском мире все по-честному. Взялся за гуж – не говори что не дюж.

Татуировку делают так. Сначала тебя брызгают водой и спиртом, потом укладывают на кушетку физиономией вниз, потом ты терпишь. Мастер пробивает пару миллиметров и заправляет чернила – в паузе можно отдохнуть от боли. Периодически Виталий протирает рисунок водой и смазывает вазелином – вот и вся премудрость. После того, как был сделан контур, меня замотали пищевой пленкой, чтобы я сходила попить, ополоснуть лицо водой и подышать на улице. Контур «били» примерно час, раскраска рисунка заняла часа четыре, но для заливки цветом Виталий использовал сразу несколько более тонких игл – это было тоже больно, но на один пункт ниже по шкале боли, чем контур. Вообще, чтобы эффектнее переживать боль, можно пользоваться методикой, которой учат на курсах для беременных – дыши глубоко и представляй верхушки деревьев – будет легче. Лично я еще сжимаю кулаки как можно сильнее, правда, потом назавтра болят суставы. Наверное, тут еще важно доверие мастеру. Мне изначально было ясно, что Виталий сделает, как надо. Угрюмый и не слишком разговорчивый, он не считает нужным пытаться понравиться клиенту. Мне с такими людьми просто: можно просто заткнуться и быть самой собой, не пытаясь веселить человека, оправдывая его же к тебе симпатию.

Интервью под пытками

Пока Виталий набивал мне контур, другие мастера подходили посмотреть работу, советовали, где нужно довести пропущенные линии. Я попросила одного из ребят поговорить со мной. Это был Александр Михеенко, человек с абсолютно забитой до подбородка шеей. От него я узнала, что есть два типа бизнесов: предприниматель, который во что бы то ни стало хочет открыть тату-салон, снимает помещение и нанимает мастеров. Критерием набора на работу является наличие татуировочной машинки, а потому произведений искусства тут вам не сделают. Есть второй вариант организации труда – когда собирается творческое объединение художников, раньше делавших татуировки поодиночке, и начинают работать под общим именем. Именно по последнему принципу построен Good Sign.

Они открыли салон два года назад, и уже набрали лояльную аудиторию – по крайней мере, до прихода к ним я от человек пяти слышала, что они очень крутые. Какой смысл собираться в объединение? «Да хотя бы покупать хорошие расходные материалы, чтобы улучшать качество татуировки», – говорят ребята. Они единственные, кто запаривается приглашением к себе гостевых мастеров из Питера, Одессы, Москвы и даже Штатов – размещают в соцсетках эскизы гостя, и у минчан появляется возможность, скажем, сделать татуировку у американского мастера, который, говорят, приезжает совсем скоро в октябре. Короче, это было самое трудное интервью в моей жизни: под жужжание машинки, через боль и не могу, отпустите, хватит мучать журналиста.

KYKY: Слушайте, а что такое японская татуировка? Иероглифы? – спрашиваю я. Судя по сдавленному смешку, ничего глупее спросить было нельзя.

Александр: Нет. Японская татуировка – это огромный древний пласт культуры. Ее сюжеты – мифология, драконы, эпос и литература, похождения героев. На каждом континенте была своя татуировка, скажем, на островах – орнаменты. Орнамент – это колыбель всего, в нем есть животная сила, которая генетически вызывает в нас оклик. У нас же в Беларуси традиционной татуировкой можно считать татуировку военнослужащих и людей в местах лишения свободы. Она очень индивидуальна и серьезна, как бы смешно это ни звучало. Вася, который сидел двадцать лет с куполами на спине, для нашего пост-пространства является культурным наследием, и сейчас в Европе этот стиль популярен, разумеется, уже адаптированный.

KYKY: Да вы что? Я думала, традиционная белорусская татуировка – это вышиванки! – удивилась я. В разговор вступил Виталий (у меня было две минуты, чтобы передохнуть):

Виталий: Ничего общего у белорусской татуировки с этим орнаментом нет. Не было на территории Беларуси татуировки. Естественно, татуировки были у балтов, на Балканах делали варианты национальных символов, но это не красный орнамент вышиванки. Это были примитивные ранне-христианские символы. Если полинезийский орнамент существует в трех ипостасях: ткань, резьба по дереву и татуировка, то белорусский орнамент в основном существует как тканевый.

KYKY: А тканевый полинезийский от рисунка татуировки отличается сильно?

Виталий: Элементы используются те же, но в татуировке учитывается анатомия тела. Татуировка, особенно новозеландская, сильно перекликается с резьбой по дереву. На полинезийских островах резьба была развита не так сильно, зато у них было производство и роспись тканей. Татуировку-вышиванку можно рассматривать как дизайнерский элемент, который можно изобразить на коже красиво, но зачем это называть белорусской национальной татуировкой – непонятно. Как будто белорусские воины ходили с красной вышиванкой. Это натянутая, придуманная история.

KYKY: А есть татуировки, которые перед войной набивали воинам?

Александр: Перед войной татуировались все племена, но эти узоры, к сожалению, до нас не дошли: религия поменялась, и все, что было связано с язычеством, уничтожалось, потому что считалось грехом. Но находят же мумии древних людей: скифов, ханты и манси. Они с их татуировками, грубо говоря, хотя бы сохранились во льдах. У нас христианство быстро все зачистило, а потому татуировка в нашем воспитании – это клеймо, позор, это значит, зэк.

Виталий: На самом деле, татуировка была больше всего распространена там, где не нужно было носить одежду. В той же Японии популярность татуировки начала расти благодаря пожарным, которые голышом тушили пожары. Соответственно, и полинезийские орнаменты стали такими богатыми, потому что там тепло, тело открыто, одежда не нужна.

KYKY: А у ханты и манси, наоборот, холодно!

Виталий: Поэтому они татуировали лица и кисти рук!

Параллельно со мной на соседнем кресле другой мастер набивал совсем молоденькой девушке единорожку: абсолютно розового очень изящного пони на ноге. Через три часа девушка не выдержала и сказала, что придет в другой раз. «Как вы держитесь?» – спросила она. Я ответила, что держусь потому, что знаю – во второй раз точно не приду.

Свобода распоряжаться собственным телом

Суть татуировки – не есть красота. Красивы дети и кошки в силу своей естественности. А татуировка сродни пластической хирургии, когда ты через боль приходишь к воображаемому образу себя. И для этого тебе нужно всего ничего: литр пота, две столовые ложки крови, чашка краски и тюбик вазелина – на выходе, если повезет с мастером, получается искусство.

Традиционно художники не слишком заботятся о том, что думает холст. При мне в салоне Good Sign обсуждали клиента одной татуировщицы, которая сетовала, что ей сложно набивать тату у парня на шее. «Я только иглу подношу, а у него жилка под кожей ходит – ну никак ровно не сделаешь». «А ты ему на грудь коленом стань и шею сожми – и бей. Он потом выдохнет, не страшно, но иначе ровная линия не получится», – советовали девушке коллеги. И вместе с тем, в работе тату-мастера есть что-то детское: ребенок с таким же выражением лица делает уколы куклам и расписывает шариковой ручкой ноги и руки.

Татуировка нейтрализовала меня на двое суток: в первые держалась температура, во вторые было банально себя жалко.

Зато на третьи заживляющий крем Бепантен-Плюс подействовал, и жизнь снова забила ключом. Мне кажется, что тату – это свобода распоряжаться собственным телом. Именно поэтому татуировки практиковали воины перед началом боя и заключенные в тюрьмах – если твоей жизнью распоряжается генерал или надзиратель, то тело принадлежит только тебе. Пожалуй, после этой полинезийской татухи в моей жизни поменялось одно: я больше не робею заходить от нечего делать в барбершоп.